Константин Коничев - Повесть о Воронихине

• Название: Повесть о Воронихине
• Автор: Константин Коничев
• Издательство: Книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1959

Книга посвящена выдающемуся русскому зодчему Андрею Никифоровичу Воронихину.

---

– А наш совет такой, чтобы и вас не обманывать, себя зря не утруждать, и дело не удорожать, и лишней работой время не затягивать. Послушайте-ка: дача-то кирпичная с бревенчатым вторым этажом да с такими большими проемами для стеклянных окон и дверей будет не ахти как тяжела. А земля здесь плотная, выдюжит и не под таким строением, на этой земле хоть колокольню ставь. Ни подвала, ни погреба под низом по плану нет, значит, не надобен общий котлован, а надо прорыть лишь канавы соответственно толщине стен, а по глубине на целый аршин мельче, сообразуясь с легкостью здания…

– Сваи под фундамент тоже не просятся. Лишняя трата, – добавил третий спокойно и веско. – Тут хватит одного булыжного, скрепленного известью фундамента. А вот по берегу Невки, с передней части здания, сваи просятся в большой мере, и тяжесть лестницы, и статуи кентавров, и прочие фигуры держать, а главное, чтобы водой не подмывалась береговая стенка. Тут, Андрей Никифорович, и свайничка не жалейте и камня. А на выемке земли и на фундаменте под стены можно и выгоду иметь… Наше дело маленькое, но только и мы кое-что смекаем…

Воронихин слушал их и думал о том, что это первое его строительство. Здесь, столкнувшись с грубой черновой землекопной работой, с мужиками, чувствующими силу земли, он сразу же склонился на их сторону, доверяясь их опыту и честности. Поблагодарив их за дельный подсказ, Воронихин усвоил этот первый урок и решил, что и впредь не следует пренебрегать опытом простых людей…

Земляные работы, крепление берега, посадка деревьев в парке, подвозка камня, кирпича, распиловка выкатанных на берег бревен – все началось дружно. Многолюдье на строительстве походило на потревоженный улей. Землекопы отвозили на тачках землю на возвышение берегов Невки и Черной речки; каменщики укладывали булыжник под кладку цоколя, с барок сгружали на берег негашеную известь, гальку и песок.

Граф Строганов был при закладке дачи. Он бросил под каждый угол здания по серебряному рублю с изображением Петра Первого и на длинной жерди водрузил деревянный крест в знак того, что и счастье с богатством в этой даче будет обеспечено навечно и с нечистой силон счеты сведены. Не верил граф в эти предрассудки, но для народа, для рабочих – каменщиков, плотников и землекопов – надо было соблюсти правило. Мужики, приметивши графскую щедрость, пожалели тех брошенных четырех рублей – хватило бы и по пятаку. Но не станешь же на глазах самого хозяина обменивать серебро на медяки!.. Так и ушли сверкающие белизной рубли под первые тяжелые камни фундамента. Графа от Мандуровой мызы на Мойку до дворца отвезли на раскрашенном быстром челноке. И больше на постройке дачи он не показывался…

У Воронихина было немало и других мелких работ на строительстве садовых павильонов и мостов в Павловском парке. Он часто отлучался туда к Камерону. И была тому и другая причина. На четвертом десятке лет пора всерьез подумывать о женитьбе. В Павловске же на строительстве, в Стрельне и Петергофе стала часто появляться пособница зодчего Камерона, чертежница Мэри Лонг, англичанка, дочь британского пастора. Знакомство Воронихина с ней заводилось не спеша и не сразу перешло в дружбу. Встречались они на совместных работах. Мэри Лонг несколько раз возобновляла в своем посольстве паспорт для проживания в Санкт-Петербурге. Не раз из Павловска Андрей Никифорович привозил ее на Мандурову мызу, где они вместе наблюдали за ходом строительства строгановской дачи. Мэри Лонг восхищалась, говорила комплименты архитектору и хвалила русских мужиков-строителей – трудолюбивых, выносливых и терпеливых.

– У нас в Англии, Акдре, таких дешевых и столь нетребовательных рабочих нет, – сказала однажды Лонг, наблюдая за вологодскими и других губерний строителями. – Какая-то слишком добросовестная, безмолвная, не ведающая устали силища…

– В России это не в диковину, Мэри, может быть, это оттого, что народ наш не принадлежит сам себе и поэтому мирится со всеми тягостями. Впрочем, русский человек не почитает труд за тягость.

– Как же можно не принадлежать себе? Разве это вес люди графа Строганова? Мне известно, что на севере России нет крепостного права и что Строгановы пользуются людьми вольными, беглыми и даже берут себе на службу пленных, искусных в мастерстве людей. Так ли это?..

– Во владениях графа на Вычегде и Каме – десятки тысяч вольных, бежавших и сто двадцать три тысячи крепостных. У графа всякие есть люди, – отвечал Воронихин, – надо полагать, столь владетельного человека, господствующего над людьми, нет у вас в Англии?

– Как сказать, у Англии есть собственные колонии… А там миллионы людей…

– Да, я упустил из виду, что ваша держава – хозяйка многих островов и владычица морей, – проговорил Воронихин, наблюдая, как строители бечевами и лебедками поднимали колонны на выступ первого этажа, уже вполне получившего свои очертания.

Они обошли вокруг строившейся дачи; наклонившись и осторожно ступая по доскам, проникли внутрь первого этажа.

– Здесь будет вестибюль, вход с реки от пристани и через зал в парк. В вестибюле при желании могут устраиваться балы и собрания. Верхний этаж, окруженный галереей из ионических колонн, будет весьма легок и почти весь из стекла. Там разместится графская библиотека. Для жилья будет в парке другой дом, неподалеку от этого главного дачного здания.

– Прекрасное место, – сказала Лонг, – две реки, парк, пруд, каналы, аллеи. Наш Камерон мог бы здесь применить свои фантазии.

– Кое-что и мы сделаем, – ответил Воронихин. – Поучимся и у Камерона, не отбросим и французской манеры, а у греков учиться я сам бог велел. А сделаем все-таки так, как русский вкус требует. Графу мой план полюбился, а его сиятельство видал на своем веку сотни всяких дач.

В тот раз, когда легко и умело строители ставили колонны, окружая ими верхний этаж, Мэри Лонг, плохо владевшая русским языком, пожелала, с помощью Воронихина, побеседовать с мужиками. Когда те во время перерыва уселись пообедать, они подошли поближе к одной из артелей. С завидным аппетитом, вприкуску с ржаным хлебом, мужики деревянными ложками хлебали что-то похожее на жидкое тесто.

– Что, мужички, кушаете? – поинтересовалась Мэри Лонг.

– Мы-то, барыня, не кушаем, – ответил один из сезонников, – а лопаем, то бишь брюхо набиваем… А пища наша хлебовом именуется, тяпушкой величается. Овсяная мука на голом квасе по всем постным дням. Обедаем – за ушами пищит, отобедаем – в брюхе трещит…

– Андре, поясните, что они говорят? Не понимаю.

Воронихин, смягчая мужицкую прибауточную речь, разъяснил ей. Тогда Мэри Лонг, осмелев, снова опросила:

– Из каких вы мест и кто ваш владелец?

На этот вопрос любознательной англичанки было отвечено другим, не менее речистым крестьянином:

– Мы из тех мест, откуда и каждый лез… а роду мы крестьянского из-за лесу да из-за гор, где недород да недобор. Из деревни мы из Надсадной, волости Неотрадной, уезда Насиловского, губерния наша Грабиловская. А хозяйка, наша владелица барыня Нуждакова. Она и пригнала нас в город…

Кто-то из сезонников засмеялся, кто-то сказал:

– Не надо бы так.

– Как красиво он отвечает. Но я опять ничего не поняла, чувствую в словах есть насмешливое, злое. Поясните, Андре…

– Пойдемте, Мэри, пусть они на здоровье обедают, а то еще не такое скажут. Они, эти вологодцы да архангелогородцы, на язык острые. И пока не наедятся досыта – злые…

Взяв Мэри Лонг под руку, Воронихин отвел ее в сторону аллеи. Там они сели против круглого пруда, аккуратно обложенного дерном и заселенного карасями и водоплавающей птицей.

– Аллея вся будет обставлена вазами. На берегу пруда будут сооружены два гранитных сфинкса. У малого пруда, как бы на страже, будет стоять Нептун с трезубцем. Здесь много воды, морскому богу в парке не зазорно, – пояснил Воронихин, показывая Мэри Лонг расположение и планировку сада. – Когда дача будет построена, – продолжал он, – сюда станут стекаться графские гости. Удобно здесь, в парковой тиши, собираться масонам. Потому и библиотека поместится в стеклянном зале за галереей для общего пользования всех посвященных в степень «мастеров» и «товарищей».

– А когда же себе будете строить виллу? – спросила Лонг Андрея Никифоровича, думая о чем-то другом.

– Граф дозволяет мне строить хоть сейчас. Место отведено недалеко отсюда. Моя дача будет скромна, для жития и работы. Ни пирушек, ни сборищ в ней не будет. Для чертежников и ближайших помощников построю флигель. Есть мечта для вас не тайная: хочу, чтобы чертежная мастерская при моей будущей даче была возглавлена вами…

– Она не возражает. Стройте скорее, не теряйте, Андре, дорогое время… – Этими словами было многое сказано, и застенчивому, под сорок лет, холостяку Воронихину оставалось только ответить ей счастливой улыбкой.

Наконец, в пределах предусмотренного планом времени, дача на Черной речке была построена. Как подобает, по приглашению графа благочинный поп с дьяконом отслужили водосвятный молебен. В верхнем этаже, в уголочке под лепным карнизом в окружении безбожных, обнаженных рельефных фигур повесили еле-еле заметный в серебряном облачении образок Иисуса Христа, и с этого часа дача на Черной речке стала местом привлекательным не только для друзей старого графа. Сюда приходили, как в своеобразный храм, на сборища петербургские масоны. На одном из первых же собраний в этом новом доме, построенном якобы для благовидных целей масонства, Воронихина поздравляли с удачей и пожелали ему еще более крупных успехов в зодчестве. Сам Строганов предложил из «мастеров» поднять Воронихина на ступень выше, то есть произвести его в «товарищи» и оказывать ему полное доверие, как равному среди равных высшего света. Старому графу построенная Воронихиным дача на Черной речке нравилась во всех отношениях. Во-первых, не была она похожа ни на одну из загородных дач других вельмож и сановников; во-вторых, она чем-то по стилю напоминала модную в то время, построенную для царицы, Камеронову галерею, хотя и на нее была мало похожа.