Сергей Довлатов - Письма Ефимову

• Название: Письма Ефимову
• Автор: Сергей Довлатов
• Издательство: Звезда
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-7439-0021-3

---

20 февраля 1982 года

Дорогой Игорь!

За книжки — большое спасибо. «Аристофанину» [изданный в «Эрмитаже» сборник пьес В.Аксенова] ребятам передал, вызвав саркастические улыбки. Из Виньковецкой, если можно, дадим кусочки с указанием, где приобрести. Шрагину бандероль передам.

Мой роман теперь называется — «Пять углов». Кстати, я его недавно переписал. Вернее, редактируя, перепечатал с фотопленки. Там около 500 страниц. Петя и Саша читали и говорят, что роман хороший, но обязательно нужно дописать еще одну часть, где бы действие происходило уже на Западе. Сюжет, если Вы помните, заключается в том, что автор и герой постепенно совмещаются в одно документальное лицо, и это лицо — писатель. Так вот, в «Невидимой книге», которая сейчас является последней, 4-й частью романа, герой писателем еще не становится. Раньше я хотел закончить все это куском про заповедник, и в этом заповеднике героя умертвить, но теперь я согласен с Петей и Сашей. Про заповедник будет отдельная повесть, а роман надо дописать. Чем я вскорости и займусь.

Особого интереса к моим рукописям никто не проявляет. Карл спрашивал несколько раз, но вяло. Так что предложением это назвать нельзя. Дэвид в «Руссике» уверенно сказал — все издадим. Но он жуткий прохиндей. Лишних дел я с ним иметь совершенно не желаю. Я думаю, что и в газете-то долго не протяну. Тем более что она становится все гнуснее. Давидка требует сионизма, раздобывает где-то чудовищные материалы и заставляет их публиковать. Мы уже почти не сопротивляемся. Но уже сейчас неловко ставить под этим свою фамилию. А дальше будет хуже.

Короче, если «Зона» не принесет Вам убытков, давайте займемся романом. Правда, я не знаю, может ли быть рентабельной такая толстая книга, но это уже Ваше дело.

«Зону» я готовлю. Все будет закончено к 1 мая. Посылаю Вам двадцать страниц, по ним уже можно судить о фактуре. Если Вы одобряете такое построение, то отложите эти 20 страниц куда-то в сторонку. Прежде, чем Вы приступите к набору, давайте согласуем технические моменты — формат, ширину набора, кегль. У Езерской, например, по-моему — широковатый набор, и поля сверху слишком узкие. И еще у нее глупо выглядят в оглавлении подзаголовки: интервью с таким-то, интервью с таким-то. Мне кажется, надо было просто дать фамилии. Но это уже не имеет отношения ко мне никакого.

Там у меня в «Зоне» беллетристику, видимо, надо набирать обычным шрифтом, прямым, а письмо к издателю — курсивом и поуже.

Но это мы все потом обсудим. Пока что, я Вам позвоню из редакции через неделю, а Вы скажете, нравится Вам или нет. Если нет, то переделаем.

Всего доброго. Всех Ваших обнимаем.

С. Довлатов. […]

Как вам мои первые страницы? Высылаю следующий отрывок.

P.S. В нашей русской колонии попадаются чудные объявления.

Напротив моего дома висит объявление:

ТРЕБУЕТСЯ ШВЕЙ!

Чуть левее, на телефонной будке:

ПЕРЕВОДЫ С РУССКОГО И ОБРАТНО, СПРОСИТЬ МАРИКА…

* * *

Ефимов — Довлатову

8 марта 1982 года

Дорогой Сережа!

На этой страничке просто пример того, как будут стыковаться два вида набора. Формат книги: 5,5 х 8»; зеркало текста 25 х 39 пайкас (Вы, конечно, уже знаете, что это такое). Напишите, устраивает ли.

Большой роман издать, конечно, хочется. Но нелегко. Давайте вернемся к этому разговору месяца через три, когда я приеду в Нью-Йорк. Надеюсь, к тому времени я с большей определенностью смогу сказать Вам о сроках. Ведь это самое главное. Вы же пока обязательно вытребуйте у Карла письменное разрешение включить в роман «Невидимую книгу». Ведь копирайт на ней Ардиса. Это Вам понадобится, где бы Вы ни издавали (в том числе и по-английски). Натравите на него своего агента. Я предвижу, что крокодил-Проффер будет очень неохотно разжимать челюсти, будет врать, что издаст сам.

Всего доброго, поцелуи семье,

Ваш Игорь.

* * *

Довлатов — Ефимову

1 апреля 1982 года

Дорогой Игорь!

В силу многолетней традиции начинаю с извинений. Тут ко всем моим неприятностям случился запой, и я чуть не умер, с конвульсиями и прочими делами. Видимо, лекарство продолжает действовать, или организм потерял закалку, в общем, чуть не помер, это был сущий кошмар. Американский запой ху[же] нашего, хотя всего много, и это-то и губит. Там был фактор материального истощения, когда уже никто не одалживает, и это действовало как тормоз. Здесь же нельзя остановиться, все есть и не кончается.

Продолжение рукописи высылаю только сейчас + слабый зирокс передней обложки, в действительности обложка — яркая, простая и эффектная. Я мог бы выслать ее оригинал, но если Вам не понравится, то чего зря высылать.

Меня смущает одна мелочь: не будет ли набор широковат, а внутренние поля, следовательно — узковаты, и тогда при чтении люди будут книжку сильно (и с раздражением) раскрывать, энергично проводя сверху вниз согнутым указательным пальцем. И тогда книжка вскоре развалится на две части. Примите это к сведению, хотя, наверное, уже приняли.

Ну, пока все. Сил еще очень мало. То, что творится у нас на бывшей работе — описать невозможно — все друг на друга подали в суд, всего перекрестных вариантов — около двадцати, но мотивы однородны — воровство, обман, мошенничество.

Все. Обнимаю. Не сердитесь, как не сердились и раньше.

Всем привет.

С. Довлатов.

* * *

Ефимов — Довлатову

9 апреля 1982 года

Дорогой Сережа!

Да, новости печальные. Тем более что и оправданий для запоев становится все меньше: кругом успехи, нормальная семейная жизнь. Видать, Город Желтого Дьявола засасывает.

Обложка очень славная. А какого цвета? Хотелось бы также взглянуть на рисунки Свешникова.

Поля у книги будут достаточно широкие, не беспокойтесь.

Не могу скрыть от Вас — меня огорчило замечание, оброненное Вами в разговоре по телефону. Конечно, я знал, что Проффер поливал и поливает меня за глаза (начал задолго до разрыва), так что практически у меня уже нет надежды когда-нибудь получить работу в американском университете. Конечно, я знал, что все его обвинения (против меня, против Леши, против Вас и против десятка других) похожи на обвинения, выдвигавшиеся месье Пьером против Цинцинната Ц.: черствость, бездушие, необязательность, неблагодарность. Но у меня была иллюзия, что где-то, время от времени эта волна клеветы должна наталкиваться на моих друзей и встречать хоть какое-то (пусть слабое и безнадежное) сопротивление. Что друзья могут по крайней мере сказать, что Ефимова даже враги не могут поймать на вранье, а Проффер лжет всегда, если только у него есть надежда не быть пойманным с поличным.

Судя по всему, ничего такого Вы не сказали (с кем был разговор? с Полем Дебрецени?).

Больше того: через неделю я узнаю из газеты, что у Вас нет среди американцев лучшего друга, чем мистер Проффер. Плохи тогда Ваши дела в Америке. Не от этого ли «друга» Вы бегали, когда он пытался встретиться с Вами в Нью-Йорке? Не он ли так и не смог вытянуть Вас на разговор во время конференции на Западном побережье? А может. Вы просто почувствовали после визита в Северную Каролину, как страшно иметь его в «не друзьях»?

Я не сержусь, но все это мне горько. Похоже, что я и перед друзьями скоро должен буду оправдываться: зачем так обидел доброго и доверчивого профессора.

Ну, хватит об этом.

Надеюсь, увидимся в конце мая. Жму руку,

Ваш Игорь Ефимов.

* * *

Довлатов — Ефимову

12 апреля 1982 года

Дорогой Игорь!

Как это ни странно. Ваше письмо обрадовало меня, поскольку в нем звучит человеческая нота, а именно — нота досады по отношению ко мне, что возможно лишь при общем дружеском, заинтересованном чувстве. Я же этого чувства добивался многие годы, дорожу и горжусь им чрезвычайно, и потому едва ли не в торжествующем настроении приступаю к оправданиям.

Нет ни одного человека в мире, в глазах которого менее, чем в Ваших глазах, я хотел бы выглядеть мелким, ловким и трусливым человеком. (Если окинете взглядом мои знакомства, то убедитесь, что я не преувеличиваю.) Что и говорить, я многое делаю бездумно, небрежно и претенциозно, что-то пишу и затем сожалею об этом, и так далее. Но в какой-то части своего поведения я могу оправдаться перед Вами. Я бы только просил, чтобы это письмо прочитала также и Марина, поскольку высоко ценю женскую чуткость, а на Марину рассчитываю особенно, и даже вроде бы и раньше прибегал к ее душевному посредничеству.

Клянусь Вам, я не помню, кто именно, но кто-то в общем потоке разговоров сказал примерно следующее:

«Конечно, Проффер — гад, что сначала эксплуатировал, а затем уволил Игоря с его женщинами, но и Проффера следует понять, его доводы надо выслушать — как-никак Ефимов создал рядом с Карлом свое издательство, и чувства Проффера понятны…» Я, честное слово, не помню, кто это говорил, но не Дебрецени, и вообще — не американец, а русский, может быть, какой-нибудь Юз, или Люда, или Майя Аксенова, я не помню — кто, но хорошо помню, что это был русский язык, и что говорилось это не с осуждением в Ваш адрес, а с призывом к объективности.