Джон Мастерс - Ночные гоцы

• Название: Ночные гоцы
• Автор: Джон Мастерс
• Жанр: Исторические приключения

---

Тигрица притаилась в выемке позади сломанного дерева. Он видел только ее хлеставший землю хвост, а Шумитра стояла практически на линии огня. Она прижала руки к телу, сари свисало с ее плеч, а голова была поднята. Она, должно быть, глядела прямо в глаза тигрице — их разделяло всего десять футов.

Родни оперся рукой о край паланкина и выпрыгнул наружу. В ушах затих крик Джеффри. Во время долгого, долгого падения он не сводил глаз с тигрицы. Он должен приземлиться на ноги, он не должен даже на секунду покачнуться; ему надо приземлиться на обе ноги, удержать равновесие, не снимая винтовки с плеча и не спуская пальца с курка. Десять футов — не смотреть вниз, не видеть хлещущий хвост. Пока он падал, хвост приподнялся. Ноги ударились о землю, винтовка врезалась в пошатнувшееся плечо, вспыхнули желтые глаза. Глаза скользнули по Шумитре, застывшей шелковой статуей, и двинулись дальше. Он не слышал рева — он весь превратился в зрение — клинообразный изгиб спины, оскал в пене, расширенные зрачки. Он выстрелил прямо в пасть. Отдача опрокинула его на спину, и на него обрушилось четверть тонны золотого меха. Солнце погасло, и он погрузился в темноту, где не было ни боли, ни воздуха.

Солнце било в закрытые глаза… в голове бурлил водоворот света… хриплые людские голоса. Они стащили с него тигрицу. Каждый вдох ледяными иглами вонзался в легкие. Шумитра, прижав руки в телу, в той же позе, в какой она стояла перед тигрицей, смотрела на него. Внезапно она ухватилась за дерево, и к ней на помощь бросились люди.

Джеффри обхватил его за плечи, помогая подняться на ноги и поддерживая, когда он встал. Он ощупал кости, пошевелил суставами и неуверенно рассмеялся. Болели ребра — и это было все. Вокруг толпились раджи, прикасаясь к нему и что-то бормоча. Хромая, приблизилась леди Изабель и поцеловала его; Джеффри, запинаясь, что-то говорил. Рани, избегая его взгляда, с внезапной чопорностью чинно поблагодарила его. Сопровождаемый благоговейным шепотом и поклонами, в десяти ярдах от него с важным видом остановился сэр Гектор Пирс. Родни стоял между Джеффри и Изабель. На сэре Гекторе были полосатые брюки, коричневый сюртук и высокий цилиндр. Он снял его с головы и заговорил тихим мелодичным голосом. Воцарилась такая тишина, как будто раздался пистолетный выстрел.

— Капитан Сэвидж, вас вела и хранила рука Господня.

На его губах появилась заученная улыбка, вокруг глаз собрались морщинки и Родни ощутил одобрение, исходящее от подавляющей своей силой личности. Он почувствовал, что краснеет, как девушка, когда генерал добавил:

— Рад с вами познакомиться, сэр.

Он снова водрузил на голову свою смешную шляпу, заложил руки за спину и удалился. Никто даже не улыбнулся.

Издали де Форрест пробормотал какие-то поздравления. Кэролайн Лэнгфорд встретилась с Родни глазами, но промолчала. Ему показалось, что она плачет. Леди Изабель точно плакала. Он похлопал ее по плечу и сказал:

— Со мной все в порядке, Изабель, в полном порядке. Не надо плакать.

Она всхлипнула:

— Знаю — но мы все так гордимся тобой.

И они повезли его в лагерь.

Он проспал до семи, и когда проснулся, у него онемело тело и ныли ушибы, но в остальном все было нормально. Раджа Мамакхеры прислал своего цирюльника, чтобы сделать массаж, и, пока тот был занят своим делом, Джеффри, сидя рядом с походной кроватью на складном холщовом стуле, рассказывал ему последние новости. Мистер Делламэн вернулся в свой шатер и велел сообщить, что серьезно повредил лодыжку. Как следствие, он уже успел получить от раджей множество самых искренних выражений соболезнования. Наваб Пуркхи составил свое на фарси в форме изысканной газели. Деван распорядился отрубить правую руку главе всех махаутов и собирался действовать в том же духе — по конечности в день, пока ничего не останется.

Родни вскочил на ноги, выругался и нацарапал рани язвительную записку. Рамбир отправился отнести ее; Джеффри ушел; Родни поел и снова заснул.

Посыльный Лахман тряс его за плечо:

— Сахиб, эк адми а-гия![43]

Родни приподнялся на локте, увидел зажженную лампу и поглядел на часы — одиннадцать. Он сказал:

— Что за человек? О черт, не важно, впусти его!

Посланцем оказался один из кишанпурских челядинцев. Он боком скользнул в палатку вслед за Лахманом, отвесил поклон и сказал:

— Сахиб-бахадур,[44] Светлейший деван просит вас уделить ему одну минуту вашего драгоценного времени. У него к вам срочное дело. Это касается ваших сипаев.

Родни встал с постели и натянул приготовленные Лахманом черный костюм и белую рубашку. Он не представлял, что же могло стрястись с его ротой. Они все еще стояли лагерем вниз по течению; всем распоряжался Нараян. Через день тот отправлял ему донесения, и пока что все было нормально. С другой стороны, стрястись могло все, что угодно — пожар, неосторожное обращение с оружием, амок[45] у кого-нибудь из солдат, утопленник, холера — о Господи, только не это, не так рано. Он торопливо шел вслед за челядинцем сквозь лабиринт шатров, пока тот не остановился в конце одной из полотняных аллей у особенно большого сооружения. Только тут его осенило, что деван мог бы и сам явиться к нему, вместо того, чтобы приглашать к себе в одиннадцать вечера. Он помедлил, расправил плечи, резким взмахом руки откинул завесу у входа, и вошел внутрь.

Полотняные стены и потолок были окрашены в тот же красно-коричневый цвет, что и стены крепости. Стены украшало несколько небольших гобеленов, а траву покрывали серо-голубые тавризские ковры. Среди груды алых подушек сидела, скрестив ноги и выпрямив спину, черно-золотая фигура. Это была рани. Он замедлил шаг и перестал с силой вонзать каблуки в ковер.

Она замерла в янтарном колодце света под куполом шатра. Рядом с ней на низком столике горела лампа и стояли резная медная шкатулка, украшенная эмалью, ваза, и чаша с водой, в которой плавали лепестки жасмина. По углам шатра прямо на траве были водружены жаровни с углем, нагревавшие чуть-чуть отдающий едким дымом воздух. Пока он шел к свету, она не спускала с него глаз. У нее было странное выражение лица, но он не мог понять, что оно означает. Он осознал, что его губы сжаты в жесткую линию, как всегда, когда он сердился.

Раз уж оказался здесь, он скажет ей о своем решении — но не сейчас. Надо дождаться подходящего момента. Если он заговорит прямо сейчас, она решит по его лицу, что он недоволен ею — а это было совсем не так. Он разжал губы, улыбнулся и беспечно поинтересовался:

— Итак?

Он опустила глаза.

— Деван не посылал за вами.

— Это я уже начал подозревать, мадам.

— Посылала я. Я хотела поблагодарить вас. Я боялась, что вы не придете, поэтому велела сказать про вашу роту.

— В этом не было необходимости, мадам. Я сам собирался увидеться с вами, для того, чтобы…

Она повела рукой, чтобы поправить сари, и столкнула со стола медную шкатулку. Та распахнулась, и по ковру покатились кольца и драгоценные камни — рубины и изумруды.

— Ох! Какая я неловкая!

— Разрешите мне помочь!

Она соскочила с подушек и опустилась рядом с ним на колени, собирая драгоценности и бросая их в шкатулку. Родни, стоя на коленях, выискивал пропущенные ею камни, когда она сказала:

— Не хотите ли персикового шербета? Он холодный. Вам не кажется, что в шатре жарко? И у меня есть сладости и коньяк, чтобы выпить за ваше здоровье. Пожалуйста, садитесь же.

Он опустился на подушки, подобрав под себя ноги. Рани дважды хлопнула в ладоши и подождала. Никто не появился. Она небрежно пожала плечами:

— Когда у женщины нет мужа, ей плохо служат. Я принесу все сама.

Она пошла в дальний конец шатра и почти сразу же приплыла обратно с расписанным эмалью черным с золотом подносом джайпурской работы. Коньяк «Курвуазье» был в запечатанной бутылке, кроме него, на подносе стояли кувшин с шербетом, два бокала и блюдо для сладостей из медового цвета венецианского стекла. Там же лежала открытая, но непочатая коробка сигар. Он увидел, что это бирманские чируты, которые он обычно курил, и взял одну. Она быстро разлила по бокалам коньяк, добавила шербет, вручила ему оба бокала, и поднесла к сигаре щипцами горящий уголек из жаровни. Руки его были заняты, во рту была сигара, он не мог ни двинуться, ни заговорить, да и не слишком хотел. Теплота охватила его изнутри и снаружи, смягчая его боль и сомнения.

Наконец она присела — не слишком близко к нему, и взяла свой бокал. С тех пор, как они заговорили, она ни разу не подняла на него глаза. Он чувствовал неловкость и смущение, помня, что ему предстоит ей сказать.

Глядя вниз, она рассеянно крутила в пальцах бокал.

— Как англичане благодарят за спасение своей жизни?

— Ну… обычно говорят: «Это было необыкновенно любезно с вашей стороны». Можно еще пожать руку. Все зависит от того, были ли вы представлены своему спасителю.