Сергей Шхиян - Время Бесов

• Название: Время Бесов
• Автор: Сергей Шхиян
• Жанр: Альтернативная история

С большим трудом отбившись от преследования сатанистов Крылов возвращается в город Троицк, в котором начались его приключения.

Однако там его ожидает арест и неопределенно долгое заключение в тюрьме по ложному обвинению. Что бы отделаться от «оборотня» полицейского, он опять использует «машину времени», пытаясь вернуться в свое время, но вместо этого попадает в наше недавнее революционное прошлое. Там его встречают и суровые комиссары в кожаных куртках, и легендарные герои революции, беззаветно преданные новым идеалам коммунизма.

---

После двух первых куплетов песня начала размываться и глохнуть. Скорее всего, дальше революционеры не знали слов. Мне показалось, что эти пьяные, нестройные голоса, таким образом вдохновляют себя на новые подвиги по разрушению старого мира. Я на всякий случай вышел в сени за топором и положил его под лавку, на которой лежал раненый. Чей-то высокий голос завел, было, «Удалого Хасбулата», но певца не поддержали. Я сел рядом с Иваном Лукичом, наблюдая за тем, что делается во дворе.

— Чего они там? — слабым голосом спросил он, когда я, чтобы лучше видеть, припал к стеклу.

— Собрались искать самогон.

Действительно, из амбара вышли трое, кучерявый стрелок, низкорослый в кожаной куртке и чахоточный, которого я узнал по сутулой фигуре. Они начали о чем-то совещаться, временами показывая пальцами на избу. Разговора слышно не было, но понять о чем совещались соратники, было несложно — продолжить или нет выбивать из хозяина спрятанное зелье.

На счастье Ивана Лукича, пересилила точка зрения о более широком спектре поисков, и троица пошла не в сторону избы, а к воротам. Оставшиеся в сарае товарищи опять запели «Интернационал», но без прежнего звероватого подъема. Я, наконец, смог немного отдышаться и расслабиться.

Что мне было делать в подобной ситуации? Я знал, чем кончались во время гражданской войны крестьянские выступления против Советской власти и, в отличие даже от самих большевиков, был в курсе того, что они пришли к власти «всерьез и надолго». При полном бесправии народа и беспределе местных властей любое противостояние кончилось бы для крестьян однозначно — Хатынью.

Гениальные руководители молодой Советской республики еще до того, как пришли к власти, поняли, что двойные стандарты ни в политике, ни в морали недопустимы. Стандарт должен быть один, их, а тем, кто с ним не согласен, легче заткнуть рот пулей или завязать губы колючей проволокой, чем потакать или переубеждать.

Между тем, в амбаре затянули революционную песню: «Мы жертвою пали в борьбе роковой». Пели ее душевно, протяжно, с грустью. Видимо, сказывалось отсутствие спиртного.

Послы не возвращались уже больше получаса, и песни делались все протяжнее и тоскливее. Наконец, не выдержав неизвестности, во двор вышел сам командир. Сначала он помочился прямо около входа, потом вразвалку направился к воротам. Я видел в окно, как он вышел на деревенскую улочку и услышал пронзительный, переливчатый свист. Тотчас ему ответили не менее замысловатым посвистом.

— Вы скоро? — крикнул он.

— Уже идем! — откликнулись пропавшие товарищи.

Командир остался на улице и ждал, пока они не подойдут. Неожиданно у ворот заиграла гармошка. Тотчас вся компания высыпала из амбара во двор. Послышались радостные крики и женские голоса. Гогочущей гурьбой продотрядовцы повалили обратно в сарай.

— Чего они там? — спросил хозяин.

— Женщин каких-то привели и гармониста.

— Эх, грехи наши тяжкие! — откликнулась за печью Елизавета Васильевна. — Совсем стыда нет, срам, да и только!

Я не рискнул с ней заодно морализировать по поводу плотских грехов и отошел от окна. Сколько-то времени в амбаре было относительно тихо, и слышалась одна лишь гармоника, как вдруг там опять поднялся гвалт. На улице уже темнело, но лампу мы не зажигали, сидели в темноте. Я подошел к окну и увидел, как из дверей кто-то выскочил и заспешил к избе.

— К нам гость, — едва успел предупредить я, как в сенях со звоном упало что-то металлическое, и в комнату без стука вошел продотрядовец.

— Эй, хвершал, — закричал он, — тебя командир завет! Живо, шагом марш!

Я не стал спорить, встал и двинулся к выходу, а посыльный, вместо того, чтобы сразу выйти, нашел ощупью стол и что-то с него забрал, как я догадался, керосиновую лампу Хозяева на это никак не отреагировали, и мы с ним молча вышли из избы. Меня подмывало спросить, что от меня нужно командиру, но я удержался. В амбаре горело несколько свечей, и визжала гармошка. Бойцы продотряда толпились вокруг трех женщин. Те выглядели смущенными и, похоже, не знали, что им делать. Около импровизированного стола, на котором стояли две бутыли мутной жидкости, в позе Наполеона в одиночестве стоял командир.

— Эй, ты, — позвал он меня, как только увидел, — иди сюда.

Я подошел. Командир был сильно пьян и посмотрел на меня бессмысленно и тупо. Вероятно, он уже забыл, зачем я ему понадобился, и пытался это вспомнить. Это у него не очень получилось, он недовольно замотал головой, после чего вызывающе сказал:

— Ты кто такой?

— Фельдшер, — коротко ответил я.

— А! Помню! — обрадовался он. — Будешь баб лечить.

— Что значит, лечить? — удивился я.

— Бабы — это народ? — строго спросил он.

— Народ, — согласился я.

— Простой народ должон заботу от Советской власти получать?

— А как же!

— Вот и будешь сейчас бабам клизмы ставить.

Я не стал задавать наивного вопроса, зачем здоровым бабам в присутствии пьяных мужиков нужно делать клизмы, оставив такую сексуальную фантазию на совести красного командира, и согласился:

— Давай клизму, поставлю.

— А у тебя что, нет своей? — очень удивился он. — Какой же ты после этого фельдшер!

— Вот такой, без клизмы, — коротко ответил я.

— А со мной выпьешь или побрезгуешь? — задал он мне новую задачу.

— Выпью, если ты Карла Маркса уважаешь, — в тон ответил я.

— Карла? Карла уважаю, и еще товарища Троцкого.

— А товарища Ленина?

— А ты про него откуда знаешь? — подозрительно прищурился командир.

— Он мой дядя, — совершенно серьезно сказал я, — а товарищ Крупская тетя.

— Чего? Это как так тетя?

— Вот так.

— За это нужно выпить, — обрадовался командир. — Мы всех товарищей из центра уважаем, особенно из храк, прак, ну, как их там, етишь твою мать, слово забыл. Этих, ну, — он пощелкал пальцами возле моего носа, — вспомнил, фракций! Ты фракции уважаешь?!

— Не то слово, люблю как родных!

— Петька! — закричал командир. — Подай, кружку!

Петька, крупный детина с непропорционально маленькой головой, отвлекся от ритуала ухаживания, налил полную жестяную кружку самогона и, торопясь вернуться к прерванному развлечению, принес командиру. Тот подержал ее в вытянутой руке, выцедил половину, сморщился, передернул плечами, так что едва не расплескал остатка и передал ее мне.

— Пей, товарищ, это хороший самогон, до сердца забирает!

Я глотнул мутную, вонючую жидкость и поблагодарил:

— Очень хорош!

— Видишь, — с философской грустью сказал командир, — разве при проклятом царском режиме мы такое пивали?

Он икнул и потерял нить разговор. Подумал, опять икнул и прочувствованно попросил:

— Если ты, товарищ, не будешь допивать, то отдай мне.

— Пей на здоровье, товарищ, — от всей души ответил я, возвращая напиток.

Командир жадно допил остаток и, проделав весь положенный ритуал передергивания, гримас и плевков в сторону, уставился на меня:

— А ты кто есть такой?

— Товарищ по партии, — на ухо, таинственно ответил я и, пока он, нахмурившись, соображал, что это значит, отошел к основной группе продотрядовцев. Там в это время во всю разворачивались галантные отношения. Гостьи, в плотном окружении возбужденных мужчин, кокетничая, угощались реквизированным самогоном и конфискованной ветчиной. Женщины уже начинали осваиваться с гогочущими кавалерами. Они были некрасивы, мужиковаты и заезжены скудной жизнью и тяжелой работой. Кто иной, только не я, мог бы предъявить им претензии по поводу морали. В деревне почти не было мужиков, кроме нескольких, вроде Ивана Лукича, да еще, пожалуй, одноногого гармониста, а природа требовала своего и теперь был их день. Одетые в ситцевые сарафаны и теплые кацавейки, они чувствовали себя нарядными, красивыми и, главное, желанными. Мужики смотрели на них масляными глазами и, не скрывая, предвкушали начало любовного праздника.

Поили молодок из той же жестяной кружки, что нас с командиром, наполняя ее до краев. Женщины по очереди жеманились, сразу не принимали переходящий «кубок», их неуклюже улещивали, после чего они соглашались принять угощение и лихо заглатывали спиртное.

Я предвидел, чем все это кончится и прикидывал, как незаметно уйти. Однако, пока это было невозможно, продотрядовцы еще не упились и сохраняли бдительность. Зачем я им понадобился, было непонятно, но как только подходил к дверям, кто-нибудь непременно окликал и требовал, чтобы вернулся.

Я исподволь рассматривал буревестников революции и ничего особенно зверского в них не находил. Обычные мужики, в основном деревенские, хотя командир и с ним еще двое больше походили на мелких уголовников. Сам командир совсем сломался и в стороне ото всех маршировал по амбару, ни на кого не обращая внимания. Уголовная парочка больше помалкивала, но ненавязчиво строила и подначивала остальных. Они, кстати, лучше чем деревенские товарищи держали хмель, и когда на них не смотрели, пакостливо переглядывались.