Даниил Гранин - Искатели

• Название: Искатели
• Автор: Даниил Гранин
• Издательство: Юношеская библиотека Лениздата
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1974

В романе «Искатели», изображая историю создания локатора, автор не описывает технологические процессы, а вводит нас в перипетии сложных и противоречивых конфликтов. В романе описываются ученые, их самозабвенная работа, поиски, исследования. На фоне замутненной политическим безвременьем жизни, в книгах Гранина воплощался мир людей, по-новому мыслящих, свободных, решительных, самостоятельных.

---

На одной из витрин лежал металлический брусок с крохотной фарфоровой пластинкой на конце. «Термокорундовый резец», — прочел Андрей надпись. С любопытством трогая хрупкую на вид пластинку, Андрей разговорился с грузным седоусым стариком. Оказалось, что благодаря такому резцу можно в десять раз увеличить скорость резания. Какое в десять. В двадцать! Твердость у него алмазная, а температуры не боится. Старичок нахваливал новые резцы с какой-то непонятной Андрею досадой.

— Так что ж, выходит, полная революция? — сказал Андрей.

— Интересно вы рассуждаете, молодой человек, — в одно время и обрадовался и огорчился старичок. — По-вашему, это легко, вроде как блин спечь. Ученые над ним пять лет мозговали. Я сам, когда доцент приехал к нам, смеялся. Виданное ли дело — глиной сталь резать. А он говорит — возьмите попробуйте. Ну, ради уважения поставил. Чугун тогда шел. Ничего, вижу, режет. Он мне — увеличьте скорости. Ну, я увеличил, — держит. Еще. Держит.

На высшей скорости у меня станок завибрировал и резец сломался. Хрупкий очень был. Потом все крепче да крепче доцент научился делать. Заточку мы подсказали. И что вы думаете? Полная кладовая сейчас у нас этих резцов, а народ не берет. Не знают еще, как с этими резцами обращаться. Затачивать тоже не на чем. Так оно и повисло. Доцент свое дело сделал, а ворошить некому… Новое — оно легко не дается, особенно если старые привычки переворачивает.

Повсюду — в тиши институтов, в цехах, на верфях — искали, преодолевая привычки, опасения, вступая в долгую борьбу с тонковыми, — тысячи и тысячи соратников. То, что творилось у Андрея в лаборатории, было только частицей общего движения. За каждой деталью, выставленной на витринах, скрывалась бурная трудная история. Каждый из проходящих мимо людей пережил или переживал, по-видимому, то же, что и Андрей.

И еще одна мысль пришла Андрею в голову, когда он осматривал выставку, — мысль о взаимопроникновении различных отраслей науки. Химики вторгались в металлургию, создавая пластмассы, заменяющие сталь, стекольщики теснили специалистов по строительным материалам — они выставили модель здания санатория с хрустальными колоннами. Станкостроителей с одного бока атаковали литейщики, они отливали детали без припусков, не требующие механической обработки, с другого бока — электрики: металл обрабатывали электрической искрой — точили, полировали, резали. Разные, недавно неизвестные друг другу профессии словно протягивали навстречу дружеские руки, предлагали свои услуги, хозяйским шагом вступали в чуждые доселе области. «Наука неделима, — думал Андрей, — успехи в своей узкой специальности имеют ценность тогда, когда они сказываются на смежных отраслях. Надо, обязательно надо интересоваться соседями по науке, отдавать им свои достижения…»

Началось заседание. Андрей сидел с Дмитрием Алексеевичем, Борисовым и Зориным. Доклад делал секретарь горкома Савин. По рассказам Борисова Андрей представлял себе Савина почему-то сухощавым, строгим, с запавшими глазами, чем-то похожим на Дмитрия Алексеевича. На самом же деле Савин был полный, низкорослый крепыш, зачесанные набок соломенные волосы то и дело падали на лоб, придавая ему мальчишеский вид. Начал он доклад, читая по конспекту, но вскоре разошелся и все реже отрывал глаза от аудитории.

Однажды Андрей смотрел научный фильм о жизни растений. Оператор в течение лета день за днем фотографировал колос. На экране появился росток, за несколько секунд он поднялся, зацвел, созрел, ощерился усиками, зерна налились, и через минуту колос покачивался, склоняя тяжелую голову. Так и сейчас перед Андреем возник путь, проделанный промышленностью и наукой города за последнее время. Андрей получил возможность окинуть разом трудную дорогу, по которой и он шел вместе со своими товарищами, со всеми, кто сидел в этом зале. На заводах долго не могли привыкнуть к новым посетителям, робели, использовали ученых по мелочам. Появились иждивенцы — «пусть ученые сделают нам», скептики — «у нас ничего не получилось, и у вас ничего не получится». Заключали десятки договоров, лишь бы отчитаться. Новое движение, начатое в Ленинграде и Москве, охватывало всю страну, преодолевая эти детские болезни; отпадала ненужная шелуха формальностей, и неудержимое стремление к деловой, настоящей дружбе, к творческому общению становилось потребностью. Складывались и организационные формы этой дружбы. Студенты выполняли дипломные проекты, подсказанные на заводах. На кафедрах появились необычные лекторы — лучшие разметчики, инструментальщики.

— Это движение, — сказал Савин, — способствует не только подъему промышленности, но и развитию самой науки. Быстрее применяются на практике достижения ученых. Проверяется жизненность тех или иных исследований. Ясно, что в таких условиях трудно кое-кому разрабатывать тему вроде «Научные принципы организации сизифова труда», — Савин улыбнулся. — Трудно придется также и князькам, которые, захватив какую-то область науки, душат там все новое…

«Это все так, — думал Андрей, — но надо больше доверять самим ученым. Тогда легче разделаться с рутиной. Тогда наши ученые сами справятся с тонковыми. Мы сможем избежать того, чтобы одна аракчеевщина в науке сменялась другой аракчеевщиной».

— …Партийный долг каждого коммуниста, — доносилось с трибуны, — поддерживать все повое, прогрессивное, передовое…

Сдвинув брови, Андрей кивнул головой, признавая эту обязанность, принимая и упрек, направленный к его совести.

— …К сожалению, нередко самая творчески мыслящая часть работников производства и науки находится у нас в тени. Они скромные люди, речей не произносят и часто не умеют как следует отстоять себя, поэтому мы их порой не замечаем, а видим то, что на поверхности.

Андрей с удовольствием присоединился к аплодисментам, глянул на Борисова, — тот уткнулся в блокнот, что-то жирно подчеркнул. Заметив взгляд Андрея, шепнул:

— На поверхности плавает только дерьмо вроде Долгина, а таких, как Краснопевцев, мы не замечаем.

Аплодируя, Андрей считал, что сказанное о творчески мыслящих людях, о поддержке относится к таким, как он и Борисов, а выходит, Борисов воспринял эти слова совсем иначе — как требование к себе самому. Андрей позавидовал в эти минуты рядовым инженерам и рабочим. Все их защищают и расхваливают. А ты — за все отвечай, а когда тебя критикуют, еще спасибо говори.

Немало людей в зале повздыхали, перемигнулись. Андрей как бы почувствовал единомышленников.

Докладчик заметил возбуждение, прокатившееся по рядам. Снизив голос, дружески усмехаясь, он сказал:

— Правда, трудно требовать любви к критике… — Борисов толкнул Андрея локтем, оба они засмеялись, и все в зале понимающе усмехнулись. — Но коммунист, советский руководитель должен встречать критику мужественно и, главное, делать из нее правильные выводы.

В перерыв Андрей встретил своих друзей по аспирантуре. Все вместе они шли по фойе, когда Андрея окликнули. Между колонн, возле бокового входа в зал, небольшая группа мужчин окружила секретаря горкома. Андрей увидел в этой группе Борисова и главного инженера. Борисов махал Андрею рукой, подзывая его, и, улыбаясь, что-то говорил Савину. Андрей почему-то покраснел и нахмурился.

— Мы о вас сейчас говорили, — сказал Савин, как бы разъясняя, почему и Борисов, и он, и все остальные улыбаются. Андрей молчал, всем своим видом как бы спрашивая: «Вы меня звали, в чем дело?»

Его серьезность выглядела неуместной, почти смешной. Даже Борисову, видимо, стало неудобно за Лобанова, но секретарь горкома нисколько не тяготился наступившим молчанием. Наоборот, он с интересом ждал, с едва заметной улыбкой разглядывая Андрея. Вблизи Савин выглядел старше. У него была та нездоровая полнота, которой страдают люди, вынужденные вести сидячую жизнь. Галстук у него был повязан неумело. «Видно, мучился вроде меня», — вдруг дружелюбно подумал Андрей.

Савин словно дождался чего-то, тряхнул головой, откинув волосы со лба, и спросил Андрея, помогает ли ему какой-нибудь научно-исследовательский институт в работе над прибором. У Андрея было такое впечатление, что разговор начался сразу с середины.

— Значит, Григорьев помогает и моряки — это хорошо, но, может быть, найдутся и другие заинтересованные организации? Например, телефонисты, связисты, — привлечь бы всех.

— Кто же будет согласовывать их действия? — спросил Андрей. — Каждого занимают свои, ведомственные интересы.

— Ведомственные интересы — страшная болезнь, — подтвердил Савин. — Даже министры не всегда могут устоять перед ней. Скажите, а вы опубликовали где-нибудь описание вашего прибора?

Андрей кратко рассказал о неудачах со своей статьей.

— Любопытный прием, — весело сказал Савин. — Отрицают но вое под флагом критики и отрицают критику под флагом борьбы за новое. Неоконсерватизм. Все ж вы зря отступились. Напечатанная статья — это сотни новых сторонников вашего прибора. Тут стоит побороться.