Константин Коничев - Из жизни взятое

• Название: Из жизни взятое
• Автор: Константин Коничев
• Издательство: Северо-Западное книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

Имя Константина Ивановича Коничева хорошо известно читателям. Они знакомы с его книгами «Деревенская повесть» и «К северу от Вологды», историко-биографическими повестями о судьбах выдающихся русских людей, связанных с Севером, – «Повесть о Федоте Шубине», «Повесть о Верещагине», «Повесть о Воронихине», сборником очерков «Люди больших дел» и другими произведениями.

В этом году литературная общественность отметила шестидесятилетний юбилей К. И. Коничева. Но он по-прежнему полон творческих сил и замыслов. Юбилейное издание «Из жизни взятое» включает в себя новую повесть К. Коничева «В году тридцатом» и ряд рассказов, которые действительно «взяты из жизни», созданы на автобиографическом материале писателя

---

Шумит вода, крутится колесо, жернова делают своё дело. Стучат кованые песты в ступах, толкут в пыль овсяное зерно. Всё идет своим чередом – подобру-поздорову. Три фунта с пуда за помол – фунт гарнцевого налога государству, два себе. Жить можно – не живётся. Что делать со своим добром? Уступить мельницу колхозу? Легко сказать, а каково сделать? И на мельнице за работой нет покоя Проташе. Работнику, тому что? Таскает мешки, ухмыляется. Чего у него на уме – чёрт знает. Ему и спится спокойно, и ест за двоих, и смешинка с губ не сходит. Предчувствует работник – Проташе-хозяину скоро конец.

То ли своим скудным встревоженным умишком додумался Проташа, то ли подсказ от кого имел: составил акт по всей форме, оценил мельницу, разделил её стоимость на десять паев и расписал все паи на родственников. Раньше был один хозяин – теперь десять. Своя артель, своя компания – не должны тронуть, не должны…

Пришёл на мельницу Довбилов. Мужики расступились. А до него только спорили, который колхоз справедливее: бедняцкая «Победа» или зажиточных мужиков артель «Воля». Проташа не спорил, только вскользь со стороны едкие слова подкидывал:

– Который скорей рухнет, тот и справедливее. Вот уедет Довбилов из Тигино тут и начнётся кто во что горазд. Столпотворение. При нём порядок держится. А почему? Что ему надо? Хочет прославиться. Я, дескать, закопёрщик, дайте широкую дорогу в городе, а на что ему наше Тигино? Да пропади оно пропадом!..

– Протальон!.. Это обо мне речь?

– О ком же? – отозвался Проташа на неожиданный окрик Довбилова. – Такое время, только и говорения о колхозном кусте, о хлебном куске. Такая жизнь, хоть в гроб ложись.

– Не торопись. Належишься. Как с мельницей быть, подумай. А то похоже на то, что мельницу-то отберут в колхоз, а тебя, как крупного владельца, выселят.

– А я не боюсь.

– Пустые слова на ветер, Проташа, бросаешь. Ну, ты стар. Недолго протянешь на сей земле, а семья, твои ростки?.. Их тоже вон из Тигина.

– Не говори, парень. Сплошное затруднение и воздыхание. Только я теперь не полный хозяин мельницы. Моя в ней десятая часть. Посмотри-ка, вот. – Проташа достал из кармана жилетки свёрнутую, заверенную нотариусом копию раздельного акта.

– Что ж, нехитрая мудрость, но другого выхода тебе нет. Твои пайщики члены колхоза. Значит, от их имени их собственность – мельница обобществляется и будет в неделимом фонде всего куста. А тебе дорога в колхоз. Ты уже по этой бумаге неполноправный владелец. Пиши заявление в колхоз. Поддержим.

– Только ты меня в «Волю» принимай. В «Победе» с этим тряпьем мне делать нечего. А «Воля», может, оставит меня в должности заведующего мельницей. Я уже об этом тоже подумывал. Эх, заставила неволюшка в «Волю» идти!..

Таким путем и способом Проташа вошел в колхоз. Мельница осталась в его ведении. Бережно и любовно присматривал он за ней, всё ещё надеясь на то, что всё перемелется, всё образуется.

Весь июль Иван Судаков прожил в командировке в Тигине. Дело новое – невозможно сразу понять и разобраться, что к чему. Коллективизация вроде бы завершена. Трудиться бы людям, идти в гору. Нет, что-то не то!.. В газетах Тигино в пример всем ставят, а какой же это пример?.. На собраниях споры-раздоры: землю поделили не так, скот обобществили не этак, беднота выделена отдельно, зажиточные с кулаками особо. Нет, «Воля» – это не артель, а лжеколхоз, «Отбой» не лучше. Тут требуется вмешательство весомое, вопреки Довбилову, создавшему такой колючий куст. Какой же это пример, если внутри колхозного куста нет единства, а есть вражда. Сначала словесная перепалка, ссоры на собраниях, а потом и ещё того хуже – вредительство!..

Как-то в воскресенье Судаков вышел посмотреть на сборище-гулянье тигинской молодёжи.

Народу на улице много. Земля уплясана, утрамбована, как на гумне. Девки хороводятся в длинных платьях. Косы заплетены с лентами, обувь не плясовая, неказистая: башмаки с пуговками и резинками. Ребята в сапогах, а кто в лаптях – тот позади держится, не высовывается. Разве только бесшабашный какой навеселе после самогонной порции вырвется в круг в лаптях и всем на смех пройдёт козырем:

Надоели лапти ножкам,
Из лаптёв торчит солома,
Моим ножкам бы сапожки —
Настоящие из хрома!..
Мне не надо пуд гороху,
Мне – одна горошина.
Наплевать, что ты в лаптях,
Барышня хорошая!..

Судакову понравились припевки-частушки, распеваемые под гармошку. Он сел в сторонку на бревна и стал записывать. Кто-то догадался из ребят, сказал:

– Смотрите, городской приезжий наши коротушки на учёт берёт, в книжечку.

– Давайте-ка ему позабористей!..

И посыпались такие частушки из ребячьих глоток, что карандаш застыл в руке Судакова. Потом он догадался записывать так: два-три слова, а остальное точки. А потом зазвучали частушки на злобу дня:

Мы хлеб соберём,
Со ржаного поля,
Мы колхоз не признаем,
Если это «Воля»…
Председатель нашей «Воли»
Много дела своротил:
Восьмерых коров зарезал,
В город с мясом укатал!..

– Это уже другой разговор! – промолвил Судаков и подошел к плясунам посмотреть, кто из них на такие шутки горазд. Внимание его сразу привлёк селькор Пашка – его заметки иногда в «Красном Севере» проскальзывают. Судаков подошёл к селькору, когда тот отплясался, соревнуясь с пастухом-лапотником.

– Восьмерых коров, говоришь, зарезал?

– Да. И трёх тёлок! – бойко ответил Пашка, вытирая на лбу пот и поправляя русые волосы, смокшие от старательной пляски.

Распахнув пиджак, он ударил себя кулаком в грудь и заговорил с возмущением:

– До чего дошло, товарищ Судаков!.. Пишу в газету. А мои заметки воруют из почтового ящика и подкидывают мне с резолюциями. Печатными буквами написано: «Не пиши, если хочется тебе жить». Письмо в Вожегу уполномоченному ГПУ отослал. Пусть знает, какие птички в нашем колхозном кусте водятся, да чирикают.

…Вскоре, когда земля в «Воле» была поделена и закреплена, а скот остался у каждого на своём дворе, зажиточные члены колхоза решили подать коллективное заявление в Совет с просьбой распустить их, чтобы жить по-старому. Тут и Довбилов, ратовавший за мирное врастание кулака в социализм, встревожился:

– Сумасшедшие! Воздержитесь от преждевременных похорон. Чего вам надо? Вы хозяева в своей деревне. У вас всего два-три бедняка – Талибов, Лисов да Ерёхин. Что они, против вас? Их голос тонок на собраниях, вы их всегда приглушите… Довлейте большинством голосов и творите в «Воле» волю свою.

Пришлось послушать Довбилова и от подачи заявления воздержаться.

Разговаривал Судаков с беднотой, разговаривал с секретарем партячейки Серовым.

– Не та линия у Довбилова. Этот «профессор» уедет к осени в город, а кто же будет за него расхлёбываться?

– Нам простительно. У нас первый опыт «комбинированного» колхоза, без ошибок не бывает, – пытался возражать Серов. – Как-нибудь обойдётся, образуется.

– Едва ли. Вот увидите. Где слыхано, чтоб такая потачка кулачью давалась?..

Звонил Судаков по телефону в райком, в окружном, писал докладные записки туда и сюда. Узнал об этом Серов, забеспокоился и, не дожидаясь отъезда Довбилова в город, поспешил в сельсовете вывесить коряво, но крупно написанные им лозунги, подсказанные из райкома: «Не пустим кулаков в колхозы!» «Не уступим кулакам Тигино!»

Лозунги появились с запозданием, ибо кулаки уже были членами колхозов и вредили делу. Что ни день – происшествия: то стога горят в бедняцком колхозе «Победа», то скот у них изувечен, то плуги и бороны, оставленные на поле, поломаны. Кто-то ночью в бедняцких избах камнями стекла в окнах побил. В колодцы дегтю налили, воду испортили. Ночью неизвестные избили колхозницу-комсомолку. Впотьмах из-за угла одному колхознику колом сломали руку. А сколько было прирезано скота за время создания Тигинского куста колхозов?.. Нет, тут одной агитацией, убеждением и криком на собраниях ничего не добьёшься. Нужны меры решительные.

Судаков выслушивает жалобы колхозников, тех, которые пришли в колхоз с добрыми намерениями. Пухнет записная книжка от обилия вопиющих фактов. А что с ними делать, с этими фактами? Есть закон, надо прибегать к нему за помощью.

Ночью, когда в сельсовете никого нет, Судаков звонит в район:

– Присылайте следователя. Есть серьезные дела. Колхоз подрывают изнутри. Следователю сама беднота поможет…

Следователь не замедлил. Закрылись на ключ в сельсовете. Спрашивает Судакова:

– С чего начать? Что делать? Каких вызвать свидетелей, чтобы могли подтвердить кулацкие безобразия?

– Свидетелей будет сколько угодно. Они есть. Зови здешнего милиционера на помощь.

Милиционер свыкся с обстановкой. Деятельность его не распространялась дальше вытрезвления пьяных. Пришел, козырнул.

– Арестное помещение есть? – спросил следователь.

– Есть, – ответил милиционер. – Я для этой цели баню приспособил. Решетка из железного обруча. Замок на дверях крепкий, старинный. На предбаннике место для дежурной стражи. Есть берданка. Дежурного сельсовет выделит.