Дмитрий Урнов - Дефо

• Название: Дефо
• Автор: Дмитрий Урнов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1990
• ISBN: 5-235-00793-Х

Один только список сочинений замечательного английского писателя Даниэля Дефо (1660–1731) составляет увесистый том. Всех его книг, как кирпичей, хватило бы на постамент памятника, а туда, на самый верх, поднялся бы человек в странном одеянии, в козлиной шапке и с зонтиком – Робинзон Крузо, герой произведения, которое обеспечило Дефо жизнь в веках.

---

«Это способный человек, – писал он о Дефо в то время одному из влиятельных лиц. – Если заплатить за него штраф таким образом, чтобы он один знал, что это – воля и милость королевы, он может потом послужить. Это, пожалуй, лучше всего свяжет и будет держать его под гнетом обязательств».

А самому Дефо Гарлей через вторые руки передал в тюрьму вопрос: что он может для него сделать?

По характеру своего воспитания Дефо, сын пуританина и семинарист, ответил текстом евангельским, из притчи о слепце: «Господи, верни мне зрение!»

ОБЫКНОВЕННЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ (I)

Теперь, пока Дефо ожидает королевского выкупа, пришло время поставить рядом с ним еще одного человека. Родился в 1676 году, в поле нашего внимания попадает уже в начале нового, восемнадцатого, столетия: он бежал из дома, а в мае 1703 года в английских газетах можно было прочесть, что два корабля – «Святой Георг» и «Пять портов» – отправились в дерзкую и далекую прогулку. На «Пяти портах» шел штурманом интересующий нас молодой человек.

Корабли пошли как-то странно: газеты писали – на запад, а они повернули к югу, в Тихий океан, но ведь вел флотилию адмирал Дампьер, а увертливый курс держал он всю жизнь.

Облеченный адмиральским званием Вильям Дампьер – продолжатель дела «морских соколов», однако со всеми особенностями своего времени. Экспедиции «соколов» овеяны были ореолом подвига во имя славы нации, между тем жизнеописания адмирала начинаются прямо со слова «пират». Правда, там же будет сказано – «и гидрограф». Действительно, кто открыл и описал новые – уголки земного шара, составил надежную карту течений и ветров, как не все тот же Дампьер!

Матушка молодого штурмана хотела видеть сына «ученым» (так писали о нем в старых книгах), а он стал морским разбойником, но по тем временам тут не было большого противоречия и одно другого, как видно, не исключало.

С молодым человеком надо нам познакомиться покороче, потому что перед нами, конечно, тот самый моряк, что считался реальным Робинзоном. Похожи ли они в самом деле? Отец этого моряка, сапожник, прочил сына, седьмого по счету, себе в преемники, а сын ушел в море. Вроде бы похоже, но ведь у Дефо сказано о том, кто его герой, с величайшей точностью. Начинает Робинзон свою исповедь с учета преимуществ, уготованных ему судьбой, – благополучие, образование, приготовленое поприще. И столь же последовательно среда и воспитание Робинзона проявляются на протяжении всей книги. Странно было бы, если бы Дефо, который, разбиваясь в кровь, карабкался по социальной лестнице, проявил безразличие к происхождению и положению человека в обществе. Ему жизни стоило утвердить себя, и писал он о людях, целеустремленно добивающихся места под солнцем, причем каждый от своей «точки отсчета».

Этот начальный пункт пути определяет в известной мере и его цель. При всем сходстве и даже совпадении мотивов наиболее общих («ушел в море» и т. п.), о таких людях, как штурман с «Пяти портов», Дефо написал, в сущности, не «Приключения Робинзона», а совсем другую «морскую» книгу – «Приключения и пиратство славного капитана Синглтона», она появилась следом за «Робинзоном», как другой вариант вроде бы той же судьбы.

Книга называется «Приключения и пиратство», но установить, где «приключения», а где разбой, нельзя вдруг. «Приключения» – это когда Синглтон, украденный с малолетства у матери, переходит из рук в руки и в конце концов попадает на португальский корабль, промышляющий чем попадется у берегов Африки.

Обвиненный в заговоре против капитана, Синглтон был высажен с кучкой матросов на Мадагаскар. Отсюда он через Центральную Африку, остававшуюся белым пятном до второй половины XIX века, пробирается к Золотому берегу, а потом, домой, в Англию.

Как преступники сухопутные, так и морские будут представлены у Дефо вопреки уже тогда установившейся моде. «Пиратская» литература шла потоком, но Дефо изобразил пирата не смельчаком-головорезом, как по законам этой литературы было принято, а прежде всего человеком дела, своего дела, и потому до крайности осторожным и расчетливым. Схватки, нападения, абордажи – все это, разумеется, способно привлечь читателей, однако у Дефо существенной роли играть не будет. Его «джентльмены удачи» озабочены скорее соображениями о том, как бы уйти от схватки, если только это возможно и, главное, если кровь проливать невыгодно.

«Нам не составляло труда захватывать английские, французские или испанские суда, если они попадались по пути», – рассказывает Синглтон.

Как пират Синглтон не различал ни своих, ни чужих. А если его и интересовало, под каким флагом идет судно, то лишь по соображениям дела.

«Мы старались не связываться с английскими судами», – говорит Синглтон о своих соотечественниках. «Во-первых, они сильнее сопротивлялись, а во-вторых, у них меньше попадалось добычи».

Можно подумать, что, ссылаясь на силу сопротивления, Синглтон хотел польстить соотечественникам. Как сказать… «Если уж схватывались мы с англичанами, то принимали меры пожестче, чинили над ними расправу без пощады, дабы не добрались до дома и не разнесли бы про нас дурной славы». Но тут пират спохватывается, понимая, что наговорил лишнего, и поскорее переходит к подсчетам выручки.

Взяли немало! Одних денег набралось тысяч под двести, что по тем временам, когда фунт весил фунт, было обеспечением по гроб жизни всем и каждому из команды. Захватили они бригантину виргинской постройки, хорошую, совсем новую, а старый свой шлюп продали. Еще пару-тройку шлюпов взяли, тех, что шли из Нью-Йорка на Барбадос с мукой, горохом и говядиной. Все это очень пригодилось. Кроме того, на Кубу заглянули и набрали там вволю буканины. Эти кубинцы умели на палках из бука мясо вялить, да так, что пальчики оближешь. Главное, без соли совсем, а то ведь месяцев за восемь без берега солонина до того осто… гм-гм… Славилось море Карибское буканиной, а слово «буканер», то есть копченый, стало самым общим наименованием морских разбойников всех мастей. И ведь в самом деле, что разбирать, пират или капер, корсар или приватер – кто буканину ест, кто солониной довольствуется, а уж добычи все искали посытней.

Боб Синглтон и его товарищи были, конечно, людьми осторожными. Но и схватки, само собой, тоже случались, если уж ничего другого делать не оставалось. Один раз сцепились с португальцем, хватили по нему изо всех пушек с одного борта, вырвали ему бок, да и в пролом всей командой кинулись с тесаками и с пистолетами, а уж те пощады просят!

Другой раз смотрят, что такое? Корабль как пьяный кружится по морю. Кто же это такие галсы закладывает? Сели они этому кораблю на клюз, пристроились за ним следом, значит, глядят в трубу: черным-черно! Одни негры. А где команда? Что спрашивать! Видно, покидали команду за борт, только сами управления кораблем не знают совершенно: вот оно, каково без «мастера» пиратствовать…

Подошли к борту, пришвартовались, взошли на палубу. А негры столпились вокруг, руками машут, и ни один ни слова по-человечески сказать не умеет. Лопочут по-своему, и все тут.

– Как бы не съели они нас, – обеспокоился Синглтон.

– Не дрейфь, не слопают! – это ему так друг Вильям сказал, друг, в смысле из секты «Общество друзей» или, как еще их называли, квакеров, то есть «трепещущих» – прямо по писанию, где сказано, что и хлеб свой вкушать надо с трепетом…

Трепет трепетом, а малый этот был оборотистый, увертливый, и во всех пиратских «удачах» вроде бы не участвовал, а все-таки был тут как тут. Этим трепетным «друзьям», по их правилам, оружием даже ради собственной защиты пользоваться было не дозволено, и друг Вильям не пользовался, только это он так дело повернул и других надоумил – с португальцами – чтобы всех, значит, в расход, а доктора оставить. Он же сам одному негру потом ногу отрезал. Гангрена начиналась, так он жизнь ему спас. Человек стоящий, прямо надо сказать.

Кто-то предложил, что, может, и черномазых перебить всех или же вместе с кораблем потопить.

– Что ты, – друг Вильям вовремя остановил, – столько товару на дно пускать! Продадим их. Тут, почитай, голов шестьсот наберется.

Ну, пока суд да дело, стали черномазых языку учить, чтобы узнать, откуда они и что с командой сделали. Этот, с отрезанной ногой, посмышленей прочих оказался. Недели через две понимать стал. Говорит: «Не знай, что делай с парусам». Это ясно как божий день, что «не знай», а команда где, «знай» или «не знай»?

Раненый рассказал, как мог, что французы (судя по всему, корабль был французский) везли их куда-то («Понятно куда», – ухмыльнулся друг Вильям), а обращение с ними было самое преужасное («Изверги!» – друг Вильям так и сказал). Один француз (если в самом деле это было французское судно) каждую ночь спускайся в трюм, где содержались все невольники, а там негра со всей семьей везли, так он жену, дочерей – всех подряд насиловал у отца на глазах. Придет, ключом кандалы им отопрет и… На вторую ночь отец семейства впал в великий гнев, и француз рассердился, пригрозив всех перестрелять, а на третью ночь опять пришел. Тут отец из кандалов как-то высвободился, припрятал огромную дубину (должно, гандшпуг) и размозжил французу голову. Достал у него из кармана ключ от кандалов и всех негров освободил.