Терри Пратчетт - Вольные Мальцы

• Название: Вольные Мальцы
• Автор: Терри Пратчетт
• Жанр: Юмористическая фантастика

---

— Айе, ты верно видишь, — сказала келда. — Я чую твой взор на себе. Это Первое Зрение твое работает… — Она опустила стакан. — Фион, ступай и скажи, пускай придут Роб Всякограб и Вильям гоннагл.

— Великуча заткнула вход, — ответила Фион мрачно.

— Думается, тебе хватит места пролезти бочком, — сказала келда таким спокойным голосом, который предупреждает, что грозовой голос раздастся, если не станешь делать как велено.

Бросив испепеляющий взгляд на Тиффани, Фион протиснулась мимо нее.

— Ты знакома с кем-нибудь, кто пчел держит? — спросила келда и продолжала, когда Тиффани кивнула: — Тогда ты разумеешь, почему много дочек не бывает у нас. Не можно быть в улье двум королевам, да чтобы драка не началась. Фион должна выбрать себе тех, кто с нею отправится, и — в дорогу, искать клан, где надобна келда. Так мы поступаем. Она думает, что можно иначе — водится за девушками это порой. Будь осторожна с нею.

Тиффани почувствовала, как мимо нее снова кто-то пробирается, и в комнатке появились Роб Всякограб с бардом. Из большой комнаты были слышны перешептывания и возня: там собирались не получившие официального приглашения слушатели.

Когда все немного успокоилось и затихло, старая келда проговорила:

— Негоже клану оставаться без келды своей, без пригляда ее, хотя бы на час. Посему Тиффан будет вам келдой, покуда новая не явится.

Бормотание началось и рядом с Тиффани, и позади нее. Старая келда посмотрела на гоннагла Вильяма.

— Верно ли я говорю, что так делалося прежде?

— Айе. В песнях поется, что дважды. — И он прибавил, нахмурившись: — Или, можно сказать, что трижды. Если считать времена, когда Кралева…

Его дальнейшие слова потонули в крике, который поднялся позади Тиффани:

— Без царёв! Без королёв! Без господ! Без хозяев! Боле нас не надурят!

Старая келда приподняла руку.

— Тиффан — племенная Бабушки Болит. Все вы знаете ея.

— Айе, и видали, как мальца карга зрела безглавцу в очи, коих нету, — сказал Роб Всякограб. — Немного найдется таких, кто энто смогёт!

— И я келдой вашей была семьдесят лет, и моему слову не можно быть на ветер пущену, — сказала старая келда. — Итак, выбор свершен. И говорю я вам также, что пособите вы ей выкрасть братца ее у Кралевы. То участь ваша, которую на вас я возлагаю в память мою и Сары Болит.

Она прилегла на подушки, проговорила тише:

— А теперь гоннагл сыграет мне «Цветики славные», и надеюсь я всех вас повидать снова в Мире Последнем. А Тиффан я говорю: будь настороже. — Келда сделала долгий вдох. — Есть место, где все истории — правда, и все песни — правда…

Старая келда погрузилась в молчание. Гоннагл Вильям наполнил воздухом свою мышиную волынку и дунул в трубочку. Тиффани почувствовала, как в ушах у нее булькает от музыки, слишком высокой для слуха.

Через несколько секунд Фион склонилась над постелью, взглянула на свою мать и заплакала.

Роб Всякограб повернулся и посмотрел вверх на Тиффани мокрыми от слез глазами.

— Можно мне попросить, чтоб ты в большую палату прошла, Келда? — Негромко сказал он. — Тута нам надо сделать все дела, ты ведаешь…

Тиффани кивнула и очень осторожно, чувствуя вокруг и позади себя сторонящихся с ее пути пиктси, попятилась из комнатки. В большом помещении она выбрала угол, где вроде бы никому не загораживала дорогу, и села, прислонившись к стене спиной.

Она думала, что будет много «вэйли-вэйли-вэйли», но для этого смерть келды была слишком серьезным событием. Некоторые Фигглы плакали, другие отрешенно смотрели перед собой, и по всему загроможденному галерейками пространству одновременно с вестью распространялось горестное, всхлипывающее молчание.

… холмы были молчаливы в тот день, когда умерла Бабушка Болит.

Кто-нибудь из домашних каждый день к ней заглядывал, приносил свежий хлеб и молоко, и кухонные остатки на корм собакам. Особой нужды не было делать это столь часто, но Тиффани слышала разговор своих родителей и слова отца: «За Мамой теперь глаз надобен».

Сегодня эта работа досталась Тиффани, хотя ей никогда не приходило в голову считать посещение хижины работой. Ей нравилось туда ходить, и дорога была приятной.

Но молчание она заметила сразу же. Это было не молчание, сплетенное из множества легких звуков, а купол тишины над хижиной и вокруг нее.

И Тиффани поняла, еще до того, как вошла в открытую дверь и увидела Бабушку, лежащую на узкой кровати.

Она почувствовала внутри себя растекающийся холод. У него даже был звук — словно тонкая, острая музыкальная нота. И голос у него тоже был: собственный голос Тиффани. Он говорил: «Поздно, слезы не помогут, и для слов поздно, дела надо сделать…»

И… тогда она дала еду собакам, которые терпеливо ждали завтрака. Ей было бы легче, если бы они вели себя как-нибудь жалостно: скулили, старались лизнуть Бабушкино лицо, но ничего такого собаки не делали. А Тиффани продолжала слышать голос в своем сознании: никаких слез, не плачь. Не плачь по Бабушке Болит.

Теперь она следила мысленным взором за Тиффни-помладше, которая двигалась по хижине, словно маленькая марионетка…

Она прибрала в комнате. Мало что там было, кроме очага и кровати. Мешок с одеждой, большой бочонок для воды да ящик для провизии — вот и все. О, вещи-то по всяким овечьим делам тут были кругом: горшки, бутыли, мешочки, ножи, ножницы. Но вы не догадались бы, что это настоящее жилье — если бы не сосчитали сотни желто-голубых оберток «Бравого Морехода», пришпиленных к стенке.

Тиффани взяла одну обертку — там, дома, она до сих пор хранится у нее под матрасом — и вспомнила Историю.

Говорить больше одной фразы — это за Бабушкой Болит очень редко водилось. Она тратила слова так, будто каждое стоило денег. Но как-то раз, когда Тиффани принесла в хижину обед, Бабушка рассказала ей историю. Что-то вроде истории. Бабушка развернула пачку табака, посмотрела на обертку, а потом — на Тиффани, таким своим особым, чуток озадаченным взглядом. И сказала:

— Я, должно, глядела на тысячи этих штук, и никогда не видела его лот-ку. — Так она произносила «лодку».

Конечно, Тиффани тут же кинулась посмотреть на обертку, но никакой лодки увидеть не смогла, так же как никогда не могла там разглядеть голую леди.

— Потому что лот-ка там, где как раз ее не видать, — сказала Бабушка. — Лот-ка у него, чтобы гоняться за великой белой рыбой-кит по соленому морю. Он все время гонится за ней вокруг света. Рыба-кит зовется Мойпи. Она как большая скала меловая, слыхала я, что в книге говорится так.

— А почему он за ней гонится? — спросила Тиффани.

— Чтобы поймать. Но никогда не поймает, — сказала Бабушка, — потому как свет круглый, как большая тарелка, и море словно кайма по кругу. Мореход и рыба-кит гонятся друг за другом, и это ровно как за самим собою гнаться. Лучше никогда не отправляйся к морю, джиггит. Самое худое случается там. Так все говорят. Будь здесь, где эти холмы в кости у тебя.

Вот и все. Один из тех очень редких случаев, когда Бабушка вела с Тиффани разговор, вроде бы никаким боком не касавшийся овец. Единственный раз, когда она дала понять, что вообще знает о существовании мира за пределами Мела. Тиффани видела сны о том, как Бравый Мореход гонится за рыбой-кит на своей лодке. А иногда рыба-кит начинала гнаться за самой Тиффани, но тут как раз вовремя появлялся Бравый Мореход на своем могучем корабле, и тогда он и рыба-кит возобновляли свою погоню друг за другом.

Иногда она бежала к маяку и просыпалась в ту секунду, как распахнется его дверь. Тиффани не видела моря ни разу в жизни, но у одного соседа висела на стене старая картина. Там была изображена куча людей, они цеплялись за плот, а плот как будто в громадном озере, и всюду волны. Никакого маяка Тиффани вовсе не смогла там разглядеть.

И вот она сидела возле узкой кровати, думала о Бабушке Болит, и о маленькой девочке по имени Сара Нытик, что так аккуратно раскрашивала цветы в книге, и о мире, который потерял свой центр.

Она чувствовала, как ей не хватает молчания. То, что было теперь — это не такое молчание, как прежде. Бабушкино молчание было теплым и принимало тебя внутрь. У Бабушки Болит иногда бывала проблема с тем, чтобы вспомнить разницу между ребенком и ягненком, но в ее молчании ты был как желанный гость и притом как дома. А все, что тебе надо было принести с собой — это свою собственную тишину.

Тиффани хотела, чтобы у нее была возможность извиниться за пастушку.

После она пошла домой и сказала всем, что Бабушка умерла. Тиффани было семь лет, и всему миру пришел конец.

Кто-то вежливо постукивал по ее ботинку. Она открыла глаза и увидела жабу. Во рту он держал небольшой камень. Жаба выплюнул его и сказал:

— Виноват. Я мог бы воспользоваться конечностями, но у нас они жидковаты.

— Что мне теперь нужно делать?