Нил Гейман - Задверье

• Название: Задверье
• Автор: Нил Гейман
• Издательство: ACT
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2005
• ISBN: ISBN 5-17-031959-2

«Мир под Лондоном».

Здесь Слово становится Силой в прямом смысле – ведь слова, которые в Над-Лондоне всего лишь названия улиц, парков, станций метро, в Под-Лондоне обретают ИСТИННУЮ ЖИЗНЬ.

Пирует в пустых вагонах метро на станции «Эрлс-Корт» химерический двор буйного Эрла…

Хранят древнюю тайну Чернецы, чья крепость расположена под станцией «Блэкфрайерз»…

Несет смертельную угрозу Великая змея Серпентина – суть озерца Серпентайн…

Есть миры и миры, а есть между ними – ДВЕРИ. И путь в Задверье для нового Странника – Ричарда Мейхью – открывает девушка д'Верь.

Дорога вниз НАЧИНАЕТСЯ…

Начинается один из лучших романов эстета «черной готики» Нила Геймана!

---

Тут мистер Вандермар бросил в маркиза нож – с силой, но метко. Перекувыркнувшись в воздухе, нож рукоятью ударил маркиза в висок. Глаза у маркиза закатились, колени подогнулись.

– Парафраз, – сказал мистер Круп, – это манера иносказания. Метафора, или уклонение от темы. Многословие.

Схватив маркиза де Карабаса за пояс штанов, мистер Вандермар поволок его вверх по лестнице, пересчитывая головой каждую ступеньку. Обдумав слова своего компаньона, он удовлетворенно кивнул.

– То-то я удивился.

… теперь охраняет их видения, пока они спят.

Охотник спит стоя.

В своем сне Охотник – в Нижнем Городе под Бангкоком. Этот город в равных долях состоит из лабиринта и леса, ибо дикая природа Таиланда отступила глубоко под землю, под аэропорт и его взлетную полосу, под отели, рестораны и улицы. В воздухе здесь витают запахи пряностей и сушеного манго, а еще – не неприятно – секса. Влажно, она потеет. Темно, мрак нарушают лишь фосфоресцирующие пятна на стене: серо-зеленый мох дает света ровно столько, чтобы обмануть глаз, ровно столько, чтобы пройти мимо, не заметив опасность.

В своем сне Охотник бесшумно, как призрак, движется по влажным туннелям, переступает через травянистые кочки, отводит руками ветки. В правой руке она держит утяжеленный дротик, на сгибе левого локтя у нее – кожаный щит.

В своем сне она чувствует его запах, животный и едкий, и замедляет шаг у обломков каменной стены, застывает, ждет, сливаясь с тенями, сливаясь с мраком. На взгляд Охотника, охота, как и жизнь, по большей части состоит из ожидания. Но в своем сне она не ждет. Стоит ей застыть, он возникает из высокой травы, смазанное коричнево-белое пятно. Мягко, точно на теле огромной змеи, перекатываются мускулы, горят красным, всматриваются в темноту глаза, клыки как сабли – плотоядный убийца. В Надмирье этот зверь вымер. Он весит почти триста фунтов и от кончика носа до кончика хвоста чуть больше пятнадцати футов в длину.

Когда он проскальзывает мимо, она по-змеиному шипит, и в мгновение ока оживают старые инстинкты – зверь замирает. А потом прыгает на нее – сплошь ненависть и клыки. Тут во сне она вспоминает, что это уже случалось раньше и что, когда это случилось в прошлый раз, она затолкала малый щит ему в пасть и проломила череп тяжелым свинцовым наконечником дротика, лишь бы не повредить мех. Шкуру Великого Хитреца она подарила приглянувшейся ей девушке, и девушка была соответственно благодарна.

Но сейчас в ее сне этого не происходит. А вместо этого огромный Зверь тянет к ней переднюю лапу, и, бросив свой дротик, Охотник эту лапу берет. И там и тогда, в городе под Бангкоком, они танцуют вдвоем бесконечный и сложный танец, а Охотник смотрит на них со стороны и восхищается их изысканными движениями, тем, как кружат друг вокруг друга хвост и ноги, руки и лапы, пальцы и взгляды, как они сплетаются могуче и странно в Подмирье, и тянется это на все времена.

Из мира бодрствующих доносится слабый шум, почти детский стон д'Вери, и в одно плавное мгновение Охотник покидает мир сна: она снова бодрствует, она снова настороже, она снова на страже. Проснувшись, она не помнит свой сон.

Д'Вери снится отец.

В ее сне он показывает ей, как открывать. Взяв апельсин, он делает жест рукой – и одним плавным движением апельсин выгибается, выворачивается наизнанку. Теперь вся его мякоть снаружи, а кожура – в середине, на внутренней стороне.

– Всегда нужно соблюдать равновесие, – говорит ей отец, очищая ей дольку вывернутого наизнанку апельсина. – Равновесие и соответствие, симметрия и топология – их мы и будем изучать в ближайшие месяцы, д'Верь. Но есть одно, самое главное, что ты должна понять: все вещи испытывают потребность открыться. Ты должна почувствовать эту потребность и использовать ее.

Волосы у отца густые и русые, какие были за десять лет до его смерти, и улыбка такая беззаботная, какой она ее помнит, вот только последующие годы ее притушат.

В ее сне он протягивает ей навесной замок. Она берет его в руки. Руки у нее того же размера и формы, что и сегодня, хотя она знает, что в действительности все происходило, когда она была совсем маленькой, что она впитывала мгновения, разговоры и наставления за десяток лет и все их ужала сейчас до одного урока.

– Открой его, – просит отец.

Она держит его в руке, ощущая холод металла, вес замка в ладони. Что-то не дает ей покоя. Есть что-то, что ей нужно знать. Открывать д'Верь научилась вскоре после того, как научилась ходить. Она помнит, как мать крепко ее обнимает и открывает дверь из спальни д'Вери в игровую, помнит, как ее брат Брод разделяет семь соединенных колец, а потом снова соединяет их в цепь.

Д'Верь пытается открыть навесной замок. Шарит по нему пальцами, мыслями. Ничего. Она бросает замок на пол и ударяется в слезы. Отец молча нагибается и, подняв замок, снова вкладывает его ей в руку. Его длинные пальцы стирают слезу с ее щеки.

– Запомни, – говорит он ей, – замок хочет открыться. Тебе нужно только дать ему сделать то, что он хочет.

Замок лежит у нее в руке, холодный, недвижимый, тяжелый. А потом она вдруг понимает и где-то – в сердце, наверное, – позволяет ему быть тем, чем он хочет быть. Раздается громкий щелчок, и дужка выскакивает из механизма. Отец улыбается.

– Вот, – говорит она.

– Молодец, – отзывается отец. – В этом – все открывание, никаких больше секретов нет. Все остальное – дело техники.

И тут она понимает, что именно не дает ей покоя.

– Отец? – спрашивает она. – Твой дневник. Кто его убрал? Кто мог его спрятать?

Но отец тускнеет, она уже забывает. Она зовет его, но он ее не слышит, и хотя из дальнего далека доносится его голос, она уже не различает слов.

В мире бодрствующих д'Верь чуть слышно стонет. Потом перекатывается на спину, забрасывает локоть на лицо, раз-другой всхрапывает и засыпает снова – на сей раз без сновидений.

Ричард знает, что оно его ждет. С каждым туннелем, по которому он идет, с каждым поворотом, с каждым ответвлением это ощущение становится все настойчивее, все тяжелее. Он знает, что оно здесь. С каждым шагом предчувствие надвигающейся катастрофы все усиливается. И когда он заворачивает за последний угол и видит его, обрамленного каменными стенами, поджидающего, ему, наверное, следовало бы испытать облегчение. Но испытывает он один только ужас. В его сне оно размером с планету.

В мире не осталось ничего, кроме Зверя, от боков которого валит пар. Обломки старинного оружия торчат у него из шкуры точно щетина. На его рогах и бивнях – запекшаяся кровь. Зверь – тучный, громадный и злобный.

И вдруг эта злобная туша устремляется к нему. Он замахивается (но поднимается не его рука) и бросает в чудовище копье.

В несущихся на него красных звериных глазах стоит издевка и тупая злоба, он ясно видит их в ту долю секунды, которая, казалось, тянется вечно. И вот Зверь уже…

Вода была холодной и в лицо Ричарду ударила точно кулак. Глаза у него разом открылись, от холода занялся дух. Сверху вниз на него смотрела Охотник, держа в руках пустой деревянный ушат. Ричард с трудом поднял руку. Волосы у него были мокрыми. Стерев воду с лица, он поежился.

– Совсем не обязательно было это делать, – пробормотал он.

Во рту был такой привкус, будто несколько мелких зверьков пользовались им как отхожим местом, а потом сами растворились во что-то неприятно зеленое. Он попытался встать, но вынужден был снова рухнуть на солому.

– У-ух! – сказал он вместо объяснения.

– Как твоя голова? – тоном профессионала спросила Охотник.

– Бывало и лучше, – ответил Ричард.

От двери Охотник притащила волоком по полу конюшни еще один ушат, на сей раз полный. Зачерпнув из него, она плеснула водой в лицо д'Вери.

– Не знаю, что вы пили. Но, сдается, оно было очень крепкое.

Веки д'Вери дрогнули.

– Неудивительно, что Атлантида утонула, – пробормотал Ричард. – Если они все себя так по утрам чувствовали, то помереть, наверное, было большим счастьем. Где мы?

Охотница плеснула в лицо д'Вери еще пригоршню воды.

– В конюшне друга.

Ричард огляделся по сторонам. И верно, стойло отчасти походило на конюшню. Интересно, для лошадей ли оно, спросил себя он. Да и вообще какие лошади могут жить под землей? На стене было что-то нарисовано: изогнувшаяся змеей латинская «S», а может, кириллическая «3» (а может быть, просто змея? Ричард все равно не смог бы распознать) в окружении семи звезд.

Неуверенно подняв руку, д'Верь для пробы потрогала себя за голову, будто вообще была не уверена, что там найдет.

– Ух, – прошептала она. – Темпль и Арч! Наверное, я умерла.

– Нет, – ответила Охотник.

– А жаль.

Охотник помогла ей встать на ноги.