Михаил Девятаев - Полет к солнцу

• Название: Полет к солнцу
• Автор: Михаил Девятаев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Мы прошли мимо развалин и воронок. Значит, нашей авиации и авиации союзников известно о таинственном острове. Тем лучше. От такого вывода на душе веселее, силы прибавляются. Мы прошли через весь аэродром, упирающийся одной своей стороной в море. Команду разделили на четыре группы: одна направилась к бетономешалке, другая должна была подвозить материалы, отвозить готовый раствор, утрамбовывать его вибраторами. В конце аэродрома достраивалась бетонированная полоса.

Мне в дополнение к лопате вручили деревянную кувалду. У всех в руках были только лопаты. В мои обязанности входило стоять у вагонетки, в которой привозили свежий бетонный раствор на место укладки, и колотить по железным ее бокам, пока из вагонетки вытечет все до конца. Делать это надлежало быстро, энергично, чтобы вагонетка долго не задерживалась.

Крупная щебенка громко застучала в огромной утробе бетономешалки, оглушительно затарахтели перфораторные вибраторы, вагонетки покатили за раствором. Механизмы требовали четких, рассчитанных движений, постоянного напряжения. Люди, подчиненные и машинам, и бригадиру, и прорабу, непрерывно раскапывали грунт, стоя по колено в грязи, подвозили, сваливали и утрамбовывали бетон. Я быстро переворачивал вагонетки и бил по их боках своей кувалдой. Для одного метра летной полосы требовались десятки тонн бетона. За работой день прошел незаметно. Когда, разогнув спину, я осмотрелся вокруг, мне показалось, что горизонт расступился. Огромный ровный простор острова, его берега, строения, радиомачты, стоянки самолетов, готовые к полету бомбардировщики "юнкерсы-88" и "мессершмитты", - все это лежало перед моими глазами.

Невдалеке работавший земснаряд выбирал песок, который подвозили к нашей бетономешалке. Я смотрел, как выруливали "юнкерсы" из своих капониров, продвигались к стартовой площадке, тяжело ревя, то сбавляя, то увеличивая газ, готовые подняться в воздух. Я заметил, что заключенные копошились и около земснаряда, и около руин вчерашней бомбардировки и даже вблизи стоянок, где чернело несколько воронок. Весь аэродром, оказывается, был в руках нашего брата, здесь везде можно побывать, ко всему проникнуть, если у тебя лопата в руках.

Привезли обед. Охватив руками теплый котелок, я примостился на камнях и стал рассматривать какие-то не известные мне четырехмоторные бомбардировщики, похожие на "Дорнье-217", на "хейнкелей"... Хороши, ничего не скажешь. Вот бы оседлать такого!.. На него можно было бы посадить всю бригаду. Вдали я увидел стволы зенитных орудий. Весь берег был усеян зенитными батареями.

Мощные высокие трубы выбрасывали густой черный дым. Остров имел свою теплоцентраль, значит, он представлял собой целый городской район. Где-то там, километров за пять, виднелись черепичные крыши жилых домов. Но, разумеется, самым главным здесь были самолеты - я уже успел посчитать их. Приблизительно их было четыреста, не считая ракетных установок - активная действующая мощь гитлеровского государства. Здесь мы необходимы ежедневно, и отныне я буду приходить на работу только сюда.

После обеда, не прерывая работы, я стал анализировать и осмысливать то, что известно и о чем надо расспросить товарищей, которые ходят на другие работы. Когда бывает очень тяжело, тогда особенно ясно вырисовываются планы, и желание действовать немедленно и решительно становится твоей единственной потребностью.

В мыслях я то и дело возвращался к курносому пареньку, с которым после первой встречи так и не увиделся. Зарудный не показывается на глаза - засел в своей сапожной мастерской, ждет, когда придет победа, а Дима пристроился где-то в слесарной. Лупов на темы побегов никаких разговоров не ведет. Нужно разыскать курносого...

А дни идут, и силы иссякают. Когда стоит летная погода, и я вижу только что заправленные горючим, еще теплые после полета самолеты, мне хочется подкрасться, вскочить в кабину и рвануть ввысь. Но как раз в погожие дни на аэродроме всегда многолюдно - техническая служба, охранники, летчики. В такие дни на аэродроме непременно происходили события, которые собирали еще больше военных и гражданских лиц из местной администрации лагеря, то, смотришь, запускают экспериментальную ракету, то ремонтируют новый самолет после испытательного полета, то вытаскивают трактором под строгой охраной реактивный самолет.

* * *

Я не ошибался, что "старые" заключенные много знают того, что мне пока неизвестно. Как-то на аэродроме появилось много гражданских лиц в черных пальто, шляпах; военных - в блестящих мундирах.

- Опять будет падать штанга с неба, - сказал работавший рядом со мной человек.

- Какая штанга? - спросил я.

- Сейчас увидишь, - послышался ответ, и тут же кто-то объяснил:

- Реактивный выпустят.

И действительно, через несколько минут появился на высоких шасси, с широко разведенными крыльями не известный мне по своей конструкции самолет. Нам приказали прекратить работу и спуститься в ямы, которые были заранее подготовлены для этой цели. Охранники с собаками стали над нами. Я услышал, как заревел один, потом другой двигатели. Вахман и бригадиры подались вперед, мы тоже вскарабкались повыше. Я смотрю, а кругов от воздушного винта не вижу. Самолет выруливает на старт. Звук мотора тоже необычный - какой-то шипящий, со свистом.

Вот самолет быстро пробежал и оторвался от земли. В воздухе уже от него отделилось что-то, похожее на шасси или штангу, и упало в море. Сделав на огромной скорости два круга, самолет зашел на посадку и приземлился. Еще одна тайна острова: реактивный самолет. Может быть, это и есть "чудо-оружие" Гитлера, о котором нам неоднократно говорили пропагандисты Геббельса. Знают ли о нем в Москве? - спрашивал я сам себя. А самолет, уже зачехленный, стоял в своем капонире, и около него вышагивали часовые. Нас выгоняют на работу.

Ждем, как счастья, когда возвратимся в барак, чтобы сбросить с себя тяжелую, пропитанную цементным раствором одежду.

- Айн, цвай! Айн, цвай! - слышится голос бригадира. Мы уже недалеко от барака. И вдруг: "Хальт!". Остановка.

Что случилось? Раньше такого не было... Сопровождающий нас офицер приказывает выложить из котомок содержимое. Выкладываем миски, ложки, кусочки ткани, железки, из которых можно выточить лезвие, заменяющее нож, поднятые на тропинке кости. Если кости свежие, заключенные варят из них бульон, иногда сушат и растирают на муку, которую заливают кипятком и получается суп.

Я заметил, что у одного заключенного из нашей команды котомка была больше, чем у других. Его окружили охранники и вытряхнули на землю череп лошадиной головы. Бригадир засмеялся, что-то громко сказал, подошел к виновнику и ударил его в грудь этим черепом. Для чего понадобился череп лошадиной головы, мы узнали в тот же день. Заключенный шел хмурый, с поникшей головой.

Нас распустили на некоторое время по баракам, потом собрали на ужин и здесь мы увидели такую картину: блоковый дежурный держит в руках череп лошадиной головы.

- Зачем подобрал? - спросил немец через переводчика стоявшего перед ним заключенного.

- - Чтобы суп сварить, - ответил заключенный по-русски.

- Это Демченко, из нашего блока, - услышал я фамилию несчастного. В это время блоковый дежурный поднял кость вверх.

- Видите, - громко сказал он, - Это он хотел съесть. Ему не хватает пайка, обжора! - и со всего размаху хотел ударить Демченко лошадиным черепом по голове. Тот пригнулся, череп упал у его ног, распался на несколько частей. Блоковый поднял часть черепа и начал запихивать рот Демченко.

Демченко стоял с торчащей изо рта челюстью конской головы. Руки его были связаны за спиной. Высокий, широкоплечий, худой, он глядел большими черными глазами на нас, тяжело дыша. Глаза его горели гневом. Он задыхался, грудь заметно то поднималась, то опускалась. Может, он хотел что-то сказать нам, но не мог ни крикнуть, ни произнести слове.

Фашисты стояли в стороне, смеялись.

Видимо, и в подавленной душе остаются отзвуки неумирающей свободы, в изнуренной плоти живут остатки физической силы. На глазах у нас разыгралась такая картина. Когда блоковый подошел к Демченко, тот дернул руками, разорвал веревку и, выхватив изо рта кость, ударил ею по голове насильника, Офицер упал. На Демченко набросились несколько эсэсовцев. С невероятной ловкостью орудовал он лошадиной костью. Но уже подбежали новые охранники. Сбив с ног Демченко, они начали бить по голове сапогами, топтали его тело. Зверство продолжалось до тех пор, пока он не умер. Примчавшаяся сюда автомашина подобрала окровавленных гитлеровских офицеров. Мы видели, что с вышки на нас наведены пулеметы. Один шаг хотя бы одного заключенного из толпы - и фашистские пулеметчики расстреляют нас...

В тот вечер норвежец, спавший этажом ниже, дал мне кусок пирога из полученной им посылки. Я видел, как он ел тот же самый пирог. А ночью мне стало плохо. Я пил воду, пытался вызвать рвоту. Норвежец ухаживал за мной, но ничем помочь не смог. Наверное, я отравился его пирогом. Начались судороги желудка, а тут - сигнал подниматься. Прильнул к постели и жду, когда взберется блоковый и сбросит меня на пол. Слышу, кто-то карабкается ко мне.