Дмитрий Вересов - Унесенная ветром

• Название: Унесенная ветром
• Автор: Дмитрий Вересов
• Издательство: Издательский Дом «Нева»
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-7654-3553-Х

Мужчины воюют, а женщины страдают — так было во все времена. Во время чеченской войны 1855 года красавица чеченка Айшат была похищена казаком, полюбившем ее с первого взгляда. Вокруг Айшат разгораются нешуточные страсти: за ее сердце сражаются два казака и русский офицер.

Сто пятьдесят лет спустя чеченская девушка Айшат во время зачистки в ее селе была изнасилована русскими военными. Чтобы отомстить, Айшат поступает на учебу в лагерь, где готовят женщин-смертниц для взрывов в русских городах. По дороге на первое и последнее для нее задание Айшат встречает студента, который влюбляется в нее с первого взгляда. Но уже слишком поздно…

---

Сказав это, Фомка сообразил, что безлошадный казак Акимка Хуторной, не скакал с ним рядом за убегавшими абреками, а шагал в пешем строю вместе с солдатами. Жил Акимка Хуторной вдвоем со старухой-матерью. Хозяйство у них было самое затрапезное. И что самое обидное — не было у молодого казака лошади. Потому-то и ждал Акимка, когда пойдут они с Фомкой в Ногайские степи. Туда пешком — назад вершком…

— А то я не стрелял! Жалел я этих нехристей что ли?! — отвечал, вроде как обиженный, не на друга, конечно, а на жизнь свою, Акимка.

— «Отцу и сыну» говорил наперед? — продолжал поучать Фомка, словно в этой науке — все и дело.

— Забыл…

— Забы-ыл, — передразнил Фомка. — Первое дело — «Отца и сына» помянуть. Без этого пуля — не пуля, летит без толку.

— Что же, татары тоже стреляют с присказкой?

— А то нет? Эти, черти, не почешутся, не помолившись. Чуть что, они тут же говорят: «Ла илаха илля ллаху ва Мухаммадун расулу-л-лахи!».

— Ты, Фомка, словно чечен взаправдашний! Вылитый чечен! Откудова ж ты такого нахватался? — удивился Акимка.

— От деда Епишки, — покровительственно пояснил Фомка. — Он много всего этого знает. Два года у татар в плену был. Много чего порассказывал. Помнишь, ты все меня понукал: «Что старого слушаешь? Набрешет он тебе с три короба, возьмет недорого. Пошли, Фома, рыбу рыбачить!»? А ты бы, Акимка, сам его послушал! Глядишь, поумней сделался бы!

— Поумней? Какого же он ума у татар набрался? — обиделся Акимка Хуторной, хотя в душе сам себя обзывал дураком и дубиной. — Бороду красить? И «илля» эту самую орать?

— А ты, Аким, не обижался бы на друга-товарища, а послушал. Слыхал, для примеру, что татары в Христа веруют?

— Брешешь! Вот и видно, кто из нас дурак! Слушай деда Епишку, он тебя еще не такому научит!

— Вот тебе крест, что веруют! — Фомка вскочил на ноги и перекрестился. — Только по-другому, не по-христиански. Называют они его Иса, ну по-нашему — Иисус. Только не верят они, что он — сын божий.

— А кто же он по-ихнему?

— Вроде Ильи-пророка, что ли… Только не сын божий. Деву Марию они Марийам называют, а наше Святое писание — Инджил.

— Инджил, — повторил Акимка задумчиво. — Чудно…

— Еще бы не чудно! Дед Епишка говорит, что когда Христос по земле ходил и проповедовал, татары на горе сидели. Что до них ветер донес, то услышали, а многое мимо ушей у них пролетело.

— Вот это, должно быть, правда, — согласился Хуторной. — Инджил! Высоко, видать, сидели… Хотя, Фомка, выходит — Христа они видали. Пускай хоть издали…

— Выходит, что видали, — кивнул головой его приятель.

— Эй, казаки! — с вышки раздался крик дозорного. — Никак к нам татары с выкупом едут! Братцы, буди урядника! Будем мертвецами торговать…

Чеченцы переплыли Терек на трех каюках. Неторопливо вышли на берег, о чем-то между собой переговорили и направились к посту. Акимка вышел навстречу, откинул «шлагбаум», то есть кривую длинную жердину, в траву и жестом пригласил гостей проходить.

Это были все седые старики в высоких меховых шапках. Черкески их были уже порядком изношенные, у некоторых с кожаными заплатками на рукавах. Но держались чеченцы гордо и независимо, словно выступали по ковровой дорожке в лентах и орденах. Одна фигура, хотя семенила несколько позади стариков, будто прячась за них, резко выделялась из группы.

— Глядите, братцы! Никак баба?! — послышался возглас удивления.

Действительно, позади чеченских стариков двигалась фигурка в темном платье. Судя по полотняному платку, заправленному особенным углом на голове, это была незамужняя девушка. Шла она семенящей, легкой походкой, не попадая в чинный ритм вышагивающих старейшин.

Один из стариков, с лицом, как ущельями, изрытым глубокими темными морщинами, с большим кряжистым носом и седой длинной бородой, словно он был брат-близнец дальней горы, окутанной седой бородой-туманом, отделился от группы и направился к уряднику. За ним поспешил, прихрамывая, пожилой чеченец небольшого роста в откровенно рваной черкеске.

Старик-гора стал что то гортанно говорить уряднику, а маленький чеченец, постоянно кивая головой, переводить на ломаный русский. Остальные старики, не глядя по сторонам, не обращая ни на кого внимания, ни о чем не спрашивая, направились к шалашу.

Молодая чеченка шла за ними, мелькая быстрой и маленькой ножкой в собранных на щиколотке шароварах, легко взбивая перед собой подол из тяжелого шелка. Проходя мимо столпившихся казаков, она поправила платок и вдруг бросила на них из под руки пронзительный взгляд. Словно черная стрела зазвенела в воздухе с оперением из бровей цвета вороньего крыла. Насквозь прошила она Фомку Ивашкова, и в открытую его рану словно хлынул бурный Терек, разреженный воздух горных высей и далекий степной зов…

— Чего ты, Фома, хватаешься?! — Ивашков так сжал локоть стоявшего рядом с ним Акимки, что тот чуть не вскрикнул от боли.

— Ты видал?! Ты видал, Акимка?! — повторял Фомка, не в силах оторвать взгляд от маленькой гибкой фигурки.

— Деваху то? — равнодушно спросил его дружок, освобождаясь от Фомкиных клещей, которые норовили опять сцапать его руку. — Диковинная какая-то! В поясе, гляди, узенькая, как хвост кобылий в том месте, откуда растет…

— Сам ты кобылья задница! — Фомка толкнул Акимку, не ожидавшего такой любезности от дружка, и пошел туда, где урядник разговаривал с древним стариком через переводчика.

Урядник, видимо, уже обо всем сговорился, потому что величественный чеченец направился к мертвым телам.

— Слышь, а что это девка с вами пришла? — спросил Фомка переводчика, чего-то будто смущаясь.

— Брат и еще брат айда кровник искать, — закивал головой толмач. — Убивать айда. Давно не видал. Самый старший брат урус убил. Айшат один, совсем один. Старший брат убил покупать надо. Урус идти. Кто идти? Айшат один, совсем один…

— Ее Айшат зовут? — спросил Фомка.

— Айшат один, совсем один, — опять закивал чеченец, как китайский болванчик. — Старший брат урус убил.

— Айшат… — повторил тихо казак, задумался, а потом стукнул урядника по плечу: — Слышь, Матвеич, давай отдадим девке ее брата даром, без выкупа.

— Чего это ты вдруг? — удивился урядник. — Пожалел татарскую сироту?

— Можа, и пожалел! Казак, он в Христа верует. Али нет?

— Как знаешь, Фома, — подозрительно посмотрел на него урядник, но от лишних вопросов воздержался. — Ты сегодня герой — двух чеченов застрелил за четыре дня. Можешь от доли своей отказаться. Дело твое, никто не неволит. Сам решай! — Урядник вдруг понизил голос: — И вот еще… Того чечена ружьишко, можа, мне отдашь? У тебя и так трофеев — стены в хате не хватит все вешать. Что? Сговорились?

— Сговорились, Матвеич, — сказал Фомка, но посмотрел на урядника недобро, с прищуром.

— Вот и славно! — обрадовался урядник, хлопнув в ладоши и отведя при этом глаза. — Что хочу спросить тебя, Фома: а братца-то этой девахи татарской не ты ли застрелил? Совестишься, что ли? Брось это дело!

Фомка вдруг побледнел, словно кто-то потревожил его свежую рану, ничего не сказав, резко повернулся и пошел к тому месту, где старики-чеченцы уже раскидали ветки и теперь стояли над трупами своих родственников. Девушка стояла чуть в сто роне. Она так же молчала, как и остальные. Концы платка двумя широкими полотнищами спадали вниз по платью, длинные рукава беспомощно болтались, почти касаясь травы. Только когда Фомка подошел поближе, он увидел, что в рукавах были прорези, и руки Айшат держала на груди.

Он увидел ее маленькую ручку, узкую ладонь с длинными пальцами. Вдруг ручка исчезла, Фомка поднял глаза, и опять его обжег взгляд черных, угольных глаз такой силы, словно кто-то толкнул его невидимой ладонью в лоб. Тут же она спрятала лицо в складках платка и опять склонила голову над мертвым.

У ее ног лежал чеченец в черной черкеске с разбитой, видимо, при падении о камни, головой. «Нет! Не тот! Не мой! — пронеслось в голове казака. — Не я сделал девку сиротиной! Не мой грех это, Айшат!»

Чеченка будто услышала свое имя. Встрепенулась по-птичьи, но лица не открыла.

Фомка набрался храбрости и спросил ее тихим голосом, полным сочувствия и сожаления, показывая на мертвеца:

— Брат?

Чеченка ничего не ответила. Она стояла как статуя, только ветер шевелил складки ее одежды.

— Ты, Айшат, не грусти. Дело такое, понимаешь сама. Война у нас. Немирный аул, абреки. Тяжело, конечно. Еще бы не тяжело! Но все перетерпится, устроится. Вот у Акимки ваши отца убили, когда ему и пяти лет не было. Такое дело… Я это, Айшат, договорился. Ты тело братца своего старшого так забирай, без выкупа. Понимаешь?

Глаза ее сверкали холодным, равномерным блеском, и он не прочитал в них понимания.

— Не понимаешь? Брат… Братец твой… Забирай так… Понимаешь?