Роберт Грейвз - Царь Иисус

• Название: Царь Иисус
• Автор: Роберт Грейвз
• Издательство: ТЕРРА - Книжный клуб
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-273-00255-6

Роберт Грейвз (1896–1985) — один из самых значительных поэтов и прозаиков Англии XX в. Написанная им серия исторических романов, из которых наиболее известные «Я — Клавдий», «Клавдий божественный», «Князь Велисарий», «Золотое руно», «Дочь Гомера» и, конечно же, «Царь Иисус», поставили его в один ряд с величайшими романистами XX в.

Роман «Царь Иисус» (1946) рассказывает о переломной эпохе в истории человечества. Иисус предстает в романе не как икона, а как живой человек, который, страдая за людей, не в силах всех и сразу сделать счастливыми. А вокруг Иисуса кипит жизнь с политическими, дворцовыми, храмовыми интригами.

Разработка оформления серии художника Д. ШИМИЛИСА

Художник Ф. КАРБЫШЕВ

---

Все говорившие старались перещеголять друг друга в осуждении первосвященника. Когда же они угомонились, председательствующий спросил:

— Кто из сынов Израиля хочет возразить?

Тут опять поднялся Иисус и попросил разрешения задать вопрос. («А, вот он!» — сказал первый книжник.)

— Спрашивай, неуемный отрок!

— Я слыхал в городе разговоры об этом даре. Разве первосвященник не отдал его на строительство дома для отдыха рядом с теми покоями, где он проводит последнюю неделю перед днем очищения?

— Да, правильно. И покои для отдыха — это часть Храма. Какие могут быть сомнения?

— Тем не менее я считаю, что деньги потрачены правильно.

— Да? Почему же? Что говорит сын Велиала? — закричали все сразу.

— Разве не написал пророк Михей в первой главе и седьмом стихе своей книги: «Все истуканы ее будут разбиты и все любодейные дары ее сожжены будут огнем, и всех идолов ее предам разрушению, ибо из лю-бодейных даров она устраивала их, на любодейные дары они и будут обращены». Просвещенный Гиллель трактовал этот текст так, что чистое всегда тянется к чистому, а нечистое — к нечистому. Никто же не ужаснется, если увидит, как свинопас трогает свинью. Но зато ужаснется, если увидит, как свинопас трогает ребенка благочестивого еврея или этот ребенок трогает свинью. Подобное должно сочетаться с подобным. Дом для отдыха — место нечистое. Оно как бы собирает в себе все нечистое в чистом Храме, но это не Храм как таковой и не часть его. Если женщина раскаялась, весь Израиль должен возрадоваться, и первосвященник не может отказаться от ее дара, потому что это дар раскаяния. Дом для отдыха, хотя он и нечистый, необходим, так пусть он будет куплен на нечистые деньги, а не на чистые!

Книжник спросил насмешливо:

— Значит, распутство необходимо, если, как ты говоришь, подобное должно сочетаться с подобным?

— Конечно же, распутство — необходимость. Ни одна женщина в Израиле не будет распутничать из удовольствия, ибо она теряет и семью, и друзей. Голод и нищета гонят ее на торговлю собой. Любая распутница в Израиле, как учил меня мой просвещенный учитель Симон из Александрии, — совращенная и отринутая родными девственница. Из этого я делаю вывод, что до тех пор пока безнравственные мужчины совращают девственниц, а дураки водятся с продажными женщинами, распутство — необходимость. Подобно этому, пока первосвященники не постятся в преддверии дня очищения, дом для отдыха тоже необходимость.

Все молчали, не зная, как ответить мальчишке, который использовал в своей речи три главных принципа фарисеев: быть щедрым, практичным и опираться на тщательно изученный текст.

— Неплохо, неплохо! — пробормотал второй книжник. — Смотри не на мехи, а на то, что в них. Иногда в новых мехах старое вино, а бывает и наоборот.

— Пусть тот, кто не согласен со мной, скажет свое слово! — храбро выкрикнул Иисус.

И вдруг из толпы раздались возгласы:

— Вот он! Наконец-то! Мой сын! А мы-то думали, ты потерялся!

Иисус скользнул в толпу и почтительно поздоровался с Марией и Иосифом.

Мария никак не могла успокоиться:

— Три дня я была сама не своя! Почему ты не сказал нам, что останешься в Иерусалиме? Неужели ты забыл о своей матери?

— Не подотчетен я теперь матери, ибо призван к делу Отца моего. И все же прости меня за огорчение. Я сказал двоюродному брату Палти, чтобы он передал тебе, где я буду, а он, видно, забыл.

Первый книжник толкнул локтем второго и, отведя его в сторонку, прошептал на ухо:

— Видишь, я прав. Если бы этот человек был его отцом, он бы не позволил женщине вмешаться. Вспомни суд Соломона: родитель доказывает себя в минуту опасности.

— Странно, однако, — сказал второй книжник. — Я знаю его, хотя он сильно постарел с тех пор, как мы виделись в последний раз, и борода у него пострижена иначе, и одежда вроде победнее, чем раньше. Это Иосиф, сын Илии, из дома Давидова. Все думали, что его убили во время вифлеемской резни, а он в прошлом году опять объявился в Галилее.

— Иосиф? Иосиф из Еммауса? Иосиф, который занимался продажей леса?

— Да, тот самый.

— Помнится, лет десять назад или, может, побольше ходили слухи о ею женитьбе на дочери старого Иоаки-ма-наследника, который погиб, когда Афронт в последний раз явился в Кохбу. Я забыл, что там в точности было с этой женитьбой, но что-то необычное. Кажется, он приехал с выкупом за невесту, а невесту увезли разбойники. Никак не могу вспомнить, когда они опять соединились. Правда, в то время меня не было в Иерусалиме, но ставлю свой старый плащ против твоего нового, что девчонку изнасиловали, а старый Иосиф вновь сделал из нее честную женщину. Это на него похоже.

— Принимаю твое пари, но ничего подобного не могло быть. Иосиф бы никогда не разрешил мальчишке прийти сюда, если б он был незаконнорожденным.

— Нет? А может, он потому позволил его матери так много говорить, что сам возмущен его появлением тут?

— Посмотрим…

— Каким образом? Родословной дома Давида нет. Свирепый и его сын уничтожили ее.

— Мать мальчика… Если я прав… Она воспитывалась в Храме и жила там до того, как ее увезли разбойники, поэтому должна сохраниться запись о выкупе. Этим ведает мой сын. Пойдем к нему!

Гиллель был болен, но от своих учеников узнал об Иисусе и о том, как он принял участие в диспуте о пожертвовании продажной женщины. Он одобрил суждение Иисуса словами, которые стали едва ли не последними в его жизни:

— Щедрое сердце всегда найдет дверь для тех, кто ищет Бога, так же как скупец всегда найдет замок закрыть ее.

Эти его слова были переданы Иисусу, и он гордился ими не меньше, чем римский солдат — венком за храбрость.

Зимой Гиллель умер, и никогда еще еврейский народ никого так не оплакивал. Во всех синагогах Иудеи и Галилеи, во всех синагогах, объединяющих евреев Рассеяния от Кадиса до Самарканда, от истоков Дона до разливающегося Нила, у всех евреев были заплаканные глаза, у всех были опущены головы, и у всех вздрагивали от рыданий плечи. Никто не желал ни есть, ни пить.

— Гиллель умер! Гиллель умер! — сокрушались евреи. — Мудрец Гиллель! Первый, научивший Израиль любви!

И это правда. Гиллель первым использовал существительное «человеческие существа» в сочетании с глаголом «любить». И таким большим было его сердце, что он учил любви не только сородичей-израильтян, не только всех сынов Адама, так сказать, сородичей в широком смысле слова, но и вообще всех, и чистых, и нечистых, оправдывая видимую абсурдность этого заветом хвалить Господа Бога, данным всем живым существам: рыбам, зверям, птицам, гадам. Даже среди саддукеев Храма уход мудреца был воспринят как большая беда.

— Его слово всегда было на стороне мира, — сказали они.

В Назарете Мария, плача, сказала Иисусу:

— Мой сын, когда придет день твоей смерти, будет ли твоя слава хоть отдаленно напоминать славу, что сегодня осияет имя Гиллеля?

— Смогу ли я всегда находить дверь, о которой он говорил, мама, и держать ее открытой?

Глава пятнадцатая ПЯТНО

На следующую Пасху Иисус опять пришел в Иерусалим, и на этот раз Иосиф разрешил ему остаться в городе, чтобы присутствовать на публичных диспутах и лекциях.

Попрощавшись со всей семьей за воротами города, Иисус отправился в Храм. Старик с гноящимися глазами, стороживший Восточные ворота, узнал его и сказал с заискивающей улыбкой:

— Добро пожаловать, просвещенный Иисус из Назарета! Я ждал тебя сегодня. У меня к тебе просьба. Рассуди беспристрастно двух моих постоянных посетителей по одному очень интересному месту в Законе. Каждый из них клянется, что прав, и они даже заключили пари.

— Непристойно заключать пари о Законе. Кроме того, я не книжник.

— В самом споре нет ничего непристойного, а ты обязательно будешь книжником.

— Милостью Божьей, — торопливо ответил Иисус. — А кто сегодня будет говорить?

— Учителя Академии.

— Тогда не лучше ли им избрать судьей главу Академии?

— Я ждал тебя у ворот, потому что они умоляли, чтоб ты был их судьей.

Иисус едва сдержал желание попросить старика заниматься своими делами. Он сразу догадался, что дело нечисто, однако вспомнил, с каким терпением просвещенный Гиллель судил даже самые простые споры, когда его просили об этом, а один раз не побрезговал спором, в котором стороны заключили пари.

— Я сделаю, о чем ты просишь, — с неохотой проговорил он.

Старик провел его в мрачную комнату, выходящую окнами на Двор язычников, и сказал высокому, глуповатому на вид левиту, глазевшему в окно:

— Побудь с этим отроком, брат, пока я поищу людей, о которых тебе говорил.

— Разве я не дал слово, что рассужу спор? — возмутился Иисус.

Но старика уже и след простыл. Тогда он повернулся к левиту.