Ольга Денисова - Учитель

• Название: Учитель
• Автор: Ольга Денисова
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008

1685 год: на пороге реформы Петра, разгар борьбы с расколом. Беглый колодник Нечай вернулся домой, к маме. Его мучают воспоминания о прошлом, и иногда ему кажется, что дом и свобода всего лишь счастливый сон. И боярин Туча Ярославич, и брат Мишата с его многочисленными детьми, и красивая девка Дарена… И чудовища, по ночам пожирающие припозднившихся гуляк. Тяжелый, мрачный роман об уважении к мертвецам и жерновах церковного правосудия.

---

Нечай приготовился к нападению, всматриваясь вперед, когда сзади и чуть сбоку раздалось тихое, тонкое рычание, похожее на голос напуганной, отчаянной куницы. Но он тут же понял, что это не куница, что это вовсе не зверь – это холодное существо. Холодное и бездыханное. Это именно то, на что охотится Туча Ярославич. Не оборотень и не рысь. Он хотел оглянуться, но шею свело до боли, руки и ноги обмякли, едва не выпал на землю топор – ужас сковал Нечая с головы до ног. Тварь, которая смотрела на него со спины, источала волны этого ужаса – непостижимого, ничем не оправданного и непреодолимого.

В этот миг из-за поворота на тропе показалась маленькая бегущая фигура, и через секунду Нечай узнал Грушу: в материнском полушубке, достающем до щиколоток, в лапоточках поверх наспех намотанных онучей. Она бежала, раскинув руки, словно летела, и рукава снова согнулись подобно крыльям ласточки. Неуклюжей, толстенькой ласточки…

– Нет! – крикнул Нечай, забыв, что она его не услышит, – Нет! Стой! Остановись!

Ледяной ужас сменился отчаяньем, он бросился навстречу девочке, упал на колени и обхватил ее, прикрывая собой со всех сторон, вместо того, чтобы повернуться лицом к опасности. Ему казалось, что сейчас на спину ему прыгнет нечто, он ждал впивающихся в голую шею зубов и рвущих тело когтей, и стиснул Грушу в объятьях, чтоб до нее зубы и когти добраться не смогли. Он не боялся боли, он бы умер, сжимая руки: этой твари пришлось бы сожрать его целиком, чтоб достать ребенка.

Тонкое рычание за спиной повторилось, но исчез немигающий взгляд, буравящий спину – тварь отвернулась. А через секунду до его ушей долетел страшный крик: сначала это был крик испуга, потом – боли, пока не стал предсмертным хрипом. Но не успел он смолкнуть, как к нему присоединился второй. Туча Ярославич не обманул – егеря действительно шли следом. Нечай не шелохнулся: он бы ничем им не помог.

Белый туман ползал вокруг, и Нечай постепенно цепенел от холода. Он перестал думать, даже бояться перестал: чему быть, того не миновать… Тонкое рычание снова прозвучало за спиной, но взгляд холодной твари повернулся в другую сторону, назад, туда, где раздался конский топот, а потом – ржание перепуганных лошадей. Нечай слышал, чувствовал затылком, что происходит за его спиной, совсем близко. Кони поднимались на дыбы, кони бились под седоками и не слушались поводьев. Пока еще один визгливый, отвратительный крик не понесся над лесом: крик запредельной боли и смертного страха. И всадники повернули коней назад. Нечай не сомневался – кони будут скакать, пока не переломают ноги, пока не упадут замертво.

Он не оглядывался. По тропе в их сторону кто-то бежал – Нечай слышал топот спотыкающихся ног, жалобный вой и тонкий рык следом за бегущим. Мелькнула мысль, что человек ищет у Нечая защиты – Нечай не мог его защитить. Стук падающего тела: этот умер молча. Возможно, еще до того, как был настигнут.

Звук лопнувшей ткани был страшен: Нечай еще крепче сжал руки, обнимающие ребенка – как хорошо, что она этого не слышит… В пяти шагах от них кровожадное существо терзало плоть мертвого человека. Чавканье и довольное урчание… Голова Нечая закружилась и к горлу подступила тошнота: он видел только белый туман на тропе, но зажмурил глаза, словно это могло помочь ему не слышать. Крики теперь неслись от самой усадьбы, но никто не спешил им на помощь. Нечай на помощь и не надеялся: даже сотня людей не спасет от того, кто сейчас с наслаждением рвет куски мяса с мертвого тела.

Осторожные шаги и тихий рык раздались чуть в стороне, и Нечай едва не застонал: тварь была не одна. Что ей стоит кинуться на них, еще живых? Но второе существо присоединилось к первому: теперь они чавкали и урчали хором. А потом подошло третье, и четвертое… Сколько же их здесь? Груша не шевелилась и дышала очень тихо, а потом начала потихоньку высвобождать зажатые Нечаем руки. Он хотел помешать ей, но она не послушалась, и он испугался, что она начнет мычать, и тогда… и тогда… Почему никто не тронул их до сих пор? Почему их оставили в покое?

Груша обхватила его голову руками, поднялась с колен и потянула его вперед: она хотела уйти! Что будет, если он шевельнется? Нечай, повинуясь воле ребенка, начал разгибать колени. Чавканье за спиной смолкло, и он замер. Но Груша тянула его за собой, нетерпеливо и властно. Он поднял ее на руки – она продолжала прижимать к себе его лицо – и выпрямился. Раздалось короткое, тихое рычание, но тут же прекратилось. Не оглядываться. Теперь главное – не оглядываться. Нечай не понял, с чего это пришло ему в голову, но он, пошатнувшись, шагнул вперед. Не один – множество взглядов толкало его в спину: они гнали его! Гнали прочь, и не собирались нападать. Он пошел быстрей, унося Грушу от жуткой трапезы чудовищ, а потом побежал, спотыкаясь и рискуя уронить ребенка.

Он бежал до самого дома, и не чувствовал ни усталости, ни тяжести девочки. Только у ворот ноги его подкосились, и Нечай опустился на землю, привалившись к забору. Груша высвободилась из его объятий, провела длинным, жестким рукавом по его мокрому лбу и прижалась губами к волосам. Говорить Нечай не мог: внутри хрипело и квакало, воздух жег горло, словно кислота, и тошнота плескалась где-то под кадыком.

На лице девочки он не увидел страха. Она оставалась спокойной и по-взрослому рассудительной. Она жалела его, и рукава мешали ей гладить его по голове. Там, в лесу, она ничего не видела и не слышала, но почему-то Нечай не сомневался – она отлично знала, что происходит. Да ведь она прибежала его спасать! Она его спасала, а не он ее!

День четвертый

Полю нет конца и края. Каменистая дорога бежит за горизонт, извиваясь лентой. Зачем? Ведь поле ровное, как стол? Холод. Промозглый осенний холод. Начало октября, днем сыплет мелкий дождь, а ночью лужи покрывает тонкий ледок. Лапти стерлись три дня назад, и Нечай идет босиком. Ноги сбиты в кровь, и каждый шаг – это усилие, каждый шаг – преодоление препятствия. Тяжелые колодки не пускают вперед, не позволяют шагать шире. Колонна ползет медленно, и конные надзиратели-монахи скучают. Только попробуй отстать! Они хлещут по ногам. Хуже всего – упасть. Нечай не упал ни разу. Он молодой и сильный.

Их поднимают задолго до рассвета и кормят вареной брюквой. Голод стал его сущностью, он привык к нему. Они будут идти до темноты, а потом – в темноте, и лишь перед сном их снова накормят – подмокшим хлебом пополам с отрубями. Нечай ловит ртом мелкие капли дождя – можно долго не есть, но пить хочется всегда. Волосы прилипли ко лбу, ветхий армяк с дырой на пояснице, драный и свалявшийся, к ночи промокает насквозь и наутро не высыхает.

Колодники идут молча – на разговоры сил не остается. Лица вокруг угрюмы и равнодушны – никто не жалуется. Расстриги и упертые раскольники, прелюбодеи, пара разбойников, смущавшие народ богохульными речами… Как Нечая угораздило оказаться среди них? Тысяча верст до далекого монастыря, тюрьмой которого до слез пугают матерых душегубов.

Нечай гордится тем, что оказался среди них. Гордится, только босые ноги больше не могут ступать по земле, и колодки невыносимо трут лодыжки. И бесконечное поле шатается перед глазами, и ломит поясницу, и кандалы на руках проели язвы, и от холода сводит плечи, потому что все время стараешься их приподнять, съежится. А главное – этому нет конца. А если и есть – он гораздо страшней этой дороги. И от гордости не остается и следа – только горечь.

Нечай проснулся в темноте. На печи было жарко, но он все равно натянул на себя тулуп: повыше, до подбородка. Тепла не бывает много. После таких снов он думал, что никогда больше с печи не слезет. Ему просто не хватит на это сил.

Нечаю полагался кнут и год в тюрьме с вечным поселением в далеких, неизведанных землях. За первый разбой. Человек, назвавший его своим сыном, под пыткой спас его от дыбы и виселицы, уверив судей в том, что Нечай никогда до этого не разбойничал.

Нечай отлично помнил скандал, разразившийся в тюремном дворе: приехавшие святые отцы требовали платы за исповедь тех, кого на следующий день должны были повесить. Надзиратели плевали им под ноги и орали, что платить не будут. Бывалые сидельцы рассказали, что они ругаются каждый раз, и однажды приговоренных послали на площадь, именем Христовым просить подаяния на исповедь и причастие.

Надзиратели взывали к человеколюбию попов, и те, в конце концов, согласились на жалкие гроши, которые выгребли из тощей тюремной казны. С уговором, что они исповедуют и причастят не только висельников, но и приговоренных к «торговой казни», тем более что из них выживет едва ли две трети.

Нечай отказался исповедоваться, и отвернул лицо, когда поп сунул ему обмусоленный чужими губами крест. Он ни разу не был в церкви с тех пор, как бежал из школы. Он мог бы добавить, что происходящее – надругательство над священным таинством, когда поп, перешагивая через завшивленные, вонючие тела сотни человек, набитых в тесную избу, кричит во всю глотку: