Луи Басс - Роскошь изгнания

• Название: Роскошь изгнания
• Автор: Луи Басс
• Жанр: Фэнтези

Торговец антиквариатом Клод Вулдридж, приобретя букинистическую лавку, случайно обнаруживает пачку писем начала XIX в., связанных с Байроном и выводящих его на след самой сенсационной загадки великого поэта. Но он даже не догадывается, что это изменит всю его жизнь, заставит пугливо озираться через плечо и видеть призраков – в сутолоке лондонского Сити, в сумрачных покоях полуразрушенного неаполитанского палаццо...

---

– Нет, никогда.

– Хочешь попробовать? Могу научить. У меня есть пара аквалангов.

– Это было бы замечательно. А лодка у тебя есть?

– Нет. Была когда-то, маленький ялик, но когда пошли дети, я не мог позволить себе держать ее. Просто ныряю с берега.

– Подойдет. Я не привередлив.

Бруно рассмеялся:

– Я заметил! Для богача у тебя очень легкий характер. – Он нырнул, как дельфин, и не появлялся, казалось, вечность. Я уже начал думать, что он утонул, как он вынырнул рядом со мной в туче брызг, блестя торсом в лунном свете. – Тогда в субботу и отправимся.

Поразительно, насколько может меняться настроение. (Музыка – поразительная вещь!) Впервые после того, как я покинул Англию, я испытал чувство беззаботной легкости, однако стоило мне расстаться с Бруно, как оно сменилось глубочайшим отчаянием.

В ту ночь я так и не ложился. Сидел на балконе и смотрел на спящий город, куря и прихлебывая джин. Дружбы с Бруно никогда не будет достаточно. Пустота, которая все поглотила, когда я жил дома, с легкостью пожрет и подобные банальные отношения.

Минут через двадцать после того, как встало солнце, я, словно пробуждаясь от транса, заметил окружающий мир. Воздух был еще прохладен, но в нем уже ощущалось напряженное ожидание надвигающейся жары. Я встал, расправляя одеревеневшее тело, еще слегка пьяный, и поднял москитную сетку, затягивавшую балкон. Облокотившись о перила, окинул взглядом неспокойное море, торжественные, подернутые дымкой холмы.

Неожиданно я услышал какой-то шум так близко у себя над головой, что поспешил пригнуться. Темная тень промелькнула над плечом. Выпрямившись, я понял, что это Перси. Он пролетел мимо меня и полетел дальше, над городом. Он явно отвык летать, потому что вскоре сел отдохнуть на телевизионную антенну на крыше.

Когда я понял, что произошло, меня пронзила невыносимая боль. Я принялся прыгать, выкрикивая его имя, махать руками, как ненормальный, надеясь, что он просто пробует летать и вернется, но он не обращал на меня внимания. Он снова поднялся в воздух и полетел сначала неровно, но потом набрал высоту и обрел уверенность, полетел прочь – над хаосом Неаполя на юг, в Африку.

Я смотрел ему вслед, пока он не превратился в точку на фоне голубой дымки холмов. Когда он исчез из глаз, я подумал, что потерял его навсегда, но тут снова увидел его. Он возвращался дважды или трижды, пока не исчез окончательно, растворился в слоистой дымке. На этот раз было ясно, что это все, но я еще долго стоял, всматриваясь туда, где он мелькнул напоследок. Очередной знак, который было легко понять.

13

Неаполь обезлюдел. Улицы и бары опустели, многие магазины закрылись. Стоял август, и большинство горожан уехали в отпуск. Отвозя Паоло домой и проезжая приморским бульваром, я видел, как отплывал один из последних битком набитых паромов – гудящий белый дворец, такой огромный, что он казался недвижным на воде. Но с причала доносились крики, и канаты толщиной в руку, извиваясь змеей, разбивали спокойную гладь моря – левиафан двигался. Словно затем, чтобы сделать еще ощутимей пустоту, остающуюся на берегу, корабль издал долгий мрачный рев, который смыл все остальные звуки, трижды прокатился эхом по заливу и смолк.

Только распоследние бедняки оставались на этот месяц в городе. Хотя дела в гараже шли вяло, Бруно не мог позволить себе уехать. По улицам бродили немногочисленные туристы, но их было слишком мало, чтобы атмосфера в гараже оживилась. В этот период туристы не жаловали Неаполь, ожесточенно соперничающий с Венецией, Флоренцией и Римом в их привлечении.

Здесь, в огромных руинах на вершине холма, даже мои любимцы вели себя необычно тихо. Может, на них подействовал вирус запустения, распространяемый городом, а может, что более вероятно, причиной тому была жара, ставшая вовсе невыносимой. Я приспособился работать в предрассветные часы и спать, когда наступало самое пекло. Трелони несколько недель почти не двигался, разве только с наступлением темноты. Он лежал, вытянувшись на прохладном мраморном полу, положив голову на лапы и часами глядя в никуда. Моя снисходительность к его обжорству привела к тому, что он так растолстел, что я боялся, как бы в такую жару его не хватил удар. Время от времени он вставал и брел к фонтанам, чтобы, не обращая внимания на мои предостережения, искупаться в грязной зеленой воде, которая теперь загнивала еще быстрей. Даже привычный к жаре Каслриг стал необычно вялым и с кислой физиономией бродил по дому или исчезал в разросшихся вокруг дома джунглях, чтобы проспать там до вечера.

Перси не появлялся. Каждый день, просыпаясь в конце дня, я выходил на балкон и вглядывался в синее палящее небо, вопреки всему надеясь увидеть его, летящего с юга ко мне над городскими антеннами. Что-то подсказывало мне, что однажды он вернется домой, прежде чем придет конец.

Теперь, по прошествии времени, меня настигло и не отпускало мучительное видение: моя семья каким-то образом узнала, где я скрываюсь. Даже сейчас они, возможно, еще искали меня, следуя указаниям, содержащимся в моей прежней жизни. В любой момент кто-то из них мог позвонить в ворота моего палаццо. Я держался за эту мысль, словно их появление могло как-то спасти меня, но знал, что это просто гипноз отчаяния.

Неаполь был безлюден. В нем властвовала та же горячая пустота, что поселяется в школе на период летних каникул. Невозможно было представить, что когда-нибудь в нем вновь забурлит жизнь. Как будто печать, которую наложило на меня мое изгнание, легла и на весь город. Источник этой странной атмосферы, царившей в городе, находился здесь, среди холмов, возвышавшихся над заливом, где, казалось, все днем было погружено в сон: спали Трелони, растянувшись на мраморном полу, Каслриг, калачиком свернувшись под пальмой, летучие мыши, вися вниз головой на потолочной лепнине разрушающейся столовой на нижнем этаже. Прячась в этих руинах, защищенных от внешнего мира разросшимся садом, я наконец начал понимать, что я такое; и я тоже спал, лежал целыми днями, погруженный в дрему, как великан-людоед, скованный чарами сна.

После нашего ночного купания Бруно доказал, что держит слово, и научил меня нырять. Мы погрузили принадлежности для подводного плавания в багажник «моргана», и он отвез меня в относительно уединенную бухточку к югу от города. По дороге он рассказал об опасностях, подстерегающих меня под водой, – неполадки с аквалангом, кессонная болезнь, паника, клаустрофобия, необъяснимое чувство эйфории, возникающее на определенных глубинах и могущее заставить тебя с радостью утонуть, – и научил языку знаков, при помощи которых объясняются под водой.

Первое же погружение наполнило меня странным восторгом. Едва оказавшись под водой, я сразу почувствовал себя как дома. Лениво плавая на мелководье, в ровных столбах света, идущих с поверхности, в безмолвии, нарушаемом лишь шумом моего дыхания и пузырьков стравливаемого воздуха, я начал забывать о том, что постоянно угнетало меня. Я видел перед собой только колышущиеся водоросли, неуклюжих лангуст, стайки рыбешек, одновременно бросающихся в сторону, словно под действием невидимого магнита. Скоро я забыл о необходимости быть осторожным и потерял ощущение времени, меня неодолимо повлекло на глубину. Я подал знак Бруно и стал погружаться.

Метрах на пятнадцати морская жизнь стала скудней, скала больше, и я почувствовал, что наконец-то окончательно освободился от всего. Плывя там, охваченный эйфорией смерти, я почувствовал прикосновение к плечу, медленно повернул голову и увидел Бруно, который следовал за мной и знаками показывал, что нужно выплывать на поверхность. Мы поднимались неспешно, на определенных глубинах делали остановки, держась за скалы, и Бруно отмерял время по своим часам.

Когда мы наконец вырвались на поверхность к шуму и свету, я вынул изо рта загубник и спросил, что случилось, почему он велел подниматься.

– Ты погрузился на пятьдесят метров, Scrittore! С ума, должно быть, сошел!

– Это почему же?

– Никто в первый раз не погружается на пятьдесят метров. В твоем возрасте вообще нельзя погружаться на такую-то глубину.

– Ну и что, мы же в порядке, все обошлось?

– Обошлось на этот раз. Но у меня не было с собой таблиц декомпрессии, так что пришлось действовать наугад. Мы можем заболеть кессонной болезнью. – Он покачал головой. – Я хотел, чтобы мы поныряли на мелком месте, ты, ненормальный англичанин.

– Извини.

Мы выбрались на берег и сели на песке, не снимая с себя снаряжения, ожидая предсказанного колотья в ушах. Бруно не злился на меня, хотя имел на это полное право. Он просто не стал говорить, чем все могло кончиться. Я не сразу осознал, что он рисковал жизнью, последовав за мной и вытащив на поверхность.

– Я не понимал по-настоящему, что делаю, Бруно. Прошу прощения.

– Ладно, пустяки. Подводное плавание всегда опасно. Тем не менее ни к чему подвергать себя ненужному риску.