Александр Алтунин - На службе Отечеству

• Название: На службе Отечеству
• Автор: Александр Алтунин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

А враг все ближе...

Разрывы черной пеленой закрыли танки. Когда земля осела и дым рассеялся, не смог удержаться от радостного возгласа: три машины подбиты! Над одной еще колышется яркое пламя и тянется шлейф темно-бурого дыма: видно, снаряд угодил в бак с горючим. Но из леса появляются все новые и новые машины и на предельной скорости идут к реке. Несмотря на непрерывный огонь артиллерии, танкам удается переправиться на наш берег. Выбравшись из зарослей, они неудержимо рвутся на позиции боевого охранения. Прижимаясь к танкам, бежит пехота. Если она прорвется на позиции боевого охранения, ему несдобровать. Высоко поднимаю красный флажок.

- По фашистской пехоте - огонь! - кричу и не узнаю своего голоса, настолько он пронзителен и тонок.

Страшную опасность, нависшую над боевым охранением, заметили и командиры взводов. Минометы бьют почти залпом. А у меня сердце замирает: вдруг промажут! Но мины рвутся среди фашистской пехоты. Я не могу удержаться от радостного возгласа:

- Молодцы!

А тем временем открывают огонь стрелковые роты. Сначала доносится дробный перестук нескольких пулеметов. Отмечаю про себя: не все. Невольно вспоминаю тактические занятия: "Не спешите раскрывать систему своего огня. Вводите огневые средства постепенно и лишь в кульминационный момент атаки открывайте огонь из всех имеющихся у вас огневых средств". Видно, командиры стрелковых рот хорошо знают эту истину. Однако пулеметчики явно нервничают: очереди неоправданно длинные, почти беспрерывные. Стреляют, пока не кончается лента. "Так можно все патроны израсходовать за один день", - с беспокойством думаю я и с раздражением отмечаю такую же нерасчетливость у минометчиков.

- Охрименко! - стараясь пересилить шум боя, зову старшину.

- Товарищ старшина! - еще громче кричит мой ординарец Миша Стогов. - К товарищу комроты!

- Слухаю, товарищ лейтенант! - низко склоняясь к земле, но стараясь держать руку у каски, отвечает прибежавший на зов старшина.

- Николай Федорович, - добродушное лицо Охрименко выражает полнейшее внимание и готовность выполнить любой приказ; он прямо-таки жмурится от удовольствия, когда я называю его по имени и отчеству, - передайте командирам взводов: вести огонь максимально экономно, методично и строго прицельно.

- Есть, передать приказ: вести экономно, методично и прицельно! Охрименко вытягивается, но просвистевший над головой осколок заставляет его снова согнуть могучую спину.

Охрименко побежал выполнять приказание, а я обнаруживаю, что дружный огонь стрелков и минометчиков сдул фашистскую пехоту, как ветер сдувает пух с одуванчиков. Пехотинцы отступили к реке. Зато танки проутюжили окопы боевого охранения и двинулись на позиции стрелковых рот. Это вынудило артиллеристов, пушки которых были замаскированы в боевых порядках второй и третьей рот, открыть огонь прямой наводкой. К танкам, которые подорвались на поставленных саперами минах, артиллеристы прибавили еще два. Они стоят, окутанные дымом, сквозь который пробиваются языки пламени. Это, видимо, отрезвило фашистских танкистов. Отстреливаясь, они начали отходить к реке.

Переполненный радостью, выскакиваю из укрытия и кричу:

- Атака танков отбита! Ура артиллеристам!

Хотя заслуга в отражении танковой атаки принадлежала артиллеристам, я чувствовал такую гордость, словно собственными руками наводил орудия. Страх, который внушали танки, улетучился. "Не так страшен черт, как его малюют, - подумал я. - Фашистские танки распрекрасно горят". Но где-то в глубине души все же таилась тревога: "А если артиллеристы не остановят и придется столкнуться с танками лицом к лицу?"

Я слышал от побывавших в боях бойцов и командиров, что пехота вступает в бой с танками и частенько добивается успеха умелым применением связок гранат и бутылок, наполненных бензином. Но одно дело - слушать рассказы, и совсем другое - самому пережить поединок с бронированной машиной. Какие же нужно иметь нервы, чтобы выйти навстречу ей со связкой гранат или с бутылкой, наполненной бензином! Обладаю ли я достаточно крепкими нервами? Невольно усомнился в этом. Стало как-то не по себе. "Если у меня, у командира, такая неуверенность, как же волнуются бойцы!"

Захотелось поскорее обойти расчеты, посмотреть в лица бойцов, может быть, ободрить. Не успел я сделать и нескольких шагов к позициям взвода лейтенанта Воронова, как меня окликнул Охрименко:

- Товарищ командир! Комбат зовет!

Беру трубку, слышу радостный голос Тонконоженко:

- Алтунин! Видал, как мы их расчихвостили? - Он произнес это с такой гордостью, словно собственноручно подбил фашистские танки. - Говорил же я, что артиллерия не пропустит их. Как у тебя? Какие потери?.. При первой возможности переправь раненых на батальонный медпункт. Будь готов: как только фашистская пехота снова пойдет в атаку, ударь по ней в полную мощь. Понял? Пока...

Передав трубку Охрименко, выскакиваю из окопа и бегу в первый взвод. С ходу прыгаю в укрытие и нахожу там только заряжающего Афанасия Сидоренко, человека молчаливого и медлительного. Он лежит, подняв раненую ногу вверх, и тихо постанывает.

Вид убитых и раненых для меня еще непривычен. Сердце болезненно сжимается.

- Потерпи, дружок, - говорю я Сидоренко. - Как только наступит затишье, переправим тебя в батальонный медпункт.

Весь первый взвод я застал у минометов. Расчеты приводили в порядок огневую позицию: одни устанавливали опрокинутые взрывной волной минометы, другие очищали окопы от земли, набросанной разрывами, а лейтенант Воронов проверял наводку. С радостным удивлением смотрю на Сероштана. Мне сказали, что он ранен, что осколок угодил ему в голову.

- Сержант Сероштан! В укрытие! - строго приказываю я, увидев белевший из-под каски бинт. - Раненым здесь не место.

Подбежав ко мне, Сероштан приподнимает каску и, показывая на левое ухо, говорит:

- Товарищ командир роты! Всего лишь половины уха лишился. Глаза видят, руки и ноги действуют, повоюем еще. - И, не сдержав улыбки, добавляет: Должен же я рассчитаться с германцами за свое ухо!

Обрадованный бодрым видом сержанта, с чувством пожимаю ему руку.

Обойдя огневые позиции и убедившись, что минометы в полной боевой готовности, с пристальным вниманием слежу за развитием событий. Новый шквал артиллерийского огня заставил меня нырнуть в окоп. По позициям роты вели огонь не менее двух артиллерийских батарей. Однако бойцы и командиры в глубоких щелях чувствовали себя спокойно. Они теперь убедились, что их труд не пропал даром. Жаль только, не хватило времени укрепить стенки окопов фашинами, поэтому они то и дело осыпались. Меня опять вызвал к телефону комбат:

- Семнадцатый! Видишь пехоту?

- Вижу, - подтвердил я, выглянув из окопа. - Прячется за танками.

- Отсеки пехоту, не дай ей прорваться к переднему краю. Действуй...

На этот раз танки идут зигзагами, чтобы артиллеристы не могли пристреляться. И все-таки две машины загорелись. Когда до стрелковых окопов осталось не больше ста метров, танки увеличили скорость и вытянулись в две колонны: решили проскочить минное поле по старым следам. Тут снова вступили в бой орудия, стоявшие на прямой наводке. Хорошо вижу, как артиллеристы ближайшего ко мне орудия сноровисто посылают снаряд за снарядом в головные танки. Те останавливаются: один закружился на уцелевшей гусенице, другой задымил. Шедшие следом пытаются обойти их справа и слева и наезжают на мины. Остальные проскакивают минное поле и двигаются к позициям стрелковых рот. Следом за ними бежит пехота.

Настал решающий момент. "Если фашистской пехоте удастся прорваться к нашим окопам одновременно с танками, бойцы, загнанные танками в щели, погибнут!" Эта мысль непроизвольно выбрасывает меня из окопа, и я, боясь, что в таком шуме командиры не расслышат мой приказ, бегу, не замечая разрывов снарядов и мин, не слыша свиста осколков и шальных пуль. На огневых позициях лейтенанта Воронова отчаянно кричу:

- Шквальный огонь по пехоте, мин не жалеть!

Не добежав до взвода лейтенанта Степанова, от резкого толчка в спину неожиданно лечу на землю. Горячая взрывная волна прошла надо мной, осколок проскрежетал по каске, комья сухой земли больно ударили по распластанным на земле ладоням. Кто-то сполз с моей спины, и я, полуоглохший, услышал словно издалека доносившийся голос:

- Простите, товарищ комроты, что так сильно толкнул.

Удивленно оглядываюсь и вижу тяжело дышащего Мишу Стогова, смахивающего пыльным рукавом ручейки пота, отчего лицо его стало как у татуированного туземца. Смущенно поглядывая на меня, Миша повторил:

- Простите, я не хотел...

"Если бы не Стогов, меня бы изрешетило осколками", - подумал я, испытывая неожиданную нежность к своему тихому и скромному ординарцу.

- Ты не ранен, Миша? - обеспокоенно спрашиваю я, не отрывая взгляда от его порванной в клочья гимнастерки.

- Нет, товарищ комроты. Вроде бы нет... - неуверенно отвечает Стогов.