Александр Торин - Дурная компания

• Название: Дурная компания
• Автор: Александр Торин
• Издательство: Геликон Плюс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-93682-029-7

Молодого инженера, героя романа Александра Торина, приглашают на работу в преуспевающую американскую фирму. Искушение велико: залитая солнцем Калифорния, знаменитая Кремниевая долина, центр мировой компьютерной промышленности, высокая зарплата...

Герой и не подозревает, что он попадает в «Дурную компанию». Сюрпризы начинаются с первого же дня.

Если хочешь преуспеть в фирме, то должен быть одет в полосатую рубашку, темно-серые или черные брюки, скромный кожаный пояс с золотой пряжкой, черные или коричневые кожаные ботинки и темные строгие носки. При этом на рубашке сзади обязательно должна быть складочка и вешалка.

К концу второго дня новому сотруднику компании «Пусик» кажется, что он начинает сходить с ума...

---

Как-то раз серым апрельским утром академик увидел его раскрасневшимся, с мегафоном, выстраивающим сотрудников в шеренги и руководящим раздачей транспарантов. Он был одет в длинное кожаное темно-коричневое пальто и почему-то так и хотелось нацепить ему на рукав черно-красную свастику и послать сниматься в фильмах про становление фашизма в Германии.

За общественные заслуги деревенского комсорга взяли в аспирантуру. Ходили слухи, что диссертацию за него писал Лева Шульхер, толковый теоретик, сидящий на скромной должности в одном из отделов. Как бы то ни было, бывший комсорг с грехом пополам защитился и постепенно полез вверх по служебной лестнице. К счастью, в науке он никогда никому не мешал, видимо ввиду полного непонимания происходящего, скромно сидел где-нибудь в сторонке, а при встречах в коридоре вежливо здоровался и улыбался, тряся своим кадыком и уводя в сторону немного дебиловатые глаза.

Он резко выдвинулся наверх тогда, когда жить в Академии наук стало совсем плохо, зарплату сотрудникам платить перестали, и институт начал стремительно пустеть. Директор уже давно ничем не руководил и начал собирать вокруг дирекции доверенных холуев. Все это было смешно, даже анекдотично, так как никакие повышения уже никого не могли прокормить и обычный слесарь или кооператор из местного подсобного хозяйства зашибал во много раз больше директора и всех его замов вместе взятых.

«Им бы коров пойти доить или трубы чинить», — подумал академик. Но каждый раз ему приходилось подписывать финансовые ведомости и заказы у бывшего неудачливого студента. Последний теперь важно восседал в красном кресле с лакированными подлокотниками и каждый раз противно щурился и постукивал пальцами по столу.

— Что-то вы опять не по форме отчет представляете, Григорий Семенович. Я понимаю, вы академик, человек заслуженный, но надо же и с другими считаться.

— Да нет же, посмотрите Николай Игнатьевич, все правильно. Мне бы подпись вашу получить, вы же понимаете, что это все сущие формальности, особенно в теперешней ситуации.

— Нет, не скажите! Существует установленный порядок, а ваш отдел как-будто специально игнорирует инструкции. Это правильно, времена конечно изменились, но тематика, которой занимается Институт, в будущем может представлять и оборонное значение, так что прошу вас установленные порядки соблюдать.

— Николай Игнатьевич, давайте посмотрим правде в глаза. Вокруг такой беспредел, все рушится, никаких правил уже давно нет. Мы предоставляем вам не пустую бумажку, а серьезные результаты работы коллектива. Вы же знаете, что наша группа одна из ведущих в Институте. Ну что вам стоит, помогите нам, пожалуйста!

— Извините, уважаемый, ваши заслуги всем известны, но сделать ничего не могу. Вы как-то странно рассуждаете: порядка нет, законов нет. Потому и нет, что их никто не соблюдает. Имеются инструкции от Президиума, нормативные документы, ведомственные, так сказать, постановления. Я же не лично против вас, я в смысле общего порядка, так сказать, препятствую.

Академик вздыхал. Ему было противно, но ничего сделать с бывшим активистом он не мог. Тот как будто мстил за свою неполноценность, к тому же явно недолюбливал представителей малого народа и старался сделать все от него зависящее, чтобы отдел, руководимый академиком, получил поменьше фондов и благ.

Это было особенно обидно, так как в отделе осталось всего несколько толковых сотрудников, с которыми можно было работать, да и те с грустью смотрели на сторону. Все мельчало и вырождалось. Только Володя, какой-то нелепый и похожий на долговязого птенца, явно родившийся не в свое время, заикаясь продолжал ставить все новые и новые эксперименты. Жена его была из глухой провинции и, по-видимому, была настолько счастлива жизни в однокомнатной квартирке на окраине Москвы, что не пилила его вечерами из-за того, что муж приносит домой мало денег. Да и деревенские родственники помогали то яичками, то свежим салом…

Академик снова задумался о странной и необъяснимой последовательности исторических взлетов и падений. Казалось бы, в двадцатые годы обстановка в стране была гораздо хуже, люди умирали от голода, но какие блестящие научные школы зародились в то время! Усталость. Усталость общества, вот в чем дело. Тогда в воздухе веяло свежим ветром, сейчас иллюзии утрачены. Эра идеалистов и интеллектуалов закончена. Они уже сделали свои ракеты и ядерные боеголовки. Наступает эпоха купли и продажи, куда выгоднее учиться делопроизводству чем изучать законы всемирного тяготения.

Академик тяжело вздохнул. Он вспомнил, что серый недоумок с кадыком вчера решил использовать институтского механика, чтобы что-то починить в своем автомобиле. Как назло, понадобился он ему вчера, как раз в разгаре идущих экспериментов. Володя с механиком заканчивали вытачивать детальки, когда в мастерскую явился один из директорских пособников с брюзгливой физиономией и синяками под глазами.

— Кончай работать, Николай Игнатьевич зовет, — приказал он с порога.

— Щас, доточу деталь и пойду, — лениво отозвался механик, которому безумно надоели привередливые ученые, а левая работа сулила деньги и хорошее отношение начальства.

— Я сказал, бросай все и иди! Николай Игнатьевич ждать не будет!

Механик уже потянулся к кнопке, выключающей станок, но тут вмешался Володя, разгоряченный азартом идущего эксперимента.

— Никуда он не пойдет, пока работу не закончит! — тонким голосом крикнул он.

— А ты, сопляк, какое право указывать имеешь? — злобно огрызнулся мужик. — Скажу ,чтоб шел, и пойдет как миленький!

Кровь ударила Володе в голову.

— Да идите вы на х.. — крикнул он с надрывом и сам испугался сказанного.

Мужик побелел от злости.

— Ну ты об этом крупно пожалеешь, — сказал он, повернулся и ушел.

Академик вздохнул. Ему предстояло объясняться с директором. И хотя тот и был его старым знакомым еще с институтской скамьи, отношения у них были сложные.

На столе у академика вдруг пронзительно зазвонил телефон. Он снял трубку. Из нее несся сердитый крик директора. «Я твоего сосунка в порошок сотру, уволю щенка, что он себе позволяет! Вы там совсем распустились, думаешь, что ты академиком стал, так тебе и твоим бандитам все можно?» — Из трубки неслись еще какие-то угрозы. Академик понял, что расчетами сегодня заняться не удастся и назревает крупный скандал. День был испорчен. Да и за окном погода вдруг резко начала портиться, накатили серые свинцовые тучи, солнце еще показывалось между ними, но ветер уже поднялся, и вершины сосен раскачивались на ветру, а по дорожке начали виться небольшие снежные змейки поземки…

У академика была старая привычка, которая немало помогала ему в плохие времена. В такие минуты он садился за стол, закрывал глаза, клал руки на голову и вспоминал о чем-нибудь хорошем. Ах, какие компании собирались у него дома! Какие друзья, блестящие, талантливые, с гитарами, ставшие ныне знаменитыми писатели и поэты, а девочки? Сизые клубы сигаретного дыма, сверкающее шампанское в бокалах и разговоры, разговоры, планы, проекты, замыслы. Сколько их было, маленьких и больших, и что бы они все делали без этих дружеских сборищ, создававших оболочку, державшую их на плаву и позволяющую отвлечься от омерзительной каждодневной реальности.

Где они сейчас? Некоторые уже умерли, других разметало по свету. И Москва и Петербург были теперь практически пусты, и только тени прошлого будоражили пустые улицы, знакомые до боли переулки и подъезды.

Недавно он впервые после многих лет заехал в любимый им квартал на Петроградской стороне. На пустынной улице грохотал одинокий трамвай. Серый дом с арками, в котором прошло его детство, все так же возвышался над узенькой улицей. Мутные подтеки виднелись на штукатурке, тяжелая поскрипывающая дверь подъезда громко хлопала, и грязные, рассыхающиеся окна дребезжали при приближении трамвая. Пахло какой-то вонючей, кислой похлебкой.

Он зашел в темный подъезд и поднялся по лестнице. Тусклый свет с трудом пробивался сквозь узенькие готические своды окон, затянутые многолетней паутиной. Все те же, до боли знакомые черные и бежевые, чуть облупленные каменные плитки в прихожей второго этажа образовывали замысловатый узор, на который он любил глазеть, пока мама, возясь с сетками, набитыми буханками хлеба, луком и вермишелью, открывала тяжелую дверь позвякивающим ключом. Теперь резная дубовая дверь их бывшей квартиры была выкрашена грязно-коричневой краской. Около звонка краска была стерта от многолетних прикосновений человеческих рук и обнажала застарелый темно-зеленый слой штукатурки. Входная дверь скрипела точно как тогда, пятьдесят лет назад. Дверь громко хлопала, и сумрачный подъезд наполнялся гулким эхом.

Он вспомнил, как отсюда, из этой двери уходил на фронт отец, в смешном пенсне и длинной шинели и он с замиранием сердца смотрел, как его сутулая спина исчезла из виду и только эхо шагов раздавалось еще с минуту. Он никогда не вернулся назад, и никто так и не знает, в каком болоте под Ленинградом его нашла смерть…