Валентин Новиков - Четвертое измерение

• Название: Четвертое измерение
• Автор: Валентин Новиков
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1988
• ISBN: 5-239-00074-3

Повесть прозаика Валентина Новикова «Четвертое измерение» относится к приключенческому жанру. Она остросюжетна, насыщена обширным познавательным материалом, учит молодого читателя, а именно ему прежде всего адресована книга, искать выход из сложных и опасных ситуаций, в которые может попасть исследователь и путешественник.

Ритм современной жизни, технический прогресс требуют от молодежи активного поиска, нестандартного мышления. Этот закономерный процесс находит отражение в творчестве В. Новикова. В его произведениях затрагиваются важные проблемы современной педагогики.

---

– Я найду четвертое измерение!

Исаев остановил взгляд на ее лице. Утренний ветер трепал ее светлые волосы, и они словно сами стали нитями ветра.

9

Спальня девочек из шестого класса на первом эта же. Широкое, почти во всю стену окно распахнуто в сад. Лунная неподвижная ночь. В ветвях ни малейшего шороха.

Девочки спят. Черненькая толстушка Марина Колобкова – ее вообще не добудишься – спит, подложив под щеку ладошку; долговязая Оля – она всегда в строю первая, но по характеру ее, инертному, сонно-добродушному, ей более пристало замыкать любое шествие – тоже спит непробудным сном, плотно смежив веки.

И только худенькая Ира спит неспокойно, поминутно просыпаясь.

Сонька прислушалась к дыханию Иры – их кровати рядом, – вдруг она не спит и тоже думает о чем-то своем… Но нет, дыхание ее спокойно, едва ощутимо.

Сонька долго вслушивалась в ночь, в трепет тысяч насекомых, всматривалась в тьму, полную блесток, рожденных луной, а может быть, оставшихся рассеянных пылинок дневного света.

Сонька вспоминала своих родителей, как всегда, одно и то же, одни и те же обрывки прошлого. И никакая фантазия к этому ничего не могла прибавить.

Она вспоминала счастливый и уютный дом – за столом сидят отец, мама и она, Сонька. На столе старый, еще дедушкин самовар с завитушками, со стертым никелем, разжигаемый веточками и щепками.

Сонька вцепилась в подушку и беззвучно заплакала.

Шесть лет она жила в интернате и, если ей случалось плакать, плакала тайком, неслышно, чтобы не разбудить спящих подруг.

Кто знает, почему именно самовар и почудившийся ей запах горящих веточек вызвал слезы? Иногда это же воспоминание доставляло успокоение и радость.

Она замерла, почувствовав на своем плече теплую маленькую руку. И сразу догадалась – Ира.

Ира часто по ночам ходила по комнате или сидела у окна. Лицо у нее тонкое, бледное. Она боится солнца, всегда жмется в тень и, когда другие бегут купаться, сидит одна в комнате. Она вечно что-нибудь читает или о чем-то думает.

– Соня, – чуть слышно окликнула она, – Соня. – И медленным движением погладила ее волосы.

Сонька села в кровати, обняла Иру. Они долго сидели молча.

Ира в интернате первый год. Ее отец, военный летчик, часто приезжает к ней, подолгу разговаривает с интернатским врачом и Эммой Ефимовной. Сонька не раз замечала в его глазах тревогу, когда он смотрел на Иру.

– Соня, – шепотом спросила Ира, – ты почему плачешь?

– Самовар вспомнила, – улыбнувшись сквозь слезы, ответила Сонька.

– Самова-ар? – удивленно переспросила Ира.

– Ну да, обыкновенный самовар… Хотя не совсем обыкновенный. Он был с трубой, и из трубы шел дым. А поверх самовара ставили чайник.

– И потом что? – нетерпеливо спросила Ира.

– Потом пили чай.

– И все?

– Ну да.

– Почему же ты плачешь?

– Да я уже и не плачу. Просто вспомнила, как пахли веточки… Самовар был никелированный. Я смотрелась в него, и такие рожи получались… Как вспомню – смешно…

– Соня, – сказала Ира еще тише, – а я долго лежала в санатории в гипсе… В палате тихо. Никто не заходит, кроме врачей. И так каждый день. Раз, помню, залетела в палату моль…

– Моль?

– Ну да, обыкновенная моль. Ой, Соня, как мы все радовались. Одна девочка даже чуть не упала с кровати. Потом мы целый месяц говорили об этом. Когда я хочу вспомнить что-нибудь очень радостное в своей жизни, вспоминаю эту моль.

Сонька обняла Иру, погладила ее голову:

– Ты не думай про эту моль, Ира… Ладно?

– Почему? Потом я видела и павлинов в зоопарке, и попугаев… Но это все не то. Просто тогда мы не могли никуда пойти, ничего потрогать, увидеть… А кино – это не то. Кино нам часто показывали, учителя каждый день приходили… А я помню моль…

– Какие мы с тобой дуры: я – про самовар, ты – про моль…

Они стали тихо смеяться, потом все громче и громче, потом, зажимая ладошками рты, и наконец расхохотались так, что проснулись Марина и Оля.

– Вы что? Днем не насмеялись? – Оля терла кулаками глаза, зевала.

А Марина сразу заинтересовалась:

– Мне тоже расскажите. Сами шепчетесь…

– Да так мы, – ответила Ира. – Давайте спать. Сонька снова, засыпая, видела самовар. Он стоял на траве, а возле него кругами ходил дымчатый сибирский кот.

Сонька вновь, засыпая, видела маму и отца, она вновь была в своей семье, сидела за столом, о ее ноги терся пушистой шерстью кот. Самовар тихо посвистывал, внизу, сквозь решеточку, виднелись алые угли.

Она заснула со счастливой улыбкой.

Утром Сонька пыталась припомнить свои сновидения, но не могла. И лишь по необычной охватившей ее легкости, по беспричинной радости, переполнявшей ее, догадывалась, что сон был светел, радостен и ярок.

Сон порой представал как счастливый край, населенный случайными существами, случайными встречами и странными, в реальной жизни еще не пережитыми восторгами, будто приходили они, эти восторги, из будущей ее жизни, из будущих дней, черед которым еще не пришел по обычному, существующему в яви календарю.

Сонька думала о своих друзьях. Ира, Марина, Оля, Игорь, Рыжик, маленький Филя – все они были разные, все по-своему ей нравились, и она уже сейчас понимала, что всем им жизнь готовит разные дороги.

Думала и об учителях. Ей нравился математик Вениамин Анатольевич. И вовсе не потому, что преподавал ее любимый предмет, а просто так. Нравился Иван Антонович, сухой, строгий, всегда спокойный, всегда и со всеми одинаково внимательный и где-то глубоко добрый-добрый.

Любила же она лишь Эмму Ефимовну. Она сама хотела быть такой же, как эта высокая девушка с яркими юными глазами. И может быть, поэтому на уроках ее вела себя как-то несуразно. Порой ее удивляли собственные поступки.

* * *

Урок географии был последним. Эмма Ефимовна, обычно преисполненная терпения, давно покорившая класс своим легким характером, ненавязчивостью и столь дорогой детям искренностью, была чем-то раздосадована. Видимо, тем, что не рассчитала время и затянула опрос. Ученики отвечали вяло, блуждали указкой по карте, и это еще более сердило учительницу.

Зная, что допускает педагогический просчет, вызвала Игоря Смородина. Он вышел к доске, подтянул штаны и уставился в окно.

– Почему вы все сегодня так плохо подготовились к уроку? – спросила учительница.

– Я хорошо подготовилась, Эмма Ефимовна, – подала голос Кислицына. – Можно, я отвечу?

– Сиди ты, ради бога! – в голосе учительницы появилось раздражение.

Отправив Игоря на место, она вызвала Соньку:

– Ты расскажешь нам об островах…

Сонька огляделась. Шел последний урок. Класс устал. За окнами – знойный полдень. Ребята сидели понуро. Такие уроки нередки в конце учебного года, когда все кажется надоевшим, неинтересным.

Сонька облизала губы и начала:

– В море есть блуждающие острова. Их иногда можно увидеть, если встать рано утром. Иногда они видны вблизи, на них растут кактусы. Всякие кактусы: и маленькие, с мизинчик, и большие, как башни. Кактусы колючие. Но среди колючек бегают малиновые птички, собирают насекомых. А у самой воды растут пальмы, на некоторых – орехи…

Эмма Ефимовна, до сих пор слушавшая ответы лишь краем уха, повернулась к Соньке, длинные темные брови ее от удивления поднимались все выше и выше.

В классе постепенно стих шум. Все, затаив дыхание, слушали Соньку. Кто сидел, опершись подбородком на кулак, кто привалился плечом к соседу, кто, напряженно подавшись вперед.

– Орехи иногда падают вниз и раскалываются, – продолжала свой рассказ Сонька, – и из воды к ним выходят маленькие, величиной со спичку, людишки, пьют ореховое молоко и говорят о том о сем…

По классу словно прошел сквозняк, сонного равнодушия как не бывало – глаза ребят весело блестели. Эмма Ефимовна не понимала, для себя ли одной Сонька разыграла этот спектакль или для класса.

От рассказа Соньки она ощутила необъяснимое беспокойство, как будто нарушился привычный порядок вещей. Учительница понимала, что произошло нечто из ряда вон выходящее, но не знала, как надо на это реагировать, боялась допустить ошибку, педагогический просчет и молчала. «Что они за люди, эти дети? – думала учительница. – Странные какие-то существа. И правильно ли мы вообще ведем обучение?»

После уроков в учительской она в раздумье просматривала классный журнал. Напротив за длинным столом сидел математик Вениамин Анатольевич, проверял тетрадки, почти касаясь их носом, что-то невнятно бормотал, ухмылялся.

– Вениамин Анатольевич, – обратилась к нему Эмма Ефимовна, – я смотрю, вы ставите Боткиной по математике одни пятерки…

Математик поднял голову. Казалось, самые линзы его очков пронизаны удивлением.

– А вы разве нет? Я полагал, Соня отличница…

– У меня она с тройки на двойку перебивается.

– Странно.

– Что странно?

– Странно, что с тройки на двойку…