Генри Джеймс - Женский портрет

• Название: Женский портрет
• Автор: Генри Джеймс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1984

Генри Джеймс – признанный классик американской литературы. Его книги широко издают и переводят на иностранные языки, творческое наследие усиленно изучают и исследуют. Ему воздают должное как романисту и теоретику романа, как автору рассказов и путевых очерков, критику и мемуаристу.

«Женский портрет» – один из лучших романов Джеймса. Изабель, главная героиня повествования, познает прелести брака с никчемным человеком. Ее судьба – стечение роковых обстоятельств. Будучи бесприданницей и оказавшись в Европе, она отказывает вполне достойным претендентам на руку, а получив состояние, связывает жизнь с проходимцем Осмондом, женившимся на ней только для того, чтобы обеспечить внебрачной дочери Пэнси, рожденной от куртизанки, приличное существование. Иллюзии рушатся, надежды на счастье никакой, но Изабель со стоическим мужеством переносит все выпавшие на ее долю беды.

Издание содержит статьи Генри Джеймса, перевод, примечания и заключительная статья М.А.Шерешевской.

---

– Как только мисс Арчер возьмет меня с собой. Мы собираемся в Лондон, но раньше съездим к вам. Я не отстану от вас, пока все у вас не выведаю.

– Ну, если вы рассчитываете на мисс Арчер, боюсь, вам это не удастся. Она не поедет в Локли; ей это место не пришлось по вкусу.

– А мне она сказала, что у вас прелестно! – возразила Генриетта.

Лорд Уорбертон заколебался.

– Нет, она все равно не поедет в Локли. Так что приезжайте-ка одна, – добавил он.

Генриетта выпрямилась, ее большие глаза стали еще больше.

– А вашу соотечественницу вы тоже так пригласили бы? – бросила она с тихой яростью.

Лорд Уорбертон удивленно взглянул на нее.

– Да, если бы достаточно хорошо относился к ней.

– Вы прежде трижды подумали бы! Так, значит, мисс Арчер больше к вам не поедет, только бы не брать меня с собой. Я знаю, что она считает – да и вы, полагаю, тоже: я, видите ли, не должна касаться личностей!

Лорд Уорбертон, который понятия не имел о профессии мисс Стэкпол, смотрел на нее во все глаза: он не улавливал смысла ее намеков.

– Мисс Арчер поспешила предостеречь вас! – не унималась Генриетта.

– Меня? О чем?

– Зачем же она уединялась здесь с вами? Разве не за тем, чтобы вы были со мной настороже.

– Уверяю вас, нет, – сказал лорд Уорбертон металлическим голосом. – Наша беседа не носила столь серьезного характера.

– Но вы все время настороже, и еще как! Хотя вы, верно, всегда такой – вот это-то я и хотела проверить. И ваша сестрица, мисс Молинью, она тоже умеет не выдавать своих чувств. Вас уж точно предостерегли, – продолжала Генриетта, оборачиваясь к поименованной леди, – и, кстати, без всякой надобности.

– Мисс Стэкпол собирает материал, – сказал Ральф примирительно. – У нее огромный сатирический талант, она видит нас насквозь и жаждет разделать под орех.

– Должна сказать, такого никуда не годного материала мне в жизни не попадалось, – заявила Генриетта, переводя взгляд с Изабеллы на лорда Уорбертона, а с этого джентльмена на его сестру и Ральфа. – С вами со всеми что-то происходит: ходите мрачные, будто вам вручили телеграмму с дурным известием.

– Вы и впрямь видите нас насквозь, – сказал Ральф, понижая голос, и, понимающе кивнув корреспондентке «Интервьюера», повел гостей из галереи. – С нами со всеми, безусловно, что-то происходит.

Изабелла шла позади Ральфа и Генриетты, и мисс Молинью, которая явно чувствовала к ней искреннее расположение, взяла ее под руку, чтобы, ступая по натертому полу, держаться рядом. Лорд Уорбертон, заложив руки за спину и опустив глаза, молча шел с другой стороны.

– Правда, что вы едете в Лондон? – вдруг спросил он.

– Да, кажется, это решено.

– А когда вернетесь?

– Через несколько дней, но, думаю, ненадолго. Мы с тетушкой едем в Париж.

– Когда же я снова увижу вас?

– Нескоро, – сказала Изабелла. – Но, надеюсь, мы все-таки еще увидимся.

– В самом деле, надеетесь?

– От всей души.

Несколько шагов он прошел, не говоря ни слова, потом, остановившись, протянул ей руку:

– До свидания, – сказал он.

– До свидания, – сказала Изабелла.

Мисс Молинью еще раз поцеловалась с Изабеллой, и брат с сестрой уехали. Проводив гостей и предоставив Генриетте и Ральфу коротать время вдвоем, Изабелла удалилась в свою комнату, где незадолго до обеда ее посетила миссис Тачит, заглянувшая к ней по пути в столовую.

– Могу между прочим сообщить тебе, – сказала эта леди, – что твой дядя рассказал мне о твоих делах с лордом Уорбертоном.

– Делах? – не сразу откликнулась Изабелла. – У меня нет с ним никаких дел. И самое странное – он и видел-то меня всего считанное число раз.

– Почему ты предпочла рассказать обо всем дяде, а не мне? – спросила миссис Тачит как бы невзначай.

Изабелла снова помолчала.

– Он лучше знает лорда Уорбертона.

– Да? А я лучше знаю тебя.

– Вы так думаете? – улыбнулась Изабелла.

– Теперь уже не думаю. Особенно когда ты смотришь на меня с такой, я бы сказала, самонадеянностью. Можно подумать, ты страшно довольна собой: завоевала первый приз! Уж если ты пренебрегаешь таким предложением, как предложение лорда Уорбертона, надо полагать, ты рассчитываешь на лучшую партию.

– Вот дядя мне этого не сказал! – воскликнула Изабелла, все еще улыбаясь.

15

Решено было, что наши молодые леди отправятся в Лондон в сопровождении Ральфа, хотя миссис Тачит смотрела на эту затею весьма косо. Подобное предприятие, заявляла она, могло прийти в голову только мисс Стэкпол, и спрашивала, не собирается ли корреспондентка «Интервьюера» поселить всю компанию в столь любимых ею меблированных комнатах.

– Мне все равно, куда она нас поселит, – отвечала Изабелла, – лишь бы там был местный колорит. Именно за этим мы и едем в Лондон.

– Конечно, – говорила тетушка, – для девицы, отказавшей пэру Англии, нет ничего недозволенного. После такого поступка можно уже не обращать внимания на мелочи.

– А вы хотели бы, чтобы я вышла за лорда Уорбертона?

– Разумеется.

– Мне казалось, вы не жалуете англичан.

– Не жалую. Тем больше причин их использовать.

– Вот уж не предполагала, что вы так смотрите на брак, – сказала Изабелла и осмелилась прибавить, что по ее наблюдениям сама тетушка почти не пользуется услугами мистера Тачита.

– Ваш дядюшка не английский лорд, – отвечала миссис Тачит. – Впрочем, даже в этом случае, полагаю, я все равно предпочла бы жить во Флоренции.

– Вы думаете, брак с лордом Уорбертоном сделал бы меня лучше? – спросила Изабелла, оживляясь. – Нет, я не хочу сказать, что считаю себя совершенством! Просто… просто я не питаю к лорду Уорбертону тех чувств, при которых выходят замуж.

– Тогда ты умница, что отказала ему, – сказала миссис Тачит самым мягким, самым сдержанным тоном, на какой только была способна. – И все-таки надеюсь, что, когда в следующий раз тебе сделают столь же блестящее предложение, ты сумеешь примирить его со своим идеалом.

– Подождем, пока его сделают. Мне очень не хотелось бы выслушивать сейчас новые предложения. Мне от них как-то не по себе.

– Ну, если ты решила вести богемный образ жизни, тебя вряд ли станут беспокоить. Ах да, я обещала Ральфу помолчать на этот счет.

– Я во всем буду слушаться Ральфа, – отвечала Изабелла. – Ральфу я бесконечно доверяю.

– Его мать кланяется и благодарит, – сухо улыбнулась упомянутая леди.

– По-моему, вам есть за что, – не осталась в долгу Изабелла.

Ральф заверил кузину, что приличия не пострадают, если они – втроем – поедут осмотреть столицу Англии, хотя миссис Тачит придерживалась иного мнения. Подобно другим американкам, по много лет живущим в Европе, она полностью утратила чувство меры, присущее в таких случаях ее соотечественникам, и в своем отношении, в целом не столь уж неразумном, к известным вольностям, которые позволяла себе молодежь за океаном, проявляла необоснованную и чрезмерную щепетильность. Ральф отвез девушек в Лондон и поселил их в тихой гостинице на улице, выходившей под прямым углом на Пикадилли.[42] Поначалу он предполагал поместить их в отцовском особняке на Уинчестер-сквер, в большом мрачном доме, который в летнее время был погружен в молчание и темные холщовые чехлы, однако, вспомнив, что повар находится в Гарденкорте, а стало быть, некому будет готовить еду, решил избрать для их пребывания гостиницу Прэтта. Сам Ральф, знавший худшие беды, чем холодный очаг в кухне, обосновался на Уинчестер-сквер, где у него была «берлога», которую он очень любил. Впрочем, он не гнушался пользоваться удобствами, предоставляемыми гостиницей Прэтта, и начинал день с визита к своим спутницам, которым мистер Прэтт в широком, болтавшемся на нем белом жилете самолично снимал крышки с утренних блюд. Ральф приходил к ним, как он утверждал, после завтрака, и они вместе составляли программу увеселений на день. В сентябре праздничный грим уже почти смыт с лика Лондона, и нашему молодому человеку беспрестанно приходилось под саркастические улыбки Генриетты извиняющимся тоном напоминать дамам, что в городе ни души нет.

– То есть вы хотите сказать, – иронизировала Генриетта, – в нем нет аристократов. По-моему, трудно сыскать лучшее доказательство тому, что, не будь их совсем, этого никто бы не заметил. На мой взгляд, город живет полной жизнью. Нет ни души – всего-навсего три-четыре миллиона человек. Как вы их здесь называете? Низшие слои среднего класса? Так? Они-то и населяют Лондон, но разве стоит принимать их во внимание!

Ральф отвечал, что общество мисс Стэкпол целиком заменяет ему отсутствующих аристократов и что вряд ли можно сыскать человека, более довольного, чем он. Последнее было правдой: блеклый сентябрь в полупустом городе таил в себе несказанное очарование, как таит его пыльный лоскут, в который обернут яркий самоцвет. Возвращаясь поздним вечером в пустой дом на Уинчестер-сквер после долгих часов, проведенных в обществе своих отнюдь не молчаливых спутниц, он проходил в большую сумрачную столовую, единственным освещением которой служила взятая им в передней свеча. На площади было тихо, в доме тоже было тихо, и когда, впуская свежий воздух, он открывал окно, до него доносилось ленивое поскрипывание сапог расхаживавшего снаружи констебля. Собственные его шаги звучали в пустой комнате громко и гулко: ковры почти везде были убраны, и стоило ему пройтись по комнате, как раздавалось грустное эхо. Он садился в кресло: свеча бросала отблески на темный обеденный стол; картины на стене, густо-коричневые, выглядели неясными, размытыми. Казалось, в этой комнате витает дух давно уже прошедших трапез, дух застольных бесед, ныне утративших смысл. Эта особая, словно потусторонняя атмосфера, надо полагать, действовала на его воображение, и он сидел и сидел в кресле, хотя давно уже миновал час, когда следовало лечь спать, сидел, ничего не делая, даже не листая вечернюю газету. Я говорю – сидел, ничего не делая, и настаиваю на этой фразе, ибо все это время он думал об Изабелле. Мысли эти были для него пустым занятием – они никому ничего не могли дать. Никогда еще кузина не казалась ему столь очаровательной, как в эти дни, которые они, подобно всем туристам, проводили, исследуя глубины и мели столичной жизни. Изабеллу переполняли планы, умозаключения, чувства: она приехала в Лондон в поисках «местного колорита» и находила его повсюду. Она задавала Ральфу больше вопросов, чем у него находилось ответов, и выдвигала смелые теории относительно исторических причин и социальных последствий, которые он в равной степени не мог ни принять, ни отвергнуть. Они уже несколько раз посетили Британский музей и тот, другой, более светлый дворец искусств,[43] который, захватив огромное пространство под шедевры древности, раскинулся в скучном предместье; провели целое утро в Вестминстерском аббатстве, а потом, уплатив по пенни, спустились по Темзе к Тауэру;[44] осмотрели картины в Национальной и частных галереях[45] и не раз отдыхали под раскидистыми деревьями в Кенсингтон-гарденз.[46] Генриетта не знала устали, осматривая достопримечательности Лондона, и снисходительность ее суждений намного превзошла самые смелые надежды Ральфа. Правда, ей пришлось испытать немало разочарований, и на фоне ярких воспоминаний о преимуществах американского идеального города Лондон сильно терял в ее глазах, однако она старалась извлечь что могла из его прокопченных прелестей и только изредка позволяла себе какое-нибудь «н-да», остававшееся без последствий и постепенно уходившее в небытие. По правде говоря, она, по собственному ее выражению, была не в своей стихии.