Александр Котов - БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ

• Название: БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ
• Автор: Александр Котов
• Жанр: Советская классическая проза

---

Рассвет застал Алехина сидящим за столом. Бутылка была пуста, фрак и белый жилет еще не успели высохнуть за ночь. Бывший шахматный король не обращал ни на что внимания. Мысли его витали где-то далеко, уставшие веки то смыкались, то вновь раскрывались. Обида, злость, отчаяние сменяли друг друга в груди поверженного, честолюбивого чемпиона.

В полдень позвонил по телефону Флор.

- Алло, доктор! - веселым голосом сказал Флор. - Поедем в Москву. Я получил письмо, приглашают на турнир.

- Когда? - механически спросил Алехин.

- В мае. Будут играть Ласкер, Капабланка. Выслали приглашение тебе. Готовься. - Флор говорил так, будто не было ни матча с Эйве, ни этого позорного поражения.

- Спасибо, - тихим голосом поблагодарил Алехин.

Положив трубку, Алехин опять надолго задумался. Временами его глаза как будто оживали, он даже улыбался. О чем вспоминал этот одинокий человек, потерянный в фешенебельном отеле в самом центре большого современного города? Какие картины вставали в его мозгу, какие сцены рисовала перед ним память? На миг радостный свет озарял его лицо, затем оно вновь становилось печальным. Только что пережитая трагедия душила все светлое.

- Нет… - тихо шептали его пересохшие губы. - В Москву только чемпионом… Только чемпионом.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

СМЕРТЬ

1

Временами казалось, что рассерженные, возбужденные люди, сидевшие за большим столом, вот-вот бросятся на маленького человека с густыми бровями и восточным разрезом глаз и вмиг растерзают его в клочья. Вот уже четверть часа в ресторане шел жаркий опор: слава были резки и гневны, голоса грозны, глаза метали молнии. Увлекшись пламенной речью, грузный, высокий мужчина яростно размахивал руками, и тогда его сжатые кулаки проносились совсем близко от седой головы тихого, чем-то провинившегося соседа. Сидящие за столиками с любопытством смотрели на него - в последнее время нечасто видели здесь Александра Куприна.

- Нет, ты понимаешь, что ты говоришь?! - гремел на весь ресторан Чебышев, и его поднявшийся до высших нот голос заставил вздрогнуть официанта, стоявшего около двери на кухню.

- Понимаю, - с улыбкой произнес маленький человек. - Давно осознал… Имел достаточно времени для раздумья.

Александр Куприн, великий русский писатель, уходит к большевикам, - вмешался Волянский. - Уму непостижимо!

- Почему? - развел руками Куприн. - Вернулись же на родину Алексей Толстой, Сергей Прокофьев, Яков Протазанов.

- А Бунин? - не выдержал Заливной. - И не собирается возвращаться!

- Бунин…- покачав головой, повторил писатель. - Что вы знаете о Бунине!

- Нет, это черт знает что такое! - вновь загрохотал бас Чебышева. - Тебя в Сибирь сошлют!

Тихая речь Куприна, его мягкий спокойный выговор возмущали расходившихся соседей.

- В Сибирь, говорите, - улыбнулся Куприн. - Давно там не был. А вы когда-нибудь видели Сибирь?… Замечательные места! Чехов деньги большие платил, чтобы посмотреть Сибирь, а я за казенный счет.

- Нет, он совсем потерял разум, - обратился Чебышев к сидевшему рядом Семенову.

В ресторане воцарилась тишина. В этот сравнительно ранний час в «Мартьяныче» было мало посетителей. Кроме большого стола, занятого русскими, лишь одинокая пара сидела в уголке зала. Обслужив немногих клиентов, официанты в шелковых цветных рубахах и широких шароварах отдыхали, опершись о буфетную стойку или сидя за столиком где-то в углу. Хозяин «Мартьяныча» с гордым видом наблюдал за порядком в своем заведении, которое искренне считал одним из самых замечательных культурных достижений эмиграции.

Выдержав спор с соседями, Куприн посматривал на них добрым умным взглядом. С азартом доедал лососину Чебышев, сгорбился над своей порцией блинов с икрой длинный Волянский. Уже второго «мерзавчика» пил Заливной; он почти не закусывал, может быть, экономя деньги. Борис Зайцев приглаживал свои зализанные волосы, а потом принялся пощипывать бородку. «Талантливый человек, - подумал Куприн, - но нерешителен, слабохарактерен, пропадет в этом диком мире».

«Затерянные люди, - подумал Куприн о соседях. - Одни бодрятся, воюют, другие уже смирились с судьбой. Все очень несчастны, забиты жизнью на чужбине, а признаться в этом гордость не позволяет!»

С минуту он с сомнением оглядывал соседей, видимо, решая, стоит ли говорить, затем поднялся со стула.

- Господа! Я хочу прочесть вам небольшой отрывок - произнес Куприн.

Не встретив возражений, он вынул из кармана тщательно сложенный листок и начал тихо, не спеша читать:

- «Мрачные эксцессы, которые мне пришлось видеть перед Октябрем и после, в первые недели, очень разболтали мне нервы… Зайдя в кабинет отца, я спросил у него совета: что делать и как жить дальше? Может быть, стоит уехать на время за границу и вернуться, когда жизнь наладится? Отец долго молчал, опустив уже поседевшую голову, потом пристально посмотрел мне в глаза и сказал то, что врезалось мне в память от слова до слова».

Сделав небольшую паузу п оглядев примолкнувших слушателей, Куприн продолжал:

- «Тебе сейчас кажется, - говорил отец, - что все рушится, что народ пошел не по тому пути… Вздор! Самое святое, что есть у человека, - это родина и народ. А народ всегда прав! И если тебе даже покажется, что твой народ сошел с ума и: вслепую несется к пропасти, никогда не подымай руку против народа. Он умнее нас с тобой, умнее всякого. У него глубинная народная мудрость, и он найдет выход даже на краю пропасти. Иди с народом и за народом до конца! Мы - русские люди! Нельзя нам покидать родную землю! Допустим, ты уедешь, говоришь, на время, чтобы потом вернуться. А ты уверен, что сможешь вернуться? Что народ примет тебя, простив, что ты покинул его в тяжкий час? Нет, сын! Никуда с русской земли, хоть бы смерть за плечом стояла. Шить на чужбине и умирать постыдно!»

Несколько мгновений сидевшие за столом молчали, уставившись взглядами в Куприна, видимо, осмысливая прочитанный отрывок. Потом как-то все сразу зашумели.

- Что ты нам читаешь?! - перекричал всех Чебышев. - Коммунистическую пропаганду!

- «Иди с народом!», «Нельзя покидать родину!». Какое-нибудь большевистское отродье написало! - шумел изрядно захмелевший Заливной.

- Александр Иванович! Как вам не стыдно, - укорял писателя степенный Семенов.

Куприн поднял руку, призывая расходившихся соседей помолчать. Затем, когда крики за столом несколько утихли, он вновь поднялся с места.

- Господа! - четко произнес Куприн. - Я не назвал вам автора этого отрывка. Извините. Я исправляю свою ошибку. Написал это Борис Лавренев - русский писатель. Вы, вероятно, читали его «Разлом» или «Сорок первый». А слова о народе говорил его отец, тоже многим вам известный дворянин Андрей Лавренев.

Неожиданная новость заставила всех призадуматься. Первым заговорил Волянский.

- Вы противоречите сами себе, Александр Иванович, - произнес Волянский. - В этом отрывке говорится: «Народ никогда не простит покинувшего родину». А вы утверждаете: все русские должны вернуться. Зачем же возвращаться, если не простит?

- Неужели вы не знаете русский народ? - возразил Куприн. - Наш народ страшен в гневе, но не злопамятен и великодушен. Прошло два десятка лет с тех пор, как мы с вами уехали из России. Срок большой!

- Вы предлагаете просить прощения, а для чего? - допытывался Волянский. - Чтобы опять попасть в ад, в огонь: вновь переживать ужасы войны. Разве вам неизвестно, что над Советской Россией уже занесен тевтонский меч. Вот-вот нацистская Германия ударит по коммунизму!

- Я верю: Гитлер уничтожит большевистскую гидру! - злобно выкрикнул Заливной.

- А какой выход вы предлагаете? - спросил Волянского Куприн. - Оставаться здесь, гнить, унижаться. В туалете прислуживать, как графиня Баранова вот здесь внизу, в этом ресторане. Нет, дорогие друзья! Мы должны избрать другой путь. Я твердо верю: долг истинного патриота сейчас вернуться на родину.

В это время на небольшой сцене в середине зала появился оркестр. Музыкантов было раз, два и обчелся: пианист, сразу испытавший строй рояля, баянист с тульским баяном, каким-то чудом оказавшимся в столице Франции, скрипач, флейтист и ударник с целым набором тарелок и ударных палочек. Одеты они были так же, как и официанты: синие шаровары, цветные шелковые рубахи, перепоясанные витым шелковым поясом с кистями, сапоги в гармошку. Музыканты о чем-то посовещались между собой, и на авансцену вышел высокий стройный мужчина лет сорока с военной выправкой. Вид его был внушителен: черная густая шевелюра, выразительное лицо с крупными чертами. Послушать Григория Орлова, бывшего корнета, жадно тянулись к «Мартьянычу» затерявшиеся в Париже русские люди. Когда появился Орлов, разговоры за столом мигом прекратились. Все приготовились слушать любимого певца.

Вот оркестр сыграл первые такты знакомой издавна песни, и в притихшем зале зазвучал чудесный баритон Орлова, мигом овладевший чувствами и сердцами людей.