Сергей Шхиян - Время Бесов

• Название: Время Бесов
• Автор: Сергей Шхиян
• Жанр: Альтернативная история

С большим трудом отбившись от преследования сатанистов Крылов возвращается в город Троицк, в котором начались его приключения.

Однако там его ожидает арест и неопределенно долгое заключение в тюрьме по ложному обвинению. Что бы отделаться от «оборотня» полицейского, он опять использует «машину времени», пытаясь вернуться в свое время, но вместо этого попадает в наше недавнее революционное прошлое. Там его встречают и суровые комиссары в кожаных куртках, и легендарные герои революции, беззаветно преданные новым идеалам коммунизма.

---

— Я, батюшка, своих годов не знаю. Помню, что когда мы с тобой встенулись впервой, была еще совсем девчонкой.

Насчет девчонки было сильно сказано. Впрочем, как в свое время исключительно точно заметил физик Альберт Эйнштейн, все, в конце концов, относительно.

— А ты как, хорошо лекарствуешь?

— Успешно, бабушка, как Алю вылечил, с тех пор всех и лечу.

— Алевтинку твою помню, потом она барыней стала. Она часто к Антону Ивановичу в гости наведывалась. И сыночка вашего Антона Алексеевича я хорошо знала. Давненько все это было…

Не знаю почему, но спросить о судьбе жены и сына я не смог. Уже второй раз мне встречались люди, которые могли рассказать об их жизни, и оба раза я ничего не узнал На этот раз почти намеренно. Пока я не представляю своих близких, затерянных в глубине времени и ушедших поколений, они для меня такие же, какими я знал их совсем недавно.

Мы замолчали, как бы отдавая дань уважению прошлому.

— Лечишь-то руками или белыми шариками? — вдруг поменяла тему разговора бабка Ульяна

Когда мы встретились с ней впервые, Аля болела крупозным воспалением легких, знахарка ее осмотрела и приговорила к смерти, но, на счастье, у меня с собой оказались антибиотики, они помогли, и девушка выздоровела. Старуху это так удивило, что она даровала Але, о чем я уже говорил, способность слышать чужие мысли.

— Шарики мои давно уже кончились. Лечу руками, — ответил я.

— И что лучше? — с лукавой улыбкой спросила она.

— Руками, — признался я — Я теперь почти все болезни вылечиваю. А ты откуда знаешь, что я стал лекарем?

— Это был тебе мой подарок, — сказала она. — Алевтинку людей слышать научила, тебя — врачевать.

Теперь мне стало понятно, откуда у меня ни с того ни с сего появились экстрасенсорные способности.

— За что же ты меня, бабушка, так наградила? — спросил я.

Никаких заслуг у меня перед старухой не было. Мы и виделись-то всего один или два раза.

— За доброту, что неведомой девчонке помог, — ответила она.

— Какой девчонке? — удивленно спросил я, не понимая, о ком она говорит.

— Мне, неужто не помнишь?

— Не помню, — ответил я, с сомнением качая головой. Возможно, какой-то девочке, как и многим другим людям, я и помогал, но никак не этой старухе.

— Значит, не помнишь? — удивилась она.

— Нет, не помню.

— А говядаря Кузьму Минина помнишь? Боярыню Морозову?

— Кого? — переспросил я. — Какого Минина, народного героя?

— Его, касатика, — ответила старуха.

— Конечно, помню, он на Красной площади стоит.

— Как это стоит? — удивилась теперь уже Ульяна.

— Ну, не сам конечно стоит, а его памятник, — сказал я, но, видя, что недоумение на ее лице не исчезает, объяснил. — Великим людям делают специальные памятники. Это вроде как лики святых на иконах только из, из… — Я подумал, что про бронзу она тоже вряд ли знает, и сказал понятное, — из чугуна.

— Кузьма из чугуна стоит? — поразилась старуха. — Вот бы дядя Кузя узнал, то-то порадовался!

— Вы что, с ним знакомы? — совсем обалдев от невероятности происходящего, спросил я.

— Как же не знакома, когда он твой друг.

— Мой друг? — повторил за ней я.

— Так ты и вправду ничего не помнишь? — наконец, поверила старуха. — И про Наталью Морозову забыл?

— Это которая боярыня, староверка? Та, что на картине Сурикова на санях в ссылку едет? Тогда ее не Натальей, а Феодосия зовут.

— Я про твою зазнобу, говорю, Наталью Георгиевну.

— Первый раз о такой слышу.

Ульяна посмотрела мне в лицо своими светлыми, старыми глазами и, кажется, поверила, что я ее не морочу.

— Знать, потом услышишь, — сказала она и встала с подоконника. — Ну, батюшка Алексей Григорьич, мне идти пора. Путь неблизкий, а ноги у меня старые.

— А зачем вы сюда приходили? — спросил я.

— С тобой повидаться, батюшка.

— Откуда вы знали, что меня встретите?

— Стало быть, знала, — коротко ответила старуха, почему-то больше не желая со мной разговаривать. — Прощай, батюшка, может, когда еще свидимся.

Я хотел задержать ее и выспросить, что она, собственно, имела в виду, говоря о Минине и Морозовой, но она замкнулась, опустила плечи, стала с виду совсем дряхлой и засеменила к выходу.

Что имела в виду бабка Ульяна, называя людей, живших триста лет назад, своими и, главное, моими знакомыми, я так и не понял. Да и, вообще, наша с ней встреча получилась какой-то фантастической. Теоретически, встречаясь с «долгожилыми» людьми, как называет себя Марфа Оковна, женщина, которая втравила меня в путешествие в прошлое, и ее жених Иван, ставший моим приятелем, я уже допускал, то, что какой-то вид или подвид Homo habilis (человека разумного) может жить дольше нас, homo sapiens (человека мыслящего), больше не казалось мне невероятным. В конце концов, можно обратиться к Библии, там сказано, что Адам прожил девятьсот тридцать лет, его сын Сиф почти столько же, сколько и отец, девятьсот двенадцать, а внук, Енох — девятьсот пять лет. Почему бы и бабушке Ульяне не пожить лишнюю сотню-другую лет?

Однако, не успел я толком прийти в себя после неожиданной встречи со старухой, как на меня свалилось новое происшествие. В барский дом явились коммунары, с ломами и топорами, как выяснилось, выкорчевывать рамы. Я вышел наружу, когда они начали обсуждать, откуда начинать ломать, сверху или снизу. Не то, что у меня был какой-нибудь личный интерес к этому дому, возмутило бесцельное варварство. К тому же это имение теперь принадлежало, если верить старухе, крупному российскому ученому Николаю Николаевичу Бекетову, основоположнику отечественной биохимии.

— Зачем вообще выламывать рамы? — спросил я одного из коммунаров, высокого, худого человека с птичьим лицом и маленькой, на тонкой жилистой шее головой, отчего он казался похож на грифа.

— Как проклятый помещичий дом поломаем, на этом месте поставим эту, как ее, — он повернулся к товарищам, чтобы подсказали забытое слово, но те ему не помогли, угрюмо переминались с ноги на ногу, — ну, эту, холеру, чтобы написаны герои революции.

— Стелу, что ли? — предположил я. — Или памятник?

— Чего надо, то и поставим, — рассердился микроцефал, — а ты иди своей дорогой и в наши дела не встревай.

— Да вы знаете, чей это дом?

— Знаем, проклятого помещика, есплуотатора и кровопийца. Пошли, товарищи, чего это над нами продотрядовец раскомандовался. Ломать, не строить!

— Я вам поломаю, — разозлился я, — а ну, пошли вон отсюда!

Коммунары, а их было человек десять, были людьми свободными и гордыми, поэтому мой грубый, командный тон задел за живое.

— Да ты знаешь, вша тифозная, что мы сейчас с тобой сделаем? — спросил длинношеий, примеривая в руке топор.

— Так ты что, меня пугать вздумал? — угрожающе спросил я, вынимая из кармана наган. — Ну, кто из вас такой смелый, кого первым класть?!

Коммунары при виде оружия притихли и начали нерешительно отступать. Потом один из компании, с конопатым лицом, успокоительно сказал:

— Да брось ты его, товарищ Филипп, пущай с им товарищ Бебель разбирается. Чего тебе, больше всех надо!

Товарищ Филипп шмыгнул своим орлиным носом и еще больше вытянул шею:

— Ты, товарищ, не знаешь с кем связался, — строго, чтобы сохранить лицо, сказал он. — Наше дело не просто политическое, наша коммуния тебе за то спасибо не скажет!

— И правда, товарищ, — вмешался еще один политически подкованный участник конфликта, — ты бы, чем здря наганом махать, открыл дебаты, а то нашу кашу жрешь, аж за ушами трещит, а теперь орешь, как при старом прижиме!

Мне и самому уже начало казаться, что я немного перегнул палку, особенно с учетом их винтовочного арсенала и пулемета системы «Максим». Пришлось выкручиваться:

— Да как же на вас не орать, дорогие товарищи коммунары, когда вы собрались ломать дом лучшего друга и соратника нашего незабвенного товарища Карла Маркса? Это что за идеология такая и политпросвет? Здесь, может, по приказу из центра будет открыт музей победившей революции, а вы сюда с топорами явились! Да узнай о такой вашей контрреволюции товарищ Карл Маркс или, скажем, товарищ Троцкий, они что сделают? Пришлют сюда ЧОН и вас всех к стенке за саботаж! Дебаты хочешь? — набросился я на политически подкованного коммунара — Даешь дебаты! Только потом сами не обижайтесь!

Моя речь, кажется, произвела впечатление. Во всяком случае, суровые лица революционеров смягчились.

— Так что же ты сразу не сказал, чей это дом! — с упреком спросил меня товарищ Филипп, засовывая древко топора за ремень шинели. — Мы чего? Мы товарища Карла Маркса за отца родного почитаем. Нам самим думаешь, здеся ломаться охота?

Назад в коммуну мы шли вместе Довольные, что удалось увильнуть от работы, коммунары добродушно подтрунивали над нами с Филиппом. Тот скалил в улыбке мелкие зубы и периодически хлопал меня по спине. Из церкви нам навстречу вышел недовольно удивленный товарищ Август: