Даниэль Клугер - Двадцатая рапсодия Листа

• Название: Двадцатая рапсодия Листа
• Автор: Даниэль Клугер
• Издательство: нижный клуб «36.6»
• Жанр: Детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-98697-047-0

Главный герой этой книги знаком абсолютно всем. Это фигура историческая. Однако многие события и эпизоды жизни главного героя остались незамеченными даже самыми рьяными и пытливыми исследователями. Николай Афанасьевич Ильин (1835 – ?) – тоже лицо историческое. На протяжении длительного периода, вместившего в себя финал девятнадцатого века и первые годы века двадцатого, Н. А. Ильин вел записи, относящиеся как к собственной жизни, так и к жизни главного героя. Они и послужили основой для целой серии книг, которая начинается «Двадцатой рапсодией Листа». Поскольку события, описанные Н. А. Ильиным, чаще всего носят криминальный характер, то не удивительно, что серия получила название «Кто виноват?».

---

– Но это же ясно! – воскликнул он. – Вы, Николай Афанасьевич, разоблачили преступника, то есть Артемия Васильевича, а он вас за это застрелил! Но вы, прежде чем погибнуть, успели уложить своего убийцу. А обнаружили мертвые тела Феофанов и Равиль, прибежавшие на звук выстрелов. Ах, до чего же вы невнимательны, Николай Афанасьевич! – Владимир досадливо покрутил головой. – У господина Петракова и у Феофанова ружья-близнецы, а Равиль был сегодня вооружен точно такой же «крынкой», как у вас! Застрелили бы вас обоих, после подменили бы ружья – и fertig! [14] Как говорится, комар носа не подточит! Дальше, я уже про это говорил, к объяснениям привлекли бы меня с моими собственными умозаключениями – в том виде, в котором Феофанов их себе представлял. Все! Убийца застрелен последней жертвой. Дело закрыто, господа! – Молодой Ульянов откинул голову и громко засмеялся. – Ну как же он здорово все это придумал, черт!

Веселье его показалось мне вовсе неуместным в данных обстоятельствах. Студент наш, впрочем, быстро прервал смех и продолжил, глядя на нас посерьезневшими глазами:

– И ведь знаете что? Вполне возможно, Феофанов не сразу решился на то, чтобы привести свой план в исполнение. Но вы, господа, его встревожили. Вспомните, Николай Афанасьевич, ведь в какой-то момент разговора, что вы вели с господином Петраковым, вы вдруг усомнились в вине вашего друга, правда?

– Верно, – вспомнил я. – Это когда Артемий Васильевич сказал, что Равиль отвез гостью очень недалеко и что та велела кучеру возвращаться. Я удивился этому объяснению, потому что Равиль не знал иностранных языков, а значит, не мог понять слов Луизы. Но и Артемий Васильевич очень искренне удивился тому же, а также неподдельно огорчился, что не обратил на это внимание раньше. Тут-то и заколебался я относительно его вины.

– Вот! – воскликнул Владимир. – В этом месте Феофанов, подслушивавший ваш разговор, и решил поставить точку. У него самого сомнений насчет вас уже не оставалось. Через несколько мгновений все было бы кончено… – Ульянов замолчал.

– Какое счастье! – произнес вдруг Артемий Васильевич. – Какое счастье, что вы появились вовремя. Опоздай вы хоть на секунду… – Он покачал головой.

Я вполне был согласен с этим замечанием и даже сейчас почувствовал неприятный холодок за воротом. Действительно, опоздай Владимир с Никифоровым хотя бы на мгновение, нас уже не было бы в живых, а убийца ходил бы в героях! А ведь студент и урядник вполне могли опоздать.

Эти свои мысли я тут же и высказал. Владимир неожиданно широко улыбнулся.

– Нет, мы вовсе не могли опоздать, – сказал он добродушно. – Мы шли за ними по пятам. Меня вовсе не интересовала медвежья охота, тем более что и медведя-то никакого не было. Куда больше мне хотелось увидеть, как Феофанов угодит в приготовленную мною ловушку. Так что мы с господином Никифоровым шли за Феофановым и Равилем, можно сказать, след в след.

– В приготовленную вами ловушку? – Слова Владимира вновь привели меня в полное недоумение. – Что вы имеете в виду? Объяснитесь же наконец!

И тут вновь заговорил Артемий Васильевич.

– А что тут объясняться? – Голос у него был напряженный и казался непривычно высоким. – Это вы, Николай Афанасьевич, всерьез уверовали в мою виновность. А ваш юный приятель твердо знал, что я невиновен, но очень хотел поймать в ловушку истинного виновника. Вот и подставил нас под выстрелы этих ракалий. Так-то, господин Ильин. Я же говорю, очень быстрый у вашего студента ум, не всякому и поспеть. Я и то подумал – как же так? Ферапонтов, старый медвежатник, уверяет, что не может там быть никакого шатуна, а молодой человек уверенно ему заявляет: еще как может! И князя Ширинского-Шахматова поминает в подтверждение! – Артемий Васильевич негодующе фыркнул и отвернулся.

– Это правда, Володя? – спросил я, стараясь говорить спокойно. – Когда я шел объясняться с Артемием, вы уже знали, что он невиновен?

– Знал, конечно, – спокойно ответил Владимир.

– Но ведь Феофанов мог запросто укокошить нас, и без всякого Равиля, из двух стволов, даже перезаряжать не надо было бы! – вскричал я. – Хорошо, что вы оказались там, а если бы он оказался проворнее? Если бы вы промедлили? Вы же могли замешкаться! – Только теперь мне стали понятны слова Никифорова, сказанные им на прощание.

– Ну, – сказал Владимир скучным голосом, – могли, не могли… Риск, конечно, был. Надеюсь, вы меня простите, Николай Афанасьевич? Однако же я никак не мог сказать вам заранее. Больно у вас лицо выразительное. А Феофанов, доложу я вам, физиогномист первостатейный, вмиг бы вас раскусил и в ловушку не попался бы. Тогда вся комбинация пошла бы насмарку. А времени на то, чтобы устроить мерзавцам новую ловушку, у меня не было. Вот вам и все объяснения. Хотите – принимайте, не хотите – что же, секите голову повинную! – Он снял шапку, театрально наклонил лобастую голову и даже сорвал теплый шарф, обнажая шею.

Я буркнул что-то невразумительное и отвернулся. Артемий Васильевич закашлялся и тоже отвел взгляд.

– Вот егерь – да, едва все не испортил, – сказал Владимир, надевая шапку и принимая серьезный вид. – Феофанов по-настоящему растерялся, не знал, что и сказать. Пришлось ему помочь – привести авторитетное мнение знаменитого охотника. А ведь я не читал этого сиятельного господина, князя Ширинского-Шахматова. Так, разве что упоминания встречались… – Ульянов хмурясь посмотрел на меня. Вздохнул. – Поймите, Николай Афанасьевич, – добавил он. – Нужно было, чтобы Феофанов услыхал, как вы горячо уговариваете господина Петракова, чтобы он сознался в преступлении и пришел с повинной. Только в этом случае Феофанов должен был окончательно утвердиться в своем решении – убить Артемия Васильевича, а заодно и вас, и впоследствии представить дело таким образом, что вас убил преступник, а вы, защищаясь, застрелили убийцу.

Мы уже миновали Кокушкино, переехали по мосту через Ушню, скоро должны были показаться Бутырки. Некоторое время наш студент молчал, потом снова заговорил:

– Справедливости ради следует сказать, что господин Никифоров не хотел рисковать, так что мне пришлось долго его уговаривать. В конце концов он согласился. Но мой расчет был верен, – упрямо повторил Владимир. – И вы были там отнюдь не в смертельной опасности. Я же бросил снежок так, чтобы сразу и ваше внимание отвлечь, и прицел Феофанова сбить.

Я вытаращил глаза.

– Снежок?!

– Ну да, ледышку.

Это сообщение потрясло меня сильнее всего прочего.

– Вы хотите сказать… – Я чуть не задохнулся от негодования. – Вы хотите сказать, что из-за какой-то ледышки я лишился чувств?! Ну, знаете!.. Это уже черт знает что!..

Петраков вдруг захохотал. Я опешил и… не удержавшись, рассмеялся тоже: такой нелепой представилась мне эта картина. Владимир немедленно присоединился к нам, так что Ефим, лениво правивший лошадьми, испуганно оглянулся и щелкнул вожжами. Лошади, впрочем, быстрее идти не стали.

– Вы потеряли сознание от того, что, шарахнувшись в сторону, ударились о ствол липы. Ну, и потрясение, конечно, – посмеиваясь, объяснил Владимир. – Вы были очень напряжены, Николай Афанасьевич, еще с вечера. Нет-нет, вам ничто не угрожало, я все рассчитал с точностью до секунды.

Подумав, я принудил себя признать правоту Владимира. Но в этот момент мне впервые пришло в голову, что сплетение событий, в котором ломались судьбы и жизни стольких людей, было для моего юного товарища всего лишь игрой. Хитроумной комбинацией, сродни тем, которые он составлял в своей шахматной переписке с присяжным поверенным Хардиным. И всеми нами он распоряжался, скорее, лишь как пешками и фигурами, передвигая людей таким образом, чтобы выиграть партию, – жертвуя одними и спасая других, устраивая противнику мертвые ловушки ценой безопасности живого инвентаря. Конечно, делал он все это с похвальной целью – дабы поймать, изобличить и наказать преступника. Но у меня появилось серьезное подозрение, что само преступление, сами убийства не так уж его и потрясали. Нет, ему, скорее, просто хотелось решить головоломную задачу – поставить противника в сложное положение и в конце концов одолеть его.

Мысли эти были неприятны мне самому, и я решил перевести разговор в другое русло.

– Скажите, Володя, – спросил я, – а когда вы поняли, что шатун – вовсе не медведь?

– О, это просто. – Ульянов улыбнулся. – Еще когда мы осматривали место, где убили Желдеева, сами следы, их характер и то, как сообразовывались между собой человеческие и медвежьи отпечатки, – все это заставило меня задуматься. Хотя к определенным выводам я тогда еще не пришел. Знаете, вообще говоря, индейцы должны уметь читать следы. – Он как-то хитро на меня посмотрел.

Я удивился упоминанию индейцев, но помолчал, сочтя это не студенческой даже, а гимназической шуткой.

– А уж когда вы рассказали о том, как встретили шатуна на тракте, по возвращении с Феофановым из Казани, – продолжил Владимир, – тут сомнения меня и оставили. Очень уж театральная была сцена. Да и к тому же – сами вспомните, где это было. За две версты до Шигалеева, по вашим словам. Ну посудите, Николай Афанасьевич, где Шигалеево, где Салкын-Чишма, а где Бутырки. И везде появляется этот шатун. А расстояния-то немалые. Что он, на извозчике носится туда-сюда? Точно, на извозчике, решил я. Он и есть этот самый извозчик. Да, и еще. Феофанов – отличный охотник и прекрасный стрелок. Мы в этом все сегодня лишний раз убедились… – Владимир покраснел. – Ну, почти убедились. Что же это он с тридцати саженей в медведя не попал, стреляя из двух стволов? То-то же…

– Ну хорошо, это понятно, – заговорил Петраков, до того долгое время молчавший. – А с какой такой надобности Егор Тимофеевич упомянул про мой чулан и про старую шубу?