Сергей Шхиян - Гиблое место

• Название: Гиблое место
• Автор: Сергей Шхиян
• Издательство: АСТ: Северо-Запад Пресс
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-032171-6

Он хотел всего лишь съездить на пикник. Но врата времени отворились и забросили его в далекое прошлое. И теперь он не простой российский парень. Он — БРИГАДИР ДЕРЖАВЫ. В его руках — штурвал истории. В его памяти — будущее России…

* * *

Спасаясь сам, он выручает женщину и ее детей от насилия и азиатского рабства, он лечит смертельно раненого нижегородского купца — нормальные действия приличного человека. Однако оказывается, что, возможно, будущее целой державы напрямую связано с этими поступками.

---

— Ничего, — ответил я, — за одного битого двух небитых дают, жить будешь.

— Это не по правилам, — сказал Ефим, вставая. — Бить под дых не по правилам.

— Видели теперь, что просто так вам с казаками не справиться? — спросил я почтительно молчащих зрителей. — Если Ефим с оглоблей против простой палки не устоял, то как вы против сабель и мечей устоиге.

— Так мы что, мы ничего… — опять выступил вперед парень с умными глазами.

— Хотите драться научиться?

— Если прикажешь, хотим.

Как учить фехтованию и рукопашному бою, я немного знал по собственному опыту, и мне не пришлось выдумывать велосипед. Правда, «человеческий материал» был совсем сырой. Парни в основном были дородные, сильные, но медлительные. Дрались же по правилам, описанным Лермонтовым в стихотворении о купце Калашникове. Это было благородно, но для боя реального не годилось.

Для начала я устроил воинству хорошую разминку. Увы, все было из рук вон плохо. Через час мои рекруты были мокры, как мыши, и выплевывали свои легкие. Пришлось начинать с самого начала, учить их бегать и правильно дышать…

К обеду сельские здоровяки сделались ручными и тихими. Даже Ефим перестал жаловаться на нечестный бой. С него стекло сто потов, и в сознание вкралась мысль, что он не самый сильный на земле. Отпустив дружину отдохнуть до вечера, я вернулся в свою светелку.

— Видел я, как ты крестьян учишь воевать, — задумчиво сказал Кузьма. — Поди, всякого можно научить ратному делу, не одних только стрельцов и боярских детей?

— Дурное дело нехитрое.

— Разве дурно родину от ворога оборонять?

— Нет, почему же, родину не дурно. Людей убивать дурно.

— А коли они супостаты?

— Все люди братья, — сказал я без большой уверенности в голосе. — Лучше не воевать, а договариваться. Правда, это редко кому удается.

Кузьма согласно кивнул и глубоко задумался. Позже, когда мы опять вдвоем обедали в пустой светлице, он все-таки прокомментировал мою пессимистическую фразу:

— По Божьему завету жить надобно, тогда ни воевать, ни договариваться не придется. Тогда будет рай на земле.

Мысль была здравая и всеобъемлющая, только, к сожалению, во веки веков невыполнимая. У каждого из нас есть свой бог, такой, каким мы его представляем. И законы у этих разных богов обычно не небесные, а земные, такие, какие удобны нам для нашего блага и тщеславия.

* * *

Целую неделю продолжались наши ежедневные воинские учения. Часть рекрутов сбежала, но те, что остались, окрепли и получили некоторые понятия по ведению боя и взаимодействию в сечи. Я учил их стрелять из лука и пищали, биться на мечах и на саблях, основам джигитовки. Особо отличался парень с умными глазами, о котором я уже упоминал. Звали его Иваном по прозвищу Крайний. Он так навострился стрелять из лука, что уже побеждал меня (не большого мастера), в меткости. К тому же он очень ловко обращался с палицей. У силача же Ефима обучение продвигалось туго, он во всех случаях пытался добиться успеха одной силой.

Короче говоря, жизнь была заполнена до отказа, я втянулся в спортивные игрища, учился стрелять из пищали пятидесятиграммовыми свинцовыми пулями и вполне обходился без общества Натальи Георгиевны. Хозяйка, вероятно, для соблюдения приличий, практически не выходила из женской половины дома. Мы только несколько раз мельком виделись и едва сумели обменяться дежурными, приветственными фразами. Так что ни о каких совместных помывках в бане, на что я втайне надеялся, и общей светелки с широкой лавкой речи просто не шло.

Уяснив, что сроки подготовки качественного боевого отряда я поставил себе нереально короткие, и то, что уже сложилось, можно шлифовать до бесконечности, я испросил у боярыни аудиенцию. Наталья Георгиевна спустилась в светлицу в сопровождении ключницы и дворовых девушек, церемонно, по русскому обычаю поклонилась мне в пояс, опустив правую руку до пола. Я ответил ей тем же и попытался заодно облобызать в честь предстоящей пасхи, но боярыня от поцелуев тактично уклонилась.

— Люди у меня почти готовы, — сказал я после ритуала приветствий, — и дня через три можно выступать.

Наталья Георгиевна обрадовалась, и в лице ее мелькнула знакомая нежная милость.

— С богом, батюшка Алексей Григорьевич. Сослужи службу великую, верни деток родной матушке.

Меня такие былинные речения немного удивили, раньше мы с ней в общении обходились простым разговорным языком.

— Как здоровье раненого ворогами нижегородского говядаря? — спросила она.

Я хотел в тон ей завернуть какую-нибудь возвышенную древнерусскую фразу, вроде: «Гой еси, боярыня-матушка, отец боисхождаше; да препитает си жену и чяда», но на ходу раздумал ерничать и ответил просто, без выкрутас:

— Кузьма совсем выздоровел и хочет отправиться со мной.

— Отправляйтесь, а мы за вас будем Бога молить.

На том мы и расстались. Я вернулся к себе, где Кузьма тотчас завел разговор о событиях в Москве, случившихся после внезапной кончины царя Бориса Годунова.

Слухи о появлении на Руси сына царя Ивана Васильевича, якобы выжившего царевича Дмитрия, уже давно циркулировали по Московскому государству. Отношение к претенденту на царский престол было самое различное. Те, кто жаждал перемен и надеялся на лучшее, ругали Годуновых и превозносили Рюриковичей; консерваторы, опасаясь, как бы чего не вышло и не стало хуже, стояли за помазанного законного царя. Наследник Бориса, Федор Борисович, по слухам чудесный юноша, пока еще никак себя не проявил, и отношение к нему в народе было нейтральное.

В русской традиции или характере, не знаю, что первично, что вторично, в отношении к высшей власти всегда присутствуют необоснованные ожидания и идиллические надежды, основанные на собственных взглядах и предпочтениях. «Вот приедет барин!..», уже которое столетие надеемся мы, и сразу все станет замечательно.

Кузьма, как провинциал, знал о Московской высшей власти больше понаслышке, но так же, как любой из нас, имел собственное, оригинальное суждение по самым сложным государственным проблемам. Мне тоже казалось, что со стороны и из будущего мне многое виднее лучше, чем современникам событий, тем более, что я знал из истории, чем кончится для страны начавшаяся смута и частая смена лидеров. Обменявшись мнениями, мы заспорили.

Безусловно, Кузьма был весьма неординарным человеком, хорошо и широко мыслил, но, в отличие от меня, относился ко всему слишком серьезно.

— Неужели ты думаешь, что царь или патриарх смогут навести порядок в стране, где все люди, от первого боярина до последнего холопа, думают только о своей выгоде? — пытался я противостоять его концепции общей справедливости и общего благоденствия под водительством идеального лидера.

— Если каждый русский человек будет радеть о благе государя и своего отечества, будет жить по заповедям господним, то земля наша расцветет в православном благолепии и изобилии, — вполне серьезно заявил Кузьма.

Против этого возразить было нечего, кроме того, что никто не брался научить, каким образом заставить всех мирян быть идеальными гражданами.

— Нет, ты не просто Кузьма, — иронично заметил я — ты гражданин Кузьма Минин!

— А что в том плохого? — удивился собеседник. — Я от своего батюшки не открещиваюсь.

— Что значит «не открещиваешься», ты что, Кузьма Минин?

— Ну да, Кузьма Минич Захарьев по прозвищу Сухорук, а что в том плохого?

— А почему ты сказал, что ты говядарь? — ошарашенно спросил я, во все глаза рассматривая будущего национального героя.

— Потому, что торгую говяжьим мясом.

— Погоди, значит, ты нижегородский земский староста Кузьма Минин?

— Нету нас в Нижнем Новгороде такого земского старосты, а из нижегородских посадских людей я один есть Кузьма Минич.

— Минич или Минин?

— Сие суть одно и тоже есть, Минин означает сын Минича. А откуда ты про меня знаешь? Я тебе про своего батюшку ничего не сказывал.

— Слухом земля полнится, — еще не придя в себя от неожиданного открытия, сказал я. Потом напряг память, пытаясь вспомнить еще что-нибудь про легендарного спасителя отечества. Однако ничего другого, как его памятник на Красной площади в компании с князем Пожарским, в голову не пришло.

— А князя Пожарского ты знаешь? — на всякий случай, спросил я. Кто знает, может быть, народные герои уже познакомились в предвкушении будущего сотрудничества и стояния в одной компании вблизи лобного места.

— Слышал про такого, его у нас в Пурехе под Нижним имением пожаловали.

— А сам ты с Дмитрием Михайловичем Пожарским не знаком?

— Это, который стряпчий с платьем?

— Вряд ли, тот Пожарский, скорее всего, воевода. А что значит стряпчий с платьем? Портной какой-нибудь?

— Нет, стряпчие — это царские слуги. «С платьем» те, что царской рухлядью и сукнами заведуют.