Василий Ардаматский - Возмездие

• Название: Возмездие
• Автор: Василий Ардаматский
• Издательство: «Советский писатель»
• Жанр: Детектив
• Год: 1975

Действие романа Василия Ардаматского происходит в начале двадцатых годов.

В нем рассказано о том, как советская контрразведка под руководством Ф. Дзержинского провела умную и смелую операцию по обезвреживанию опаснейшего врага Советской страны Бориса Савинкова и руководимых им тайных организаций.

В книгу включены новые главы — подробное исследование роли Б. Савинкова в корниловском контрреволюционном восстании в 1917 году.

---

— Кто мог остановить Павловского? Да что вы, Дмитрий Владимирович! — взмолился Фомичев.

— Да, да, понимаю… понимаю… — забормотал Философов, морщась как от зубной боли, и вдруг, вскинув глаза к потолку, громко спросил: — Но кто скажет об этом Борису Викторовичу?

— Да подождите вы… — брезгливо остановил его Шевченко. — Где он сейчас? В каком состоянии?

— Я видел его, — тихо начал Фомичев. — Он лежит в квартире одного известного хирурга, нашего человека. Вид у него, конечно, неважный. Его изнуряет температура, была угроза гангрены. Все-таки две раны, легкое прострелено. Но он довольно бодр. Обсуждал с нами дела. Собирается скоро встать…

— И снова вместо политической борьбы начинать свои эксы… — иронически добавил Федоров. — Имейте в виду, господа, что по поводу этой печальной истории я везу Борису Викторовичу самый решительный протест нашей организации.

— Да подождите вы с протестами! — грубо врезался Шевченко. Было видно, что он разозлен до крайности, но только не понятно, на кого.

Федоров встал и отошел к окну, давая понять, что он выбыл из этого разговора.

— Значит, вы его видели? — спросил Фомичева Шевченко. — И вы твердо уверены, что он тяжело ранен?

— Ну, знаете ли, Евгений Сергеевич! — с бессильным возмущением ответил Фомичев. — Это уже просто невыносимо. Бога побойтесь, если больше никому не верите.

Все долго молчали. Потом Философов серьезно и даже грустно сказал:

— Надо знать, что такое Павловский для Бориса Викторовича, чтобы понять, как эта история осложняет все дело, над которым мы бьемся.

— Борис Викторович после этого может вообще отказаться вести переговоры, и я его пойму… — сказал Шевченко.

— Ну что ж, тогда мы по крайней мере узнаем, — ответил Федоров, не отворачиваясь от окна, — что доверчиво имели дело с нервными дамами, а не с политическими деятелями, умеющими трезво оценить случай.

— Вы не знаете, что для Бориса Викторовича Павловский! — повысил голос Шевченко, но Федоров перебил его:

— А нас интересует, что для господина Савинкова Россия! И только это!

— Господа, зачем мы думаем за Бориса Викторовича и гадаем на кофейной гуще? — примирительно сказал Фомичев. — Господин Мухин сам сообщит все Борису Викторовичу и сам увидит, как он будет реагировать.

— Я уже сказал, что говорить с господином Савинковым о Павловском не собираюсь, — возразил ему Федоров и обратился к Философову: — Могу я сегодня выехать в Париж?

— Да, безусловно. Ваш паспорт давно ждет вас во французской миссии. Но вот Иван Терентьевич еще не оформлен…

Ни сам Философов, ни Шевченко ехать в Париж и не помышляют. Поэтому сразу речь идет о Фомичеве. Ну конечно же! Он свидетель беды и виделся с раненым Павловским, он должен обо всем этом рассказать Савинкову. Стряхнув рассеянность, Философов добавил:

— Задержка вашего выезда может произойти только разве из-за Ивана Терентьевича.

Федоров рад — снова все идет как по маслу, Фомичев ему в Париже нужен крайне, от его свидетельства зависит достоверность всей истории с Павловским.

— Поедет ли Фомичев или вы, мне все равно, — обратился он к Философову. — Мне только хочется, чтобы о чуждых мне делах Савинков узнавал не от меня. Словом, по-моему, должен поехать тот, кого можно быстрее оформить…

Теперь Федоров уверен, что и Философов и Шевченко сделают все, чтобы срочно получил документы именно Фомичев. Но надо еще позлить Шевченко, хорошо бы вывести его из себя, чтобы он открыто выложил свои подозрения в отношении Павловского.

— Вы единолично решили, что едет Фомичев, — сказал Федоров. — Но мне показалось, что господин Шевченко…

— У меня достаточно обязанностей здесь, — огрызнулся Шевченко.

— Тогда не будем задерживать господина Шевченко, — сказал Федоров, смотря на часы. — И может быть, он займется оформлением документов Фомичева, а заодно получит и мои.

Философов просительно и растерянно смотрит на Шевченко, и тот быстро выходит из кабинета.

— Напрасно вы с ним так, — сказал Философов. — Он, знаете, честный, преданный делу человек, прекрасный работник, но история с Павловским буквально сбила его с ног…

— Да что вы, ей-богу, Павловский, Павловский, Павловский! Речь идет об истории нашей с вами России! России! Павловский — это досаднейший эпизод, и хватит с ним… Я еду к господину Савинкову с ультиматумом: или мы начинаем, наконец, действовать вместе с полной его ответственностью за все наши общие дела, или мы расходимся в разные стороны.

— Борис Викторович не любит ультиматумов, — предостерегает Философов. — Это может вывести его из равновесия.

— Послушайте, Дмитрий Владимирович, и ради бога не обижайтесь, — Философов видит в черных глазах Федорова подлинную взволнованность, — но вы все тут, очевидно, перестали чувствовать Россию как народ, которому вы служите и перед которым вы в ответе за каждый свой шаг. Как могут быть поставлены в один ряд такие понятия, как любовь к России и любовь к какому-то Павловскому или нелюбовь к ультиматуму как форме изложения? Если руководство нашей организации посылает меня с требованиями ультимативного порядка, то это не игра с целью взять кого-то на испуг — это требование всей обстановки, времени и исторических задач, которые мы решаем. Поймите вы это и, если можете, предупредите об этом господина Савинкова. Ведь если он выбросит меня с нашим ультиматумом на улицу, я буду только благодарен судьбе за то, что она помогла нам раскрыть заблуждения человека, которому мы собирались довериться…

— Да, да… Что касается меня, то я понимаю… понимаю… — отвечал Философов, теребя бородку. — Но эта история с Павловским для всех нас страшный удар.

— А я вам повторяю, что у вас, кроме Павловского, кроме нервов, есть еще Россия! — воскликнул Федоров обиженно.

Некоторое время они молчали.

— Какое положение сейчас у вашей газеты? — деловито спросил Федоров.

— Материальное?

— Меня интересует главное: здесь, за границей, газета ведет какую-нибудь полезную работу среди русских? Не обижайтесь за резкость, но за моим вопросом снова стоит Россия.

— Конечно, газета приносит свою пользу, информирует русских, вселяет в их души надежду и веру, разоблачает тех, кто хочет вернуть русским монархию, и так далее. Мы разжигаем ненависть к большевикам.

— Так, достаточно, — перебил его Федоров. — Ваша газета, Дмитрий Владимирович, должна выходить для русских в России. Да, да, мы ставим вопрос о переводе туда редакции и о создании там своей полиграфии. Тираж газеты должен стать в самое ближайшее время тысяч двести. Да! Дмитрий Владимирович, так записано в решении ЦК «ЛД» — двести тысяч! Для этого мы уже имеем все, даже бумагу! ЦК «ЛД» полностью согласился с вашей критикой наших изданий, но он поставил вопрос в плоскость наилучшего решения данной проблемы. И мы хотим просить господина Савинкова, чтобы он отпустил вас в Россию вместе с вашим опытом и вашими знаниями пропагандного дела. Как вы на это посмотрите?

Еще бы Философову не хотелось встать во главе такого большого дела и почувствовать, наконец, свою причастность к историческим делам в России! Но он, никогда не отличавшийся храбростью, хотел бы ехать в Россию, когда там уже будет покончено с большевиками.

— Я человек дисциплины, — ответил он уклончиво. — Союз и наш вождь прикажут, и я моментально упакую чемоданы…

На другой день утром Федоров и Фомичев выехали в Париж.

Приложение к главе сорок четвертой

Письмо С. Э. Павловского — Б. В. Савинкову

Наконец и я дождался того, что всегда случается после слишком большого везения.

Я всегда удивлялся — как это меня еще земля держит?

Последняя торговая операция не удалась; мы понесли небольшие убытки. К счастью, особо тяжелых по качеству потерь мы не понесли, и Ярмарка, я уверен в этом, пополнит наши временные убытки с лихвой. Одно мне неприятно — поездка на эту последнюю неудачную экспроприацию приковала меня к постели. Я заболел, начал было поправляться, но тут какое-то осложнение с сухожилием, и врач говорит, что придется проваляться долго. Такая бездеятельность еще хуже, чем соответствующая для меня смерть.

Все это очень печально, так как это не только нарушает мою работу здесь, но и не дает возможности ехать к вам лично. Во всяком случае, И.Т. и А.П.[29] передадут все это вам на словах, и, я думаю, они все сделают без меня так же, как и я. В осторожности, умении А.П. я уверен так же, как и в себе, что вы от этой случайной замены ничего не потеряете.

Самое главное — страшно досадно, что я временно выбыл из строя и прикован к кровати в самое нужное время. Но и лежа я, пожалуй, сумею вместе с ОРЦ[30] достаточно противодействовать «активистам». Хотя все это меры временные — капитал есть, но нужен мудрый руководитель, т. е. Вы.