Лора Андронова - Игра

• Название: Игра
• Автор: Лора Андронова
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2004
• ISBN: 5-352-01162-3

---

Лора Андронова Игра

I'm loosing on the swings,

I'm loosing on the roundabouts.

Marillion

— Следующий! — протянул равнодушный голос, и бесконечная очередь продвинулась еще на шаг вперед.

Ив переместилась вместе со всеми и оказалась на нижней ступеньке лестницы, ведущей в небольшую овальную комнату, посредине которой возвышался массивный стол о трех тумбовидных ногах. За столом восседал немолодой мужчина с продолговатым породистым лицом, обрамленным тугими локонами лилового парика. Немного поодаль парило плотное облако, в глубине которого загорались и гасли красные искорки. Длинные ножки-щупальца, тянувшиеся из середины призрачного тельца, делали его похожим на летучую медузу.

— Следующий! — повторил мужчина, не отрывая взора от бумаг, которыми был завален стол. В его монотонном голосе послышались нетерпеливые нотки.

От очереди отделился согбенный седоволосый негр и подошел к столу.

— Имя?

— Джон Хопкинс, — прошелестело облако.

— Пол?

— Мужской.

— Возраст?

— Восемьдесят семь местных.

— Слишком стар. Следующий!

Старик медленно растаял в воздухе, а его место занял бледный юноша скандинавского вида.

— Имя?

— Ольгерд Хансен.

— Пол?

— Мужской.

— Возраст?

— Девятнадцать местных.

— Отлично!

— Боюсь, что нет, — заколыхалось облако. — Врожденный порок сердца. Может не выдержать.

— Да. Брак. Следующий. Следующим в очереди стояло странное толстенькое существо с пушистым заячьими ушами. Существо сопело и затравленно озиралось.

— Имя? — снова завертелась бюрократическая мельница.

— Ииххну Йонк-Йосс.

— Пол?

— Средний.

Лицо человека в лиловом парике страдальчески искривилось. С видом великомученика он поднял голову и неодобрительно воззрился на длинноухого Ииххну.

— Кто это?

Облако весело заискрилось.

— Импус степной, обыкновенный. Отличается умом и кротостью нрава.

— Очень хорошо. Долой импуса степного, обыкновенного. Отличающегося умом и кротостью нрава. Сегодня день людей. Следующий.

Черноволосая девочка, стоявшая прямо перед Ив сделала шаг вперед.

— Имя?

— Тереза Петруччи.

Мужчина сверился с бумагами, лежавшими на столе.

— Согласно Высокому Договору сто три дробь пять семейство Петруччи не подлежит Отбору. Следующий.

Ив приблизилась к столу.

— Имя?

— Ив Веласке.

— Пол?

— Женский.

— Возраст?

— Двадцать пять местных.

— Здоровье?

— В полном порядке.

Восседающий за столом важно поправил парик и смерил Ив тяжелым взглядом.

— Противопоказания?

— Отсутствуют.

— Что со стихиями?

Облако засучило ножками и разразилось длинной тирадой на незнакомом Ив языке. Мужчина вздохнул и снова поправил парик.

— Ладно, время на исходе, — он извлек из недр стола небольшой предмет, завернутый в пеструю упаковочную бумагу, и протянул его Ив.

— Это Инструмент Перехода. Выдается вам на время Игры, — внятно и раздельно произнес он, — Обращаться попрошу с осторожностью. Любые повреждения, преднамеренные или случайные, согласно пункту тридцать четыре «Приложений», относятся на ваш счет с последующей компенсацией. В случае утери Инструмента к вам будет применена статья номер семьдесят восемь «О небрежном обращении с редкими (уникальными) вещами, повлекшим за собой кражу, необратимую поломку или исчезновение оных». Все понятно?

Ив деревянно кивнула. Мужчина откашлялся и встал.

— Быть по сему. Ив Веласке принята в Игру. Все свободны, — в его руках оказался небольшой молоточек и медный гонг, — выбор сделан.

С этими словами он с силой ударил молоточком о гонг. Раздался протяжный низкий звон, стены зашатались и начали с грохотом обрушиваться. Ив вздрогнула и проснулась.

* * *

В комнате было почти темно, только тусклые отблески уличного фонаря едва-едва освещали забитый книгами старинный шкаф с резными дубовыми панелями. Ив лежала на диване, до подбородка закутавшись в теплый коричневый плед, и вяло разглядывала потолок. Потолок был серый, потрескавшийся, в бугристых пятнах старых потеков. Кое-где штукатурка обвалилась полностью, обнажив кирпич и фрагменты могучих деревянных перекрытий. Равнодушно зевнув, Ив перевела взгляд вниз. Навощенный, блестящий паркетный пол, так резко контрастирующий с полуразрушенным потолком, покрывал почти сплошной слой бумажных листков. В основном тут были распечатки каких-то немецких и французских текстов, но кое-где мелькали зеленоватые тетрадные страницы, исписанные ее собственным узким почерком. «Leiser Tanz unsichtbarer Schatten…», — невольно прочитала она и вздохнула.

Всю свою сознательную жизнь Ив сочиняла стихи. Когда она была маленькой девочкой с золотыми косичками, ее неуклюжие творения восхищали окружающих.

— Какая талантливая кроха, — ворковала очередная слезливо настроенная дамочка, — Поэтесса растет.

Но чем взрослее становилась Ив, тем большее неодобрение вызывало ее увлечение стихосложением.

— Это не профессия! Не профессия! — кричал отец, — Кому нужны твои сонеты?

Устав противится всеобщему давлению, Ив поступила в университет и через пять лет вышла из его стен дипломированным специалистом по немецкому языку и литературе. Но по-прежнему стоило ей погрузиться в себя, как тут же вокруг нее начинали виться ритмичные фразы, то жесткие, то — нежно-задумчивые. Фразы настойчиво сплетались в призывно и чарующе звенящие цепочки, требующие немедленно, безотлагательно перенести себя на бумагу. Коллеги и знакомые считали Ив особой со странностями — мгновение назад оживленно болтавшая девушка могла вдруг резко замолчать и, беззвучно шевеля губами, впериться в пространство отсутвующим взором. Впрочем, оживленно болтала она довольно редко, предпочитая скорее слушать, нежели говорить.

Обитала Ив в мансарде одного из домов старого города, доставшейся ей в наследство от троюродной бабушки.

— Там очень хорошо сочиняется, — объясняла Ив родителям, — витает дух старины.

Однако, проживание в мансарде, казавшееся ей поначалу столь романтичным, на поверку оказалось довольно тягостным: осенью протекала крыша, зимой приходилось покупать дрова и топить коптящую буржуйку, весной почему-то начинали плесневеть стены. Летом было почти хорошо, если не считать многочисленных тараканов, набегавших неведомо откуда.

С работой тоже не было все в порядке. Поначалу в школе, куда Ив попала по распределению, ее встретили радостно:

— Милочка! Вы к нам очень вовремя! Очень! — восклицала представительная директриса, — Подрастающее поколение именно сейчас, на пороге широчайших возможностей, начинает придавать огромное значение иностранным языкам! Они тяну-тся! Тянутся к знанию!

Ив имела глупость поверить директрисе, однако, первые же уроки расставили все по своим местам. Подрастающему поколению не было никакого дела ни до диалогов веселых берлинцев, ни до зубодробительной немецкой грамматики, ни до загадочного Зюскинда. Здоровенные юнцы и юницы шумно переговаривались, перебрасывались записками, хохотали и даже пытались слушать радио, предполагая, что молодая учительница едва ли сможет им помешать. На перемене к Ив подошел широплечий подросток, значившися в журнале как Виталий Чирский и, покровительственно глядя на нее сверху вниз, посоветовал:

— Вы бы это. Того. С немецким-то. Фашистский язык ведь. Кто ж его учить-то будет?

— Все будут, — хмуро ответила Ив, хотя и испытывала по этому поводу определенные сомнения.

— Я вот вам что скажу. Некогда мне такой ерундой заниматься, как на ваши уроки ходить, — он вынул из кармана смятую пятерку и бросил ее на стол, — Это вам. Чтобы не обидно было.

Ив изменилась в лице. Брезгливо подняв бумажку, она разорвала ее на две половинки и демонстративно смахнула в мусорник.

В тот же вечер в школу явилась мамаша Чирского — немного оплывшая крашеная блондинка с тухлым взглядом. Несмотря на раннюю осень, она была облачена в шубу, за длинношерстный рукав которой цеплялся улыбающийся Виталий.

— Неправильно себя ведете, — осуждающе проговорила она вместо приветствия, — талантливым детям надо давать свободу роста.

Ив слегка улыбнулась.

— Хамка! Она смеется! — мгновенно вскипела мамаша, — Молоко на губах не обсохло, а туда же — учить! Своих детей нет, вот на чужих и отыгрывается…

Пламенная, но довольно бессвязная речь лилась еще минут десять. В ней было упомянуто все — бессмысленность изучения немецкого языка, распоясавшиеся учителя, выжимающие из несчастных отроков последние соки, явная некомпетентность некоторых слишком молодых и нахальных педагогов.

— Поживи с мое! Роди! Своих роди! Кровных! А потом воспитывай! А то умная больно!