Владимир Романовский - Добронега

• Название: Добронега
• Автор: Владимир Романовский
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-14891-4

Версия с СИ: 01/10/2008.

* * *

Аннотация автора:

Первый роман «Добронежной Тетралогии». Действие происходит в Киеве и Константинополе, в одиннадцатом веке, в конце правлений Владимира Крестителя и Базиля Болгаросокрушителя. Авантюрист поневоле, варанг смоленских кровей прибывает в Киев по заданию шведского конунга и неожиданно для себя оказывается в самой гуще столичных интриг, поединков, любовных связей — и ведет себя достойно.

* * *

Аннотация издательства:

Множество славных страниц есть в истории Отечества, но редкая эпоха сравнится по своему величию с блистательным правлением Ярослава Мудрого. Именно тогда Киев, столица земли Русской, стал вровень с Римом и Константинополем. В этот прекрасный город направил свои стопы молодой воин Хелье, варанг смоленских кровей. И ни разу не пожалел о принятом решении: множество невероятных приключений выпало на его долю.

---

В. Д. Романовский-Техасец ДОБРОНЕГА

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. АЛЛЕГРО

ГЛАВА ПЕРВАЯ. САГА О ПОМОЛВКЕ

Среди норвежцев как правило встречается много людей молодых. Возможно именно поэтому молодому норвежцу трудно выделиться из общей массы. Нужны особые достоинства или приметы.

Конунг Олаф, двадцатилетний, деятельный норвежец, выделялся своими размерами и смелыми идеями по поводу государственной власти, а именно, был он толст и считал, что государственная власть должна принадлежать исключительно ему, желательно во всех известных ему странах.

Вернувшись из похода в Англию, где он со своим войском нагнал страху на бриттов, саксов, и датский контингент, Олаф объявил себя конунгом Норвегии и Дании. Датчане возражали в том смысле, что у них уже имеется свой конунг, от которого житья нету, и совершенно неизвестно, будет ли новый лучше, посему не оставил бы их Олаф в покое? Олаф временно отложил решение датского вопроса и стал приглядываться к Швеции, настроившись в этом случае действовать более дипломатично. Прибыв в столицу страны Сигтуну со своей дружиной, которая тут же начала все крушить и ввязываться в безобразные драки с местными жителями, Олаф прошествовал в замок к своему соседу и тезке, конунгу Олофу. Шведский конунг глубоко вздохнул, нахмурился, и очень перепугался. Приняв пятнадцать лет назад крещение, он постепенно отошел от военных дел и занялся управлением и реформами, что пошло на пользу стране и ему самому, несмотря на обидное прозвище Собиратель Налогов, данное ему соотечественниками. Другие конунги налогов собирали не меньше, но их военная деятельность отвлекала и развлекала народ, и прозвища воякам давали другие. Воинственный толстый норвежец весело и грозно посмотрел на лидера шведов, годящегося ему в отцы, и заявил нагло:

— Говорят, конунг, у тебя есть дочь на выданье. А мне необходимо жениться, дабы иметь отдохновения источник, восстанавливающий потраченные в сражениях тяжких силы мои. Вы, шведы, хитрый народ, но знаю я, что рад ты предложению моему в глубине сердца твоего. Зять у тебя будет именитый. Но не след мне удостаивать тебя чести великой, доколе не увижу, какая она, дочь твоя. Где она? Вели ее привести сюда.

Шведский конунг оторопел от этой речи и не нашелся, что сказать. В этот момент в зал вбежала дочь его, пятнадцатилетняя Ингегерд, подпрыгивая и стесняясь. И уставилась на норвежца.

— Ага, — сказал норвежец, любуясь. — Именно. Вот и хорошо. Ну, о приданом мы договоримся. Земли какие-нибудь. Я очень спешу, поэтому свадьбу назначим на завтра, а пока прикажи подать дружине и мне ужин да уложи нас спать в хоромах твоих.

Дочери шведского конунга понравился толстый норвежец. Ей стало его очень жалко. Ей часто было жалко людей, и она любила делать им, людям, приятное, скрашивая их неустроенную жизнь. Толстяку явно не хватало счастья, внимания, и еще много чего.

Шведский Олоф собрался наконец с мыслями.

— Я бы хотел, уважаемый кузен, поговорить с тобою наедине.

Норвежец склонил голову на толстой шее вправо, а левую руку водрузил на эфес широкого бредсверда.

— Что ж. Отойдем.

Они отошли в угол. В тишине слышалось потрескивание дров в камине и погромыхивание свердов и доспехов норвежской охраны.

— Предложение твое, дорогой кузен, меня радует, — дипломатично уведомил Олоф Шведский Олафа Норвежского. — Лестное оно.

— Да, — согласился норвежец.

— Но народ мой чтит традиции, и старые, и новые.

— Я тоже их чту, — сказал норвежец грубо.

— Я это знаю, — живо откликнулся швед. — Именно поэтому я и говорю с тобой. Ты ведь, как и я, христианин?

— Да, — норвежец утвердительно кивнул. — Давеча крестился. Нынче все крещеные.

— Ну так вот, по традиции, принятой у шведских христиан между помолвкой и свадьбой должен пройти время. Год или два.

— Нельзя, — норвежец покачал головой. — Через месяц мне нужно уехать в Италию по делам и пробыть там долго.

— Я и моя дочь терпеливы и готовы ждать.

Олаф задумался. Он не то, чтобы очень уважал традиции, но знал, что их нарушение вызывает недовольство среди собственных его воинов. Воинство всегда консервативно.

— Хорошо. — Он строго посмотрел на конунга шведского. — Завтра будет помолвка. Через год я вернусь, женюсь на ней, и уведу ее с собой, а ты подаришь мне Ладогу.

Шведский конунг побледнел, но ничего не ответил.

— Но смотри, — предупредил норвежец. — Против меня не идти! И не смей в мое отсутствие отдать ее еще за кого-нибудь.

— Что ты, что ты! За кого же я ее отдам? — притворно изумился швед.

— Не знаю. Вон Вальдемар Киевский недавно овдовел.

— Он слишком стар, — заметил швед. — Франки меня не любят, поляки считают одновременно и своим, и предателем, и кроме тебя на примете никого нет. Если бы ты не приехал, я бы через месяц-другой отправился бы к тебе сам. И, как я теперь понимаю, не застал бы тебя. Но дай мне слово, дорогой кузен, что в путешествии своем в земли италийские не будешь ты подвергать жизнь свою опасности, равно как и засматриваться плотски на встречающихся по пути женщин. Мне не нужен развратный зять, и еще меньше нужен зять мертвый.

Норвежец, уловив соль примитивной этой шутки, польстившей его молодому самолюбию, рассмеялся.

— Будь по-твоему! — рявкнул он залихватски. — Так и быть, старый хитрец! Так даже лучше. Предвкушение усиливает дальнейшее хвоеволие, получаемое от брачных утех и детей. Моя дружина пока что отдохнет, и я с нею, а ты позови священника и пусть готовит церковь для завтрашней помолвки. Очень мне нравится дочь твоя, конунг. У других конунгов дочки уродины, а у тебя нет. Чувствуется в ней польская… э… утонченность, как бы. Благородная непосредственность. Худышка она пока что, ну дак скоро раздастся. Они в этом возрасте все худышки. Когда мне было пятнадцать, ты не поверишь, я был как соломинка сухая. А теперь глянь на меня — молодцом! А? Ну вот.

Он дружески хлопнул тезку по плечу.

Отдав соответствующие распоряжения и послав за священником, Олоф Шведский уединился у себя в апартаментах. Он еще раз пожалел, что так долго тянул с постройкой каменного замка. В деревянный наглый норвежец вошел, как в крог, только что не сунул серебряную монету привратнику на пиво. В каменном замке можно было бы запереть ворота и отстреливаться со стен.

Священник, расторопный длинный латинянин, прибыл через час. Он поздравил счастливого отца с важным биографическим событием и заверил его, что к утру в церкви все будет готово, добавив к этим уверениям замысловатую латинскую фразу, объясняющую, зачем все идет именно так, как должно идти. Замечательный язык — латынь, подумал конунг. Поговорки на все случаи жизни. Любое свинство можно оправдать.

Дочь его Ингегерд вскоре явилась, краснющая, заикающаяся, притихшая, и сообщила, что все очень здорово улаживается.

— Дура, — сказал конунг. — Где Хелье?

— Где-то поблизости. Он вчера вернулся из Старой Рощи.

— Найди его и приведи сюда. Живо.

— А после помолвки мы будем… — она запнулась. — Возлежать?

Олоф побагровел.

— Я тебе возлягу! Хорла малолетняя! Кыш! Ищи Хелье!

Хелье являлся двоюродным братом Ингегерд, на год младше наглого норвежца — ему было девятнадцать. Рос он более или менее на глазах Олофа, но сам по себе. Сам по себе учился чему попало у местных римлян-священников, сам по себе однажды сбежал в Старую Рощу и там, в последнем серьезном лагере викингов, учился диким боевым приемам и пьянству. Родители его, польско-смоленских кровей, махнули на него рукой. К счастью, у них были другие, более почтительные, дети.

Именно Хелье был нужен теперь конунгу. С неприятным удивлением Олоф понял, что ему не на кого больше положиться.

Спрятать дочь возможным не представлялось — норвежцу тут же донесли бы, за медный грошик, а то и вовсе из подобострастия, и по извлечении Ингегерд из укрытия, норвежец, давая волю законному возмущению, сжег бы Сигтуну до тла.

Просить защиты у франков — себе дороже. Поляки — ненадежные, они не любят Олофа. В Италии стоит норвежский контингент. Предложить дочь в жены кому-то из лидеров Второй Римской Империи — вряд ли возьмут. Хайнрих Второй по уши завяз в конфликте с Польшей, ему сейчас не до Скандинавии. Оставался Хольмгард.

В Хольмгарде правил улыбчивый, обаятельный, неженатый Ярислиф, сын и вассал Вальдемара. То есть, не сам правил, правили за него, но появлялся в нужные моменты, почетным гостем присутствовал в правлении. Люди Ярислифа постоянно пользовались услугами шведского воинства и, наверное, были бы непрочь узаконить военные связи Сигтуны и Хольмгарда. А если норвежцу это не понравится — его дело. За Ярислифом стоит Вальдемар Киевский. Он не жалует сына, но не потерпит норвежских поползновений на земли своего вассала. Лучше Ярислиф, фатоватый но, очевидно, добрый, чем этот хам и самозванец. Конунг он, видите ли. Топить в пруду таких конунгов надо.