Даниэл Дефо - Дневник чумного года

• Название: Дневник чумного года
• Автор: Даниэл Дефо
• Жанр: История

---

Правда, мне говорили о сиделке, которая положила мокрое покрывало на лицо больному и тем ускорила его смерть; другая уморила молодую женщину, за которой присматривала, угарным газом, когда та упала в обморок; одни приканчивали пациентов тем способом, другие - другим; третьи же попросту морили их голодом. Однако все эти истории казались мне в двух отношениях весьма сомнительными, так что я не придавал им значения, считая их порождением запуганных людей, которые в свою очередь пугают других. Во-первых, где бы мы их ни слышали, место действия рассказа всегда переносилось в противоположный конец города или другое отдаленное место. Если вам рассказывали об этом в Уайтчепле, значит, это произошло в Сент-Джайлсе, Вестминстере или Холборне и его окрестностях. Если же рассказывали об этом в противоположном конце города, значит, события происходили в Уайтчепле или где-нибудь в Крипплгейтском приходе. Если же вы услыхали об этом в Сити, - ну, так тогда это произошло в Саутуэрке, а если в Саутуэрке - значит, это случилось в Сити и так далее.

Во-вторых, где бы ни произошел тот или иной случай, детали рассказа всегда совпадали, особенно в истории с покрывалом, положенным на лицо умирающему, и с угоревшей молодой женщиной, так что для меня, по крайней мере, было очевидно, что в этих рассказах больше выдумки, чем правды.

Однако должен признать, что все эти истории производили-таки впечатление на людей, в частности все стали с большей осторожностью подбирать сиделок, которым поручали заботу о своей жизни, и старались, если это возможно, брать тех, кто имел рекомендацию; а когда они не могли найти таковых - ведь готовых на подобные услуги было не очень-то много, - то обращались в приход.

И здесь опять же труднее всего в те тяжелые времена приходилось беднякам: ведь, если они заболевали, у них не было ни пищи, ни лекарств, ни врачей, ни аптекарей, чтобы их лечить, ни сиделок, чтобы ухаживать за ними. Многие бедняки оказались в самом жалостном и отчаянном положении и погибали, прося о помощи или просто о пище прямо из окон домов; правда, следует отметить, что, когда о положении таких людей или семейств докладывали лорд-мэру, им всегда помогали {171}.

Однако в некоторых домах, даже и не очень бедных, хозяин отсылал жену и детей из города, увольнял слуг, если они у него были, а потом иногда, чтобы не входить в лишние расходы, запирался один в доме, где подчас и умирал без всякой помощи, в полном одиночестве.

Один мой знакомый сосед послал своего подмастерья, юнца лет восемнадцати, к задолжавшему ему лавочнику с Уайткросс-стрит в надежде получить деньги обратно. Парень подошел к дому и долго стучался в запертую дверь; и так как ему показалось, что кто-то ответил изнутри, он подождал, а потом снова стал стучаться; наконец, на третий раз, он услышал, что кто-то спускается по лестнице.

И вот к дверям подошел хозяин дома; на нем были штаны и желтая фланелевая куртка, ночные туфли на босу ногу и белый ночной колпак, а на лице, как сказал подмастерье, "лежала печать смерти".

- Ради чего ты побеспокоил меня? - спросил лавочник, открыв дверь.

Парень, хоть и немного напуганный, объяснил:

- Я пришел от такого-то, хозяин прислал меня за деньгами - какими, вы сами знаете.

- Хорошо, мой мальчик, - ответил живой мертвец, - загляни на обратном пути в Крипплгейтскую церковь и попроси их звонить в колокол. - С этими словами он закрыл дверь, поднялся наверх и умер в тот же день, - да что там, в тот же час после его ухода. Обо всем этом рассказал мне сам молодой человек, так что у меня есть все основания этому верить. Произошло же это, когда чума еще не разгулялась в полную силу. Полагаю, что это случилось в конце июня; тогда еще не разъезжали погребальные телеги и по усопшим звонили в колокола, чего к июлю уже не делали, во всяком случае, в этом приходе, так как к 25 июля в неделю умирало по 550 человек и более, и хоронить по всей форме, будь то богатые или бедные, уже не было никакой возможности.

Я говорил выше, что, несмотря на ужасное бедствие, множество воров шныряло в поисках поживы, особенно женщины. Однажды, часов в одиннадцать утра, я пошел к дому брата на Коулмен-стрит, как я это делал частенько, взглянуть, все ли там в порядке.

Перед домом был небольшой дворик с кирпичной стеной, воротами и несколькими складскими помещениями, где находились всякого рода товары; в одном из таких помещений лежали упаковки со шляпками; это были женские шляпки с высокой тульей, они прибыли из провинции и предназначались для экспорта, куда именно - я не знаю.

Почти подойдя к дому брата со стороны Суон-Элли {172}, я с удивлением заметил трех-четырех женщин, всех в одинаковых шляпках с высокой тульей; и, как я позднее припомнил, по крайней мере у одной из них было несколько таких шляп в руках; но так как они не выходили из дома моего брата и так как я не знал, что у него имеется подобный товар, то я ничего не сказал им и лишь перешел на другую сторону улицы, чтобы пройти от них подальше, как обычно и поступал в те времена из страха заразы. Но, когда я подошел к воротам, мне повстречалась еще одна женщина с несколькими шляпками, выходящая со двора.

- Что вы здесь делаете, сударыня? - спросил я.

- Да там много народу, - отвечала она, - и у меня, собственно, дел здесь не больше, чем у остальных.

Я заторопился к воротам и не стал с ней долее разговаривать. С этим она и ушла. Но когда я вошел в ворота, то увидел еще двух, идущих по двору к выходу со шляпками на головах и шляпками под мышками. Тогда я толкнул ворота, и пружинный замок на них защелкнулся, после чего повернулся к женщинам и воскликнул:

- Признавайтесь-ка, что вы тут делаете?

С этими словами я отнял у них шляпки. Одна из женщин, которая, судя по ее внешности, не была воровкой, сказала:

- Не спорю, мы поступили дурно, но нам сказали, что это бесхозные товары. Пожалуйста, возьмите их назад и взгляните туда - там еще много таких посетителей.

Она плакала, казалась очень расстроенной, так что я, взяв у нее шляпки, открыл ворота и выпустил обеих, так как мне стало жаль этих женщин; но когда я взглянул, как она советовала, на склад, там оказалось еще пять-шесть человек, все женщины и все примеряли шляпки так спокойно и беззаботно, будто они находились в магазине и покупали их за деньги.

Я был немного напуган, не только тем, что увидел зараз столько воровок, но и обстоятельствами, в которых оказался: ведь теперь мне придется вступить в общение со столькими людьми сразу, в то время как в продолжение вот уже нескольких недель если я встречал кого-либо на улице, то переходил на другую сторону.

Женщины были напуганы не менее моего, хотя и по другой причине. Они объяснили, что все живут по соседству, что им передали, будто это бесхозный товар, что они могут взять его и тому подобное. Я стал их стыдить, подошел к воротам и взял ключ, так что теперь они были моими пленницами, пригрозил запереть их всех на складе и сходить к лорд-мэру за констеблями.

Они изо всех сил молили не делать этого, говорили, что ворота были открыты, а дверь склада взломана. И наверняка ее сломали грабители, рассчитывавшие на более ценную добычу: об этом свидетельствовали и сломанный врезной замок, и раскрытый висячий замок, болтавшийся сбоку на двери, и то, что товару унесено было совсем мало.

В конце концов я решил, что сейчас не время для особой строгости и жестокости; кроме того, мне пришлось бы вступить в общение с людьми, о состоянии здоровья которых я не имел ни малейшего понятия {173}, а в это время чума уже так свирепствовала, что в неделю умирало по 4000 человек; так что, удовлетворяя свое чувство обиды и защищая права брата, я мог бы поплатиться собственной жизнью; поэтому я ограничился тем, что записал их фамилии и адреса тех из них, что жили по соседству, и пригрозил, что брат, вернувшись, потребует их к ответу.

Потом я переменил тон и заговорил о том, как могли они совершать подобные вещи перед лицом общего бедствия и Божьего сурового суда, когда чума, быть может, уже подстерегает их у дверей, а то и переступила порог их жилища, и - кто знает, - не подъедет ли через несколько часов погребальная телега к их порогу, чтобы свезти их на кладбище.

Мне показалось, что эта речь не произвела на женщин особого впечатления, но тут подошли двое мужчин, живущих по соседству: они услышали шум и, так как оба знали моего брата и были многим обязаны его семье, пришли ко мне на выручку. Жили они, как я уже сказал, по соседству и тут же признали трех из женщин и сообщили мне их имена и адреса; и оказалось, что те сообщили мне ранее правильные сведения.

Эти двое мужчин заслуживают дальнейшего упоминания. Одного из них звали Джон Хейуорд - того, что был помощником церковного сторожа в приходе Сент-Стивен, Коулмен-стрит {174}. В обязанности помощника в то время входило копать могилы и хоронить усопших. Человек этот самолично нес или помогал нести к могилам всех умерших в этом обширном приходе, пока хоронили по всем правилам; а когда правила эти были отменены, ходил с колокольчиком и погребальной телегой, забирая трупы у домов, причем многих приходилось самому вытаскивать на улицу, а то и тащить их до телеги, так как в этом приходе было - да и сейчас еще осталось, как нигде в Лондоне, - множество узеньких и длинных аллей и проулков, куда никакая телега не могла проехать; и сейчас еще существуют эти местечки - такие как Уайтс-Элли, Кросс-Ки-Корт, Суон-Элли, Белл-Элли, Уайт-Хорс-Элли {175} и многие другие. Туда заходили с тачкой, клали на нее трупы и тащили к телегам; все это он проделывал ежедневно и ни разу не заразился; он прожил еще двадцать лет после окончания мора. А жена его работала сиделкой и ухаживала за многими из тех, кто умер в этом приходе, так как благодаря ее порядочности и честности ее часто рекомендовали приходские власти, и она тоже не заразилась.