Евгений Лукин - Пока не кончилось время

• Название: Пока не кончилось время
• Автор: Евгений Лукин
• Жанр: Научная Фантастика

Время, время как его не хватает, когда оно так нужно.

В мире, описанном в рассказе Лукина – фраза время-деньги, понимается буквально, купил пачку сигарет, заплатил полчаса своего времени, отключился телефон значит твоя жизнь подходит к концу.

Писателю Калогеру осталось жить два месяца, когда незнакомая женщина предложила отдать ему два своих года.

---

Любовь Лукина, Евгений Лукин Пока не кончилось время

Такое впечатление, что этот телефон-автомат неоднократно побивали за что-то каменьями. Трубка была прикована к помятому корпусу крепкой короткой цепью. Как кружка к бачку, машинально отметил Калоге́р.

Он опустил в черную прорезь две минуты жизни и набрал номер.

– Банк времени слушает, – незамедлительно отозвался любезный женский голос.

Калогер молчал.

– Банк времени слушает, – повторила женщина, не изменив интонации ни на йоту.

Калогер медленно опустил трубку на деформированный рычаг.

– Банк вре… – Голос оборвался, и в недрах автомата что-то негромко звякнуло. Две минуты жизни были потрачены впустую.

Еще пару минут он потратил на бессмысленное стискивание трубки. Потом резко обернулся и обнаружил, что стоит лицом к лицу с ярко и безвкусно одетой женщиной, видимо, ожидавшей конца разговора. Женщина смотрела на Калогера чуть отшатнувшись и округлив глаза.

– Извините… – пробормотал он, сообразив, что напугал ее своим неожиданным поворотом и перекошенным, надо полагать, лицом.

Он побрел к набережной, и ветер, как прикладом, подталкивал его в спину. Глупо… Конечно, звонить туда не следовало. Но раз уж позвонил…

Да, раз уж позвонил, то будь добр – доведи дело до конца и выслушай неизменно любезный женский голос, который сообщит, что на банковском счету у вас, господин Калогер, в общей сложности где-то еще два месяца жизни. Или около того…

Два месяца? Он остановился, чувствуя, как неодолимый ужас словно высасывает его изнутри: еще миг – и хрупкая оболочка – все, что осталось от Калогера, – схлопнется и косо опадет на асфальт.

– Прекрати! – хрипло сказал он. – Ну!

Не сразу, на прекратилось. Да, вот так, оказывается…

«Успокоился? – с отвращением спросил он себя. – Утрись и следуй дальше…»

Два месяца… Невероятно. Последний раз он интересовался своими капиталами года три назад, сразу после развода, и у него тогда, помнится, оставалось еще лет десять… Нет-нет, в этом надо разобраться… Ну, работал, конечно. Без роздыха. На износ. «Испепеленные», «Нигромант», «Медь звенящая» – что ни книга, то каторга… И все равно: десять лет за три года? Невероятно…

День был ветреный. Улица являла собой подобие вытяжной трубы. Рядом с Калогером, шурша по асфальту, полз обрывок газеты, испятнанный клюквенным соком. Казалось, в городе идет продувка: все лишнее, все отслужившее свой срок сметалось в сторону набережной.

И еще знакомые, вспомнил он вдруг. Знакомые, незнакомые, полузнакомые… Пожиратели чужого времени… Ладно, Калогер, хватит. Какие, к дьяволу, десять лет! Давай о том, что есть.

Ну, допустим, два месяца. Дней десять сразу же откинь на квартплату. Жрать тоже что-то надо – еще тридцать дней долой… Нет, двадцать. Хватит с тебя двадцати. Итого, месяц. А «Слепые поводыри» – это страниц триста как минимум…

У табачного киоска Калогер задержался (испятнанная клюквенным соком газета уползла дальше) и, уплатив полчаса, получил пачку «Жупела» и на десять минут сдачи. Кстати, о куреве. Курево – это еще дня три, не меньше… С чем остаешься, Калогер?

Он добрался до набережной и, расслабленно опустившись на скамью, стал смотреть, как на том берегу бурлят подобно расплавленному олову серебристые тополя.

Подумать только, а ведь есть среди пишущей братии люди, всерьез уверяющие, что зарабатывают времени больше, чем тратят… Врут, собачьи дети! Больше, чем тратишь, не заработаешь. Как ни крути, а рано или поздно время кончается…

Прикуривая, Калогер обратил внимание, что возле гранитной вазы стоит и смотрит на него та самая женщина, с которой он столкнулся у телефона-автомата. Так… Выпученные глаза, намечающийся зобик – видимо, базедова болезнь, а никакой не испуг, как ему показалось вначале. Вялые, равнодушно сложенные губы, нос – клювом. Одета в супермодный бесформенный балахон, состроченный из цветных клиньев.

«Ну вот и стервятники, – беспомощно подумал он. – Знакомые, незнакомые, полузнакомые… Почуяли. Последний автограф Калогера… Ах, дьявол, сейчас ведь подойдет!..»

Не сводя с него глаз, женщина двинулась к скамье – осторожно, словно крадучись. Яркое лоскутное оперенье встрепано ветром; все, что может бренчать, – бренчит: серьги, браслеты, цепочки. Богема, надо полагать.

– Вы – Калогер?

Голос – хрипловатый, вроде прокуренный. Да, скорее всего, богема. Калогер с трудом разомкнул спекшиеся на ветру губы.

– Чем обязан?

– Спасибо вам за «Медь звенящую». – Фраза была несомненно подготовлена заранее, не раз отрепетирована и повторена.

«Господи! – в страхе подумал Калогер. – И эти два месяца они тоже растащат. Они ничего мне не оставят. По часу, по минутке…»

– А где это вы могли прочесть «Медь звенящую»? – скрипуче осведомился он.

– Это неважно, – сказала женщина. – Вы разрешите?

Она присела рядом. Калогер посмотрел на нее с ненавистью.

– «Медь звенящая»!.. – Она говорила, явно волнуясь, и все же речь ее, включая восклицания, звучала предательски заученно. – Это – прочесть и умереть! Так осмелятся писать лет через десять!..

Голос ее несколько раз сорвался и, надо заметить, превизгливо. Еще и истеричка вдобавок. Лет через десять… Дура ты, дура! Да на кой они мне черт, эти твои десять лет? Это моя беда, несчастье мое – набредать на темы, которые будут разрешены лет через десять.

– Я завидую вам, – сказала она. – Господи, как я вам завидую! Понимаете, я тоже пробовала писать, и не раз…

Калогер вздрогнул. Распушив оперенье, клювастый стервятник смотрел на него немигающими выпуклыми глазами. Нет, рукописи, слава богу, у нее в руках не было. Хотя под таким балахоном можно спрятать все что угодно, в том числе и рукопись.

Женщина поспешно отвела взгляд.

– Я, наверное, проклята, – горестно распустив вялые губы, призналась она ни с того ни с сего. – Время уходит, уходит… И – ничего. Ни-че-го…

Ветер норовил добосить до Калогера ее обесвеченные космы, обдавая резким запахом духов.

– Вы короче можете? – процедил он, невольно задержав дыхание.

– Короче… – Словно испытывая его терпение, она замолчала, нацелив свой тонкий с горбинкой клюв куда-то вдаль. – Значит, так… Короче… В общем, я намерена перевести на ваш счет два года.

Ветер взвизгнул, обрезавшись об острую жесть фонаря, и оборвался. Секунды три было совсем тихо. Тополя за рекой бурлили теперь как бы сами по себе.

Калогер выпрямился.

– Да вы что, девонька, в своем уме?!

– Ну вот… – беспомощно сказала она. – Я так и знала…

– Что вы знали? – Голос Калогера стал резок до пронзительности. – Что вы знали?! За кого же вы меня принимаете, если могли мне предложить…

– Да поймите же! – чуть ли не заламывая руки, умоляюще перебила она. – Я все растрачу. Понимаете? Уже растратила!.. Так почему же я не могу спасти хотя бы эти два года?.. Ну хорошо, давайте так: я вам – время, а вы…

– А я?

– Ну, я не знаю… Ну… – Она смешалась окончательно. – Книжку надпишете…

– С благодарностью за два года? – бешено щурясь, уточнил он.

– Нет, – поспешно сказала она. – Нет-нет… То есть…

Запуталась и испуганно умолкла, больше похожая теперь на больного воробья, нежели на стервятника. Ветер гнал по набережной пыль и обрывки бумаги.

– О ч-черт! – сказал Калогер. – Да как вам это вообще в голову пришло?

– А!.. – Она раздраженно дернула плечом. – Сначала у меня пили, потом у знакомых… А потом вдруг такая тоска!.. Жить не хочется…

– Сколько у вас там еще на счету?

Она с надеждой вскинула голову.

– Много, – сказала она. – Честное слово, много…

– Много… – повторил он и усмехнулся через силу. – Вы и заметить не успеете, как оно разлетится в прах, это ваше «много». И вот когда у вас останется два месяца…

Ее глаза полезли из орбит окончательно.

– У вас осталось два месяца? – в ужасе переспросила она, и Калогер мысленно обругал себя последними словами.

– Я сказал: к примеру, – сухо пояснил он. – Так вот, когда у вас останется, к примеру, два месяца… Тогда вы вспомните о своем подарке.

– Нет, – сказала она.

– Вспомните-вспомните, – холодно бросил Калогер. – Можете мне поверить.

Она помотала головой, потом задумалась.

– Нет… – сказала она наконец. – Не вспомню…

– Послушайте! – Калогер вскочил. От его ледяной назидательности не осталось следа. – Вы или сумасшедшая, или…

Она подалась вперед, тоже собираясь встать, но Калогер шарахнулся и, ускоряя шаг, бросился прочь от скамьи. Все это очень напоминало бегство.

Собственно, это и было – бегство.

* * *

Что жизнь растрачена дотла, Калогер понял еще утром. Отключился телефон. Первый признак надвигающегося банкротства – когда вокруг тебя один за другим начинают отмирать предметы: телевизор, кондиционер… Все, что в твоем положении – роскошь.

Он запер дверь, наглухо отгородившись ею от знакомых, незнакомых, полузнакомых, и подошел к столу. После разговора на набережной вопрос со «Слепыми поводырями» решился сам собой: он будет работать. Он будет работать над ними так, словно впереди у него добрая сотня лет, – не торопясь, отшлифовывая абзац за абзацем. Пока не кончится время.