Юрий Азаров - Групповые люди

• Название: Групповые люди
• Автор: Юрий Азаров
• Жанр: Современная проза

Герои фантасмагорической антиутопии — Бердяев, Троцкий, Сталин, Каменев, заключенные спецлагеря и партийные бонзы, советские чиновники и говорящие крысы. "…Заруба так верил в могущество маколлизма, что считал втайне себя даже великим диетологом, врачевателем и, конечно же, экстрасенсом. Он нередко бывал в Москве и всякий раз посещал различные сборища, где обсуждались проблемы связи с космосом, лечения больной ноосферы, парапсихологии. На этих совещаниях он иногда зарывался, обращаясь к публике: — Приходите к нам, и мы любого из вас вылечим. Наша программа позволяет творить чудеса… Любые болезни, любые недуги — все лечим! От всего избавляем! Жажда попасть в тайное воспитательное учреждение Зарубы была невероятной, и Заруба млел от тщеславной гордости: наступит же когда-нибудь день — и толпы больных, измученных душевно и физически, хлынут в здоровые зоны его Нового Ленарка, и он будет ковать и ковать новую смену, новую породу, новые человеческие особи!"

---

— И что представлял собой этот внутренний меньшевизм? — спросил Лапшин.

— Организационно он представлял собой разрозненные группы пауков в кремлевской банке, как выразился Дан, пауков, нацеленных на пожирание друг друга, а не на создание позитивных программ. Они заняты тем, что доказывают друг другу свое первенство в Октябрьском перевороте, стараются оттеснить друг друга от власти, претендуют на место первых теоретиков, первых военачальников, первых учеников Ленина. И сходятся только в одном: в защите своего неправого дела неправыми средствами, в терроре против народа, в оголтелой пропаганде военного коммунизма. По существу, ни одна из оппозиций не отрицает самого главного — диктатуры пролетариата, которая, по сути, вырождается в диктатуру бонапартистского толка, в диктатуру одной группы, насадившей на местах себе подобные группы. Диктатура есть ориентация на беззаконие, есть такая ориентация, когда закон и право подменяются интуитивным классовым чутьем, которое всегда, по мнению большевиков, подсказывает правильно, кого надо стрелять в первую очередь, а кого во вторую, в третью, четвертую и так далее. Разумеется, выживет и окажется наверху та группа, которая в большей мере обладает беспощадностью, расчетливостью, грубой силой. Налицо закономерность: чем невежественнее группа, тем она сильнее. И напротив, чем больше в группах рассуждают о высоких материях, тем больше внутренних противоречий раздирает этих кажущихся единомышленников. Сам факт, что все группы, отмечают меньшевики, тяготеют к диктатуре и к военному коммунизму, накладывает на них печать экономической реакционности и обреченности. Именно поэтому в первую очередь обречены Троцкий и его единомышленники. Внешне создается впечатление, будто Троцкий обладает огромной властью и силой, а если взглянуть изнутри, то эта сила, противостоящая массам, гнилая, поскольку она человеконенавистна, поскольку она опять же бонапартистская по сути. Беспощадная классовая борьба, беспощадный террор, создание мощного военно-бюрократического аппарата, сильная диктатура, во главе которой будет он, Троцкий, великий человек, низведение всех до уровня объектов, средств, винтиков в созданной им машине — вот идеал Троцкого. Не случайно Ленин еще во время профдискуссии говорил, что у товарища Троцкого и на армию и на профсоюзы одинаковая, аппаратная точка зрения, а метод — переадминистрирование. Главное, по мнению Троцкого, наполнить каждого рабочего, каждого члена профсоюза и каждого красноармейца классовым сознанием, а не расплывчатыми нравственными критериями. Всякие рассуждения о совести, чести, моральных принципах есть химеры. Надо поменьше философствовать, поменьше отвлеченного коммунистического доктринерства и побольше боевой готовности, — учит Троцкий. На одном из совещаний политработников армии и флота Троцкий сказал: "У Маркса один уровень сознательности, а у пензенского крестьянина — другой".

— Тут вы не совсем правы, — перебил Никольского Лапшин. — Троцкий имел большое влияние на многие группы, и за ним шли.

— За Наполеоном тоже шли, — ответил мрачно Никольский. — А все равно Наполеон проиграл, потому что открыто называл пушечным мясом не только народ, но и своих сообщников. Кстати, Троцкого в армии прозвали Красным Наполеоном. Таковым он был и после войны. Кризис диктатуры, о котором горланили меньшевики, был создан, если хотите, Троцким, Каменевым, Зиновьевым, Бухариным и другими. А в 1921 году большинство большевиков пошли за Троцким. И Ленин 25 декабря 1921 года в докладе о профсоюзах пишет: "Декабрьский пленум ЦК был против нас. На пленуме ЦК в декабре большинство присоединилось к Троцкому и была проведена резолюция Троцкого и Бухарина… Мой оппонент утверждает словечко "перетягивание"… Троцкий сделал ошибку, что так сказал. Тут политически ясно, что такой подход вызовет раскол и свалит диктатуру пролетариата". Именно в этом, 1921 году Ленин пишет свою статью "Кризис партии". Он признается: "Надо иметь мужество смотреть прямо в лицо горькой истине. Партия больна. Партию треплет лихорадка. Весь вопрос в том, захватила ли болезнь только "лихорадящие верхи" или болезнью охвачен весь организм. И в последнем случае способен ли этот организм излечиться полностью и сделать повторение болезни невозможным или болезнь станет затяжной и опасной… До сих пор "главным" в борьбе был Троцкий. Теперь Бухарин далеко обогнал и совершенно затмил его… Они (Зиновьев и Троцкий) на деле выражают два течения одной и той же группы бывших милитаризаторов хозяйства! Если взять это всерьез, это — худший меньшевизм и эсеровщина.

Болезнью нашей партии, несомненно, постараются воспользоваться и капиталисты Антанты для нового нашествия и эсеры для устройства заговоров и восстаний".

Однако история распорядилась по-другому. Троцкий проиграл, и уже на Тринадцатом съезде партии большинство большевиков не поддержало платформу Троцкого. Потерпев поражение на съезде, Троцкий создает новую оппозицию. В своей книге "Моя жизнь" он описывает, как лихорадочно им готовился путч 7 ноября 1927 года, как сыпались в Москве и Ленинграде листовки Троцкого о "приходе нового руководства", как шли демонстранты с плакатами и призывами поставить во главе партии Троцкого и его сообщников. И вот тогда-то Сталин сделал решительный шаг — отдал распоряжение арестовать Зиновьева, Каменева, Радека, Мрачковского и других. Троцкого сослали в Алма-Ату. Когда Гитлер прочел книгу Троцкого "Моя жизнь", он воскликнул: "Блестяще! Меня эта книга многому научила". После провала ноябрьского путча заговорщики "порвали" с Троцким и добились восстановления в партии с разным испытательным сроком.

— Прости меня, — снова перебил Никольского Лапшин. — Ты, кажется, всех смешал в одну кучу. Все-таки у них же были различия. Больше того, Бухарин яростно боролся с троцкизмом.

— Не совсем так. Борьба между группировками была действительно яростной, но было много и общего. Бухарин в 1925 году издал довольно объемную книгу под названием "К вопросу о троцкизме". Эта книга, сборник статей Бухарина, считалась в двадцатые годы ценной не только потому, что критиковала троцкизм, но еще и потому, что ее можно было назвать работой "К вопросу о ленинизме". Точнее, в этой книге три стержневые линии: троцкизм, ленинизм и проблемы рабоче-крестьянского блока. Этой книгой Н. И. Бухарин как бы отвечал на те жгучие вопросы, которые вспыхнули в партийных дискуссиях двадцатых годов.

27

В выходные и праздничные дни ко мне подкрадываются непонятные состояния. Нет, не сумеречные. Я все методически точно выполняю: раскручиваюсь, как заданная программа. Но в эту программу будто на другой скорости заснято еще и нечто другое, что не охватывается сознанием. Это состояние контролируется лишь подкоркой, а в ней попробуй разберись! Сам черт ногу сломает. И мне она не подвластна, эта тайная канцелярия моей души. Мое сознание прислушивается к шороху этих тайн. Ждет их обнаружения. Побаивается встреч с ними. Но эти встречи неизбежны…

Итак, и в тот воскресный зимний день я делал все механически. Встал в седьмом часу утра. Включил висящую над головой лампочку (я сделал какое-то подобие бра: закрепил на патроне свернутый в рулончик кусок жести) и стал тихонько всматриваться: нет ли мышей. Их стало очень много. Они появились после наступления холодов. Мне говорили, что полевые мыши ринулись в дачные дома, где не было кошек. Я сначала швырял в них чем придется, а потом понял: бесполезно. Махнул рукой: божья тварь. Пусть живут. И они перестали меня бояться. Привыкли ко мне. И я к ним. Я даже иной раз их узнавал по цвету и по росту. Среди взрослых мышей был мышонок, этакий блондинчик, юркий и, должно быть, не лишенный чувства юмора: он дразнил меня, подкрадываясь к самому краю моей тахты и подзывая к себе свою подружку. Я бормотал: "Ну, ребятки, наигрались за ночь, а теперь марш по норам!"

Затем я шел кормить собаку. Лоск не торопился есть, он выскакивал во двор и в честь приобщения к моей особе делал два-три крута пробежки вокруг дома, валялся на снегу, отряхивался, а затем приступал к утренней трапезе. Я выносил помойное ведро, на тележке привозил воду из колонки, заливал чайник, рукомойник и бачок для хозяйственных нужд. После этого, если не надо было идти на работу, я садился у окошка, предварительно раздвинув занавески. Мне открывался вид на заснеженный лес, это, так сказать, дальний план, а на переднем плане был соседский домик с распахнутым чердачным окном, где жили кошки. Их было штук пять. Был рыжий огромный кот, который почему-то чаще всех чинно спускался по лестнице с чердачного окна. Я глядел на спускающегося кота и смеялся про себя, отмечая разницу между мною и котом: я бы спускался с лестницы непременно ногами вниз, а кот делал все наоборот. Он смело вышагивал головой вниз, ничуть не боясь опрокинуться. Затем чинно шел на помойку. Снег был глубокий, и кот проявлял осторожность. Он шел по забору, ловко ступая лапами по заостренным заборным планкам. Так он проходил метров десять, затем спрыгивал на ящик и оказывался у цели. Я однажды сделал попытку, с разрешения хозяев, забросить кота на свой чердак, где, как мне казалось, была уйма мышей. Но кот, должно быть, оскорбился и убежал, напоследок оглянувшись зло, точно говоря мне: "Я лучше на помойке буду промышлять, чем жрать твоих поганых мышей".