Фредерик Форсайт - Призрак Манхэттена

• Название: Призрак Манхэттена
• Автор: Фредерик Форсайт
• Жанр: Детектив

Роман написан в 1999 году и представляет собой книгу, поделенную на главы, в которых совершенно посторонние люди каким-либо образом сталкивались с загадочным «Пизраком Манхеттена» и рассказывали об этом. Сама книга далеко ушла от романа Гастона Леру, то есть от оригинала у нее остались только детали и имена главных героев.

Известнейший американский писатель-детективщик Фредерик Форсайт написал этот роман «под заказ», по заказу Эндрю Ллойд Уэббера, с которым Форсайт состоит в долгих дружеских отношениях ещё со времен, когда Уэббер писал музыку к фильму по его «Odessa files», и является сиквелом именно к мюзиклу ALW.

---

В этот самый момент я гулял по берегу моря с католическим священником, пока мальчик и его мать осматривали игрушки внутри магазина. Судя по всему, там была куча этих игрушечных обезьянок, но ни одна из них не играла той странной мелодии, что я впервые услышал в апартаментах дивы в «Уолдорф-Астории».

Затем она пошла вместе с Зазывалой – посмотреть на место под названием «Лабиринт Зеркал». И снова я туда не пошёл. В любом случае меня туда не приглашали. Наконец я вернулся на ярмарку, посмотреть, закончился ли осмотр, и не собираются ли все вернуться на Манхеттен.

Я видел, как ирландский священник провожает мальчика до коляски, которую мы наняли на железнодорожной станции, и заметил, но смутно, ещё одну коляску, которая стояла практически рядом с первой. Это было очень странно, потому что больше никого не должно было быть на ярмарке.

Я уже был на полпути к воротам, когда появилась фигура, бегущая по направлению ко мне и, кажется, бегущая в панике. Это был Дариус. Он был исполнительным директором корпорации, владельцем которой оказался тот загадочный человек в маске. Я думал, что он бежал ко мне, но он пробежал мимо, словно меня там и не было. Он бежал из Лабиринта Зеркал, он кричал что-то, но не мне, а, казалось, морскому ветру. Я не мог понять, что он кричит. Это был не английский, но поскольку у меня был хороший слух, я взял карандаш и записал то, что, как мне показалось, я слышал, хотя и не понимал значения.

Позже, гораздо позже, я вернулся на Кони-Айленд и поговорил с Зазывалой, который показал мне записи, что он вёл, и в которых он отметил всё, что произошло в Лабиринте Зеркал, пока я гулял по берегу моря. Если бы я вчитался в этот отрывок, я бы понял, что происходит вокруг меня и смог бы это предотвратить. Но я не вчитывался в записи Зазывалы и не понял трёх слов на латыни.

Вам это сейчас может показаться странным, молодёжь, но в то время одежда было очень формальной. Молодым людям полагалось всё время носить костюмы, часто с жилетами, да ещё с накрахмаленными белыми воротничками и манжетами. Беда заключалась в том, что счета из прачечной были такими огромными, что молодые люди со скудной зарплатой не могли позволить себе такие костюмы. Поэтому многие из нас носили съёмные целлулоидные воротнички и манжеты, которые можно было снять на ночь, быстро почистить влажной тряпочкой, и благодаря этому рубашку можно было носить несколько дней, но с чистыми воротничками и манжетами. И вот, хотя блокнот был в кармане моего пиджака, я написал слова, выкрикнутые Дариусом, на манжете.

Он казался полусумасшедшим, когда бежал мимо меня, совершенно не похожим на того хладнокровного исполнительного директора, встреченного мной в переговорной. Его чёрные глаза были широко распахнуты и вытаращены, его лицо было бледно как череп, его длинные чёрные волосы развевались на ветру. Я проследил за ним взглядом и видел, как он пробежал к воротам парка. Там он столкнулся с ирландским священником, который запихнул Пьера в коляску и возвращался поглядеть, где его нанимательница.

Дариус остановился при виде священника, и они несколько секунд таращились друг на друга. Даже находясь в тридцати ярдах на холодном ветру, я почувствовал напряжение. Они были похожи на двух питбулей, встретившихся накануне схватки. Потом Дариус побежал к своей коляске и отъехал.

Отец Килфойл вышел на дорожку, причём вид у него был мрачный и задумчивый. Мадам де Шаньи вышла из Лабиринта Зеркал бледная и дрожащая. Я был в самом центре драмы и не мог понять, чему я был свидетелем. Мы поехали обратно на станцию, а затем на Манхеттен в полной тишине, только мальчик весело болтал со мной о магазине игрушек.

Последнюю улику я получил через три дня. Премьера новой оперы была подлинным триумфом. Правда, я не помню её названия, но опера меня никогда особенно и не интересовала. Мадам де Шаньи пела как ангел небесный, а вся публика была в слезах. Затем была потрясающа вечеринка прямо на сцене. Президент Тедди Рузвельт был там со всеми супербогатыми ньюйоркцами. Там были знаменитые боксёры, был Ирвинг Берлин, был Буффало Билл. Да, юная леди, я с ним встречался. И все отдавали дань молодой оперной диве.

Действие оперы разворачивалось во время американской гражданской войны, а главной декорацией служил фасад помещичьего дома на виргинской плантации. Передняя дверь дома поднималась вверх, а ступени располагались с обеих сторон на уровне сцены. Посреди торжеств в дверном проёме появилась мужская фигура.

Я сразу узнал его или подумал, что узнал. Он был одет в униформу по своей роли: это была роль раненого капитана союзных войск, с лицом, полностью закрытым повязками. Это он исполнял страстный дуэт с мадам де Шаньи в последнем акте, когда он вернул ей их обручальное кольцо. Было странным, что, несмотря на то, что опера закончилась, повязка по-прежнему закрывала его лицо. Потом я понял, почему. Это был Призрак. Таинственная фигура, которая, казалось, владела всем Нью-Йорком, тот, кто помог возвести Манхэттенскую Оперу благодаря своим деньгам, и благодаря которому французская аристократка переплыла Атлантику, чтобы петь в Нью-Йорке. Об этом я узнал позже, но уже слишком поздно.

Я разговаривал с виконтом де Шаньи в это время, с обаятельным человеком, который гордился успехами своей жены и был в восторге оттого, что только что встретился с нашим президентом. Через его плечо я увидел, как примадонна поднялась по лестнице и заговорила с этой тёмной фигурой, про которую я думал, что это Призрак. Я знаю, что это был он. Это не мог быть никто другой, и казалось, что у него была над ней какая-то власть. Я ещё тогда не понял, что они знали друг друга ещё двенадцать лет назад в Париже, и даже ещё гораздо ближе.

Прежде чем они расстались, он вложил ей в ладошку маленькую записку, которую она спрятала за корсаж. Затем он исчез как всегда. Он мог быть в одном месте в одну секунду, а в следующую уже исчезнуть.

В конкурирующей с нами газете был репортёр, ведущий светскую хронику – в New York World – пулитцеровском прихвостне. На следующий день она написала, что видела этот инцидент, но она думала, что никто другой его не заметил. Она ошибалась. Я заметил. Но я видел кое-что ещё. Я не спускал глаз с леди в течение всего вечера, и естественно, через некоторое время она достала записку и прочла. Когда она прочла, то, оглянувшись, скомкала записку в маленький шарик и выбросила его в мусорную корзину, куда выкидывали опустошённые бутылки и грязные салфетки. Через несколько мгновений я достал его оттуда. На тот случай, если вам интересно, она у меня сегодня с собой.

В тот вечер я просто запихал её к себе в карман. Она лежала в течение недели на моём туалетном столике в моей квартире, а позже я сохранил её как напоминание о тех событиях, которые разворачивались на моих глазах. В записке говорится: «Позволь мне увидеть мальчика всего один раз. Позволь мне сказать ему последнее прости. Пожалуйста. В тот день, когда ты поплывёшь домой. На рассвете. В Бэттери-Парк. Эрик».

Тогда и только тогда я сложил части мозаики вместе. Тайный поклонник ещё до её замужества, двенадцать лет назад в Париже. Невознаграждённый влюблённый, иммигрировавший в Америку и ставший достаточно богатым и могущественным, чтобы устроить её приезд и выступление в его собственном оперном театре. Трогательно, но больше годится для романтичной леди-романистки, чем для прожжённого уличного нью-йоркского репортёра, каким я себя полагал. Но почему он был в маске? Почему не пришёл встретиться с ней как все? Этим вопросам я до сих пор не нашёл ответа. И тогда тоже, и это была моя ошибка.

Как бы там ни было, леди пела шесть вечеров. Каждый раз она покоряла весь театр. 8 декабря было её последнее выступление. Другая примадонна, Нелли Мелба, единственная в мире соперница французской аристократки, должна была прибыть 12-го. Мадам де Шаньи, её супруг, сын и её свита должны были отплыть на борту RMS City of Paris, направляясь в Саутгемптон, Англия, для выступлений в Ковент-Гардене. Их отплытие было назначено на 10 декабря, и в знак дружбы она дала мне понять, что я могу быть в это время на Гудзоне и проводить её. К тому времени я был воспринимаем всем её окружением почти наравне с членами её семьи. В уединении её личной гримёрной я мог получить моё последнее эксклюзивное интервью для New York American. Потом я мог вернуться к убийствам, пулям и боссам Таммани Холла.

Ночью 9-го я плохо спал. Я не знаю, почему, но вы все здесь понимаете, что если выдаётся такая ночка, нет смысла пытаться уснуть опять, лучше встать и покончить с этим. Итак, я встал в 5 часов утра. Я умылся и побрился, затем оделся в мой самый лучший тёмный костюм. Я пристегнул твёрдый воротничок и завязал галстук. Не раздумывая, взял два жёстких целлулоидных белых манжета из полудюжины на туалетном столе и нацепил их. Поскольку я проснулся столь рано, я подумал, что я могу тоже пойти в «Уолдорф-Асторию» и присоединиться к семейству де Шаньи за завтраком. Чтобы сэкономить на кэбе, я прогулялся, прибыв в десять минут восьмого. Ещё было темно, но в комнате для завтраков уже одиноко сидел отец Килфойл с чашкой кофе. Он радостно поприветствовал меня и затем поманил к себе.