Люси Монтгомери - Энн в Саммерсайде

• Название: Энн в Саммерсайде
• Автор: Люси Монтгомери
• Издательство: ТЕРРА— Книжный клуб; «Александр Корженевский»
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2000
• ISBN: 5-300-02983-1

В третьем и четвертом романах Люси Монтгомери Энн Ширли становится студенткой Редмондского университета. Она увлекается литературой и даже публикует свой первый рассказ. Приходит время задуматься о замужестве, но Энн не может разобраться в своих чувствах и, решив никогда не выходить замуж, отказывает своим поклонникам. И все же… одному юноше удается завоевать сердце Энн…

---

После ужина хозяйки показали мне дом, и, несмотря ни на что, мне было немного жаль и их, и этот дом. Когда-то здесь шла жизнь… рождались дети… умирали… здесь испытывали радость, горе, страх, отчаяние, любовь, ненависть, надежду. А теперь остались одни воспоминания, которыми живут эти две старухи… и гордость.

Сегодня вечером, меняя мне постельное белье, тетя Шатти пришла в ужасное расстройство, обнаружив в центре простыни заглаженную складку в виде ромба. Она убеждена, что такая складка — предзнаменование смерти в доме. Тетя Кэт с презрением сказала, что это глупое суеверие. Но, честно говоря, я люблю суеверных людей. Они придают краску жизни. Какой это был бы скучный мир, если бы все были здравомыслящи и добродетельны!.. О чем бы мы тогда судачили?

Два дня назад наш дом постигла катастрофа: Мукомол пренебрег призывами Ребекки Дью и провел ночь на улице. А когда явился утром домой — боже, на что он был похож! Один глаз заплыл, на челюсти опухоль размером с яйцо, вся шерсть в грязи, и одна лапа прокушена насквозь. Но единственный здоровый глаз сверкал торжеством победителя, и в нем не было ни капли раскаяния. Вдовы пришли в ужас, а Ребекка Дью неожиданно встала на сторону кота:

— Ему за всю жизнь ни разу не дали как следует подраться. Держу пари, он отделал своего соперника еще почище!

С гавани наплывает туман и постепенно скрывает дорогу, которая так интригует Элизабет. Во всех садах жгут сухие листья, и сочетание дыма и тумана придает нашей Аллее Оборотней действительно потусторонний заколдованный вид. Уже поздно, и кровать манит меня. Я привыкла забираться в нее по лесенке… и так же спускаться. Ой, Джильберт, я никому об этом не рассказывала, но тебе расскажу — уж очень это смешно! Когда я первый раз проснулась в Звонких Тополях, я, совершенно забыв про лесенку, выскочила из постели и — рухнула на пол, по выражению Ребекки Дью, как тысяча кирпичей. К счастью, костей я не сломала, но синяками украсилась.

Мы с Элизабет уже по-настоящему подружились Она теперь сама приходит за молоком, потому чтоМарта лежит, как выражается Ребекка Дью, «с брункитой», и мы так и разговариваем через калитку, которую не отпирали уже много лет. Элизабет растягивает стакан молока как можно дольше, чтобы досыта со мной наговориться. И когда она допивает последнюю каплю, в окне ее мрачного дома всегда раздается громкий стук.

Оказывается, главная радость, которую ей принесет Завтра, это письмо от отца. Он не написал ей ни разу. Понять не могу, есть ли у этого человека сердце.

— Ну, допустим, мисс Ширли, что он глядеть на меня не хотел, но ведь письмо-то можно написать и не глядя.

— Кто говорит, что он глядеть на тебя не хотел? — возмущенно спросила я.

— Марта. И наверное, это правда, а то бы он иногда приезжал ко мне.

В тот вечер она была Бет… Она вспоминает отца только в обличье Бет. Становясь Бетти, она строит гримасы за спиной у бабушки и Марты; но, превращаясь в Элси, раскаивается в своем плохом поведении и, может быть, даже призналась бы в нем, если бы так не боялась старух. Элизабет она бывает очень редко, и тогда лицо у нее становится как у человека, который слушает волшебную музыку и знает, о чем розы разговаривают с маргаритками. Это такая необычная девочка, Джильберт… ее душа отзывается на добро, как листья наших ив на малейшее дуновение ветерка. Я ее очень полюбила. Так бы, кажется, и растерзала этих двух старух за то, что они заставляют ее спать в темноте.

— Марта говорит, я уже большая и могу спать без огня. Но самой себе я кажусь ужасно маленькой, мисс Ширли, а ночь такая огромная и страшная. И потом, У меня в комнате стоит чучело вороны, и я его боюсь. Марта как-то сказала, что если я буду плакать, ворона выклюет мне глаза. Конечно, я в это не верю, но мне все равно страшно. Ночью кто-то все время шепчется. Но Завтра я не буду ничего бояться… даже того, что меня похитят.

— Откуда ты взяла, что тебя могут похитить, Элизабет?

— Марта говорит, что если я пойду куда-нибудь одна или буду разговаривать с незнакомыми людьми, то это может случиться. Но вы ведь не незнакомый человек, мисс Ширли?

— Нет, моя радость, мы всегда знали друг друга в твоем Завтра, — сказала я.

Глава четвертая

10 ноября

Саммерсайд

Аллея Оборотней

Звонкие Тополя

Любимый!

Больше всего на свете я ненавижу, когда мне портят наконечник пера. Но я не могу ненавидеть Ребекку Дью, хотя она без спросу берет мою ручку, чтобы переписывать кулинарные рецепты. И вот она опять испортила мне перо, и ты не получишь длинного и нежного письма (только не думай, что я перестала тебя любить!).

Кузнечиков в полях уже не слышно. Вечера стали такие холодные, что Ребекка Дью принесла мне в комнату маленькую пузатую печку и к моему приходу из школы всегда разжигает в ней огонь. Это такая крошечная печурка… Она похожа на черную собачку на четырех кривых ножках. Но когда ее растопишь, она расцветает Розовым цветом и от нее распространяется замечательное тепло. Ты не представляешь, как уютно становится в комнате. Вот и сейчас я сижу перед ней, поставив ноги на специальную маленькую подставку, и пишу тебе письмо.

Весь Саммерсайд — практически весь — на танцах у мистера Харди Прингла. Но меня не пригласили. Ребекка Дью из-за этого в таком гневе, что мне жалко Мукомола.

Кажется, сегодня ночью выпадет снег. Я люблю такие вечера, когда в воздухе носится предчувствие снегопада. Ветер завывает в трубах, и моя уютная комнатка кажется еще уютнее. Сегодня ночью с осины слетят последние оранжевые листочки.

По-моему, я уже побывала во всех домах Саммерсайда, то есть во всех домах своих учеников, на традиционном ужине, который дается в честь директрисы. Ох, Джильберт, знал бы ты, как мне осточертело варенье из тыквы! Давай договоримся, что в нашем доме его никогда не будет.

Куда бы я ни пришла, мне везде подавали варенье из тыквы. Когда я его увидела в первый раз, я восхитилась его прелестным золотистым цветом, — казалось, что ешь варенье из солнечных лучей. В общем, я была неосторожна в выражениях своего восторга и теперь, прослышав, что я обожаю варенье из тыквы, все стали специально для меня его припасать. Вчера меня пригласили к миссис Гамильтон, и Ребекка Дью утверждала, что варенья из тыквы там не будет, потому что никто в этом доме его не любит. Однако первое, что я увидела, когда села за стол, была ваза с тыквенным вареньем!

— Я сама его не делаю, — сказала миссис Гамильтон, накладывая мне на тарелку большую порцию, — но мне сказали, что вы его очень любите. И вот, когда я в прошлое воскресенье была у своей двоюродной сестры в Лоуэлле, я сказала: «У нас в гостях на этой неделе будет мисс Ширли, а она, говорят, страшно любит варенье из тыквы. Ты не можешь одолжить мне баночку?» Она и одолжила. Что не доедите, возьмете с собой.

Видел бы ты выражение лица Ребекки Дью, когда я явилась домой от Гамильтонов с банкой, на две трети заполненной тыквенным вареньем. У нас в доме никто его не ест, так что мы под покровом ночи похоронили банку в саду.

— Вы про это не напишете в каком-нибудь рассказе? — обеспокоенно спросила меня Ребекка Дью. С тех пор как она узнала, что я иногда пописываю рассказики и их даже печатают в журналах, она живет в постоянном страхе… или надежде, что все события, происходящие в Звонких Тополях, я вывожу в своих рассказах. Она предлагала мне в этих рассказах дать жару Принглам, но пока что Принглы дают жару мне. И до того меня допекли, что у меня пропало всякое желание заниматься сочинительством.

В саду остались только высохшие листья и голые стволы. Ребекка Дью укутала розовые кусты соломой, а сверху надела на них мешки от картошки, и в сумерках они похожи на кучку горбунов, опирающихся на посохи. Сегодня получила открытку от Дэви с десятью крестиками-поцелуями и письмо от Присциллы, написанное на бумаге, которую ей прислал приятель из Японии. Удивительная бумага — тонкая и шелковая на ощупь, а если посмотреть на свет, в ней просвечивают цветы вишни. И что это за приятель, интересно? Но больше всего меня порадовал толстый конверт, который пришел от тебя. Я перечитала твое письмо четыре раза, смакуя каждую фразу — как собака, вылизывающая до блеска свою миску. Это не очень романтическое сравнение, но почему-то оно вдруг пришло мне в голову. И все-таки даже самое толстое и нежное письмо оставляет чувство неудовлетворенности. Я хочу тебя видеть. Как хорошо, что до рождественских каникул осталось только пять недель!

Глава пятая

Как-то вечером, сидя у своего окошка и грызя карандаш, Энн выглянула наружу в сумеречный ноябрьский мир и вдруг решила пойти прогуляться по кладбищу. Она там еще ни разу не была, предпочитая прогулки в кленовой роще. Но в ноябре наступает пора безвременья, когда листья уже опали, а снег еще не лег, и Энн казалось почти что святотатством вторгаться в лес который уже утратил свою яркую земную красоту, но еще не обрел чистоты и белизны небесной. И она направилась на кладбище. Последние дни ее одолевало такое уныние и безнадежность, что кладбище могло показаться ей вполне жизнерадостным местом. Кроме того, по словам Ребекки Дью, оно кишмя кишело Принглами. Они хоронили там своих покойников из поколения в поколение до тех пор, пока, как опять же говорила Ребекка Дью, их стало некуда совать. Энн казалось, что у нее обязательно станет легче на душе при виде такого количества Принглов, которые уже никому не могут навредить.