Чарльз Диккенс - Письма 1833-1854

• Название: Письма 1833-1854
• Автор: Чарльз Диккенс
• Жанр: Проза

---

Среди множества прочего мы любовались недавно тем, как наш друг, нежный цветок Роз Шери, играла Клариссу Гарлоу. Если не ошибаюсь, сейчас она занимается тем же в Лондоне, и, возможно, Вы ее видели. Если не считать Макриди в "Лире", мне еще не доводилось видеть такой чарующей, тонкой, безыскусственной и трогательной игры. Театры сейчас восхитительны. Вчера вечером мы смотрели в "Варьете" "Очаровательного Бернара", сыгранного с неподражаемым совершенством. Словно ожило одно из полотен Ватто и фигуры на нем обрели дар речи. В цирке дается новый спектакль "Французская революция", в котором показывается национальный Конвент и множество сражений (с пятьюстами участниками, которые легко сходят за пять тысяч), просто удивительных по своему правдоподобию и пылу. Ежегодное комическое ревю в "Пале-Рояле" довольно скучно, если не считать появления Александра Дюма, который сидит у себя в кабинете перед грудой фолиантов высотой футов в пять и объясняет, что это - первая картина первого акта первой пьесы, которая будет сыграна на первом представлении в его новом театре. Мольеровский "Дон-Жуан" в "Комеди Франсэз" делает сборы. Игра превосходна, и любопытно сравнить, насколько их Дон-Жуан и его лакей отличаются от нашего представления о взаимоотношениях хозяина и слуги. В "Порт Сен-Мартэн" снова дают "Лукрецию Борджиа", но играют убого и скучно, хотя пьеса сама по себе весьма замечательна и необычна. В прошлое воскресенье мы побывали в гостях у Виктора Гюго в его чрезвычайно оригинальном доме, который больше всего напоминает какую-нибудь лавку древностей или реквизитную старого, огромного, мрачного театра. На меня большое впечатление произвел сам Гюго, который в каждом дюйме тот гений, каким он и является на самом деле, и весь, с головы до ног, совершенен и очень интересен. Его жена - настоящая красавица с черными сверкающими глазами. Была еще и очаровательная дочка лет пятнадцати - шестнадцати, с точно такими же глазами. Окруженные старинными латами, старинными гобеленами, старинными шкафами, мрачными старинными столами и стульями, старинными парадными балдахинами из старинных дворцов, старинными золочеными львами, собравшимися покатать старинные золоченые шары внушительных размеров, они являли собой чрезвычайно романтическую картину и казались сошедшими со страниц одной из его книг...

174

ПРЕПОДОБНОМУ ЭДВАРДУ ТЭГАРТУ *

Париж, улица де Курселъ, 48,

Сент-Оноре, четверг, 28 января 1847 г.

Дорогой сэр,

Мне хочется, чтобы прежде, чем читать дальше это письмо, Вы извлекли из Вашего письменного стола табличку, на которой против моего имени стоит черная метка, и тщательно ее соскоблили. Я не заслужил ее, клянусь, не заслужил, хотя вынужден сознаться, что обстоятельства свидетельствуют против меня.

Я уехал в Женеву, чтобы исцелиться от крайне подавленного состояния, в которое я впал вследствие чрезмерного сидения над всяческими "Домби" и рождественскими рассказами, и, оказавшись там, в один солнечный, но ветреный день получил Ваше письмо в тот самый момент, когда выходил на прогулку. Я прочел его на берегу Роны, в том месте, где она - очень голубая и очень стремительная - несется между двух высоких зеленых холмов. Повсюду, куда хватал глаз, протянулись снежные цепи гор. Сердечный и искренний тон Вашего письма доставил мне живейшее удовольствие, безмерно обрадовал меня, воодушевил на весь день и дал тему для вечерней беседы. Ибо я до самой ночи рассказывал "им" (то есть Кэт и Джорджи) о ясных утрах в Пескьере и грозился написать Вам завтра же такое письмо, что... уж не знаю в точности, что именно, но, несомненно, это было бы превосходнейшее письмо, полное самых дружеских чувств и, может быть, самое бодрое из всех писем, которые когда-либо были написаны.

С тех пор я много раз повторял: "Завтра же я напишу ему", - и вот полюбуйтесь - Ваш покорный слуга полон раскаяния, искренне огорчен и сконфужен, но не может привести в свое оправдание ничего, кроме того, что в жизни писателя бывают такие времена, когда он, едва закончив утренние труды, встает из-за стола и не может видеть пера и чернил до тех пор, пока снова не примется за работу.

Кроме того, я осматривал Париж: бродил по больницам, тюрьмам, моргам, оперным и драматическим театрам, концертным залам, кладбищам, дворцам и погребкам. Каждую праздную половину месяца передо мной проносилась стремительная панорама всевозможных пышных и мрачных зрелищ. А перед этим Швейцария; я ехал оттуда через холодные, окутанные густым туманом горы, через города с крепостными стенами и подъемными мостами, в которых не было жителей и вообще ничего не было, кроме солдат и грязи. Я сбежал на четыре дня в Лондон и ехал бы и туда и обратно по сплошной снежной равнине, если бы (к моему крайнему сожалению) мне не пришлось переезжать через море. Потом Форстер приехал (он сейчас здесь и просит передать Вам от него самый сердечный привет), чтобы посмотреть на Париж своими глазами, и, показывая ему город, я скакал, как очарованный всадник. Иными словами, отдыхая, я не знал отдыха, а в понедельник вновь приступаю к работе. Спустя дне недели снова начнется отдых; еще через две недели его вновь сменят работа, а тем временем письма, очень важные для меня, все еще не будут написаны.

Интересуют ли Вас французские новости? Надеюсь, что нет, потому что я ничего не знаю. В "Цирке" идет мелодрама, которая называется "Французская революция", в первом акте ее показан "народ" - зрелище ужасное и в то же время очень выразительное. В пьесе есть и какие-то необыкновенные битвы и еще кое-что в этом же роде, но монолитность и мощь толпы - поистине страшны. В другом театре все еще продолжается успех "Клариссы Гарлоу". Хотя некоторые сцены в спектакле, несомненно, рассчитаны на то, чтобы покойный Ричардсон перевернулся в гробу, Кларисса играет превосходно и умирает, на мой взгляд, лучше, чем в романе; я, правда, никогда не был большим поклонником Ричардсона, и меня не покидает ощущение, что он всегда обут в ботфорты, которые не снимает ни при каких обстоятельствах.

Есть еще несколько спектаклей, в которых даны непревзойденные портреты англичан. В одном из них участвует слуга по имени Том Боб, он носит типично английский кафтан, обшитый золотыми галунами и спускающийся до пят, и ведет себя поистине очаровательно. В другом английский премьер-министр, разорившийся на железнодорожных спекуляциях, весьма удачно воспроизводит национальный колорит, то и дело вскользь упоминая "Висмингстер", "Режанстрит" и другие знакомые Вам места; еще в одной пьесе есть некий "сэр Факсон" - англичанин до мозга костей; а несколько дней назад я видел на сцене одного из маленьких театриков лондонского лорд-мэра, которому оказались очень к лицу жилетка, снятая с кучера почтового дилижанса, орден Подвязки и широкополая шляпа с низкой тульей, имеющая некоторое сходство с теми, что носят мусорщики.

Я был в Женеве во время революции. Умеренность и мягкость победившей партии выше всех похвал. Я не знаю в истории ничего, что могло бы сравниться с тем истинно христианским духом и стремлением к счастью всего человечества, которым были проникнуты отпечатанные и расклеенные по стенам обращения к людям всех партий.

Мои симпатии безраздельно принадлежат швейцарским радикалам. Они знают, что представляет собой католичество; им пришлось видеть и в своих долинах нищету, невежество, горе и слепой фанатизм, которые неизменно сопутствуют восторжествовавшему католицизму; и они выкорчуют его с пути своих детей, чего бы это им ни стоило. Боюсь, что борьба закончится вмешательством одной из католических держав, которой захочется уничтожить эти просвещенные и потому опасные (особенно для таких соседей) республики; но, если только я не заблуждаюсь, дух этого народа таков, что доставит еще много хлопот иезуитам и долгие годы будет сотрясать ступени их алтаря.

Это письмо (я вижу, что оно уже почти дописано) всего лишь жалкое воздаяние за Ваше, однако, если Вы увидите в нем то, что вижу я, оно не покажется Вам таким уж плохим; в нем есть сердечность, присущая искренней дружбе, оно успокоило мою совесть и облегчило душу. В конце марта (дай-то бог!) мы возвращаемся домой. Кэт и Джорджи свидетельствуют Вам свое глубочайшее уважение и просят передать привет миссис и мисс Тэгарт и детям. Наши дети тоже просят передать привет Вашим. Не сомневаюсь, Вы будете рады узнать, что "Домби" делает чудеса, а рождественский рассказ оставил далеко позади своих предшественников *. Надеюсь, что Вам понравится последняя глава пятого выпуска. Если Вы соблаговолите прислать мне в знак прощения клочок бумаги, исписанный Вашей рукой, сделайте это; в противном случае я приду просить Вашего прощения тридцать первого марта.

Примите уверение в моей неизменной и искренней преданности.

175

ДЖОНУ ФОРСТЕРУ

10 февраля 1847 г.

...Я потратил на него невероятное количество труда; особенно трудно пришлось мне после смерти Поля. Дай бог чтобы он вам понравился! У меня и теперь из-за него отчаянно болит голова (сейчас час ночи)... Я думаю, вторая жена Домби (представленная майором) и начало его увлечения ею в теперешнем его состоянии духа получатся у меня естественно и хорошо... Смерть Поля изумила Париж. Самые разные люди открывают рты от восхищения... Какое письмо я Вам напишу, когда кончу "Домби"! Не будьте ко мне суровы в Ваших письмах только из-за того, что я отчаянно работаю... Я все искуплю... Снег, снег, снег - в фут глубиной.