Сергей Ольденбург - История советского правописания

• Название: История советского правописания
• Автор: Сергей Ольденбург
• Жанр: Языкознание
• Год: 1927

Для правильного просмотра необходим шрифт типа Palatino linotype

---

ИСТОРИЯ СОВЕТСКОГО ПРАВОПИСАНИЯ

Статья непременного секретаря Академии Наук СССР, академика С. Ф. Ольденбурга.

Когда мы теперь пишем е вместо ѣ, не пишем более i, пишем одно и, упрощая еще в разных случаях наше правописание, то мало кто помнит, что менее чем 25 лет тому назад о правописании шли горячие споры. Из него делали предмет политических раздоров, упрощенное правописание считали признаком некультурности или крайней политической левизны. И как все это быстро забылось! Мы пишем спокойно „по-новому“, как говорили еще недавно, и нам кажется, что так писали всегда.

В дни десятилетия революции полезно вспомнить и о „революции“ в орфографии, и о том, как она подготовлялась и осуществлялась.

Не надо думать, что мысль об упрощении. правописания была совсем новою мыслью последнего времени. Еще в XVIII веке, когда устанавливалось русское правописание, директор Академии Наук Домашнев распорядился печатать в 1781 г. книжки „Известий Академии“ без буквы ъ. К сожалению, это новшество не удержалось. Шестьдесят с лишним лет тому назад известный ретроград и консерватор М. Н. Катков указывал, что устранение буквы ъ дало бы на наборе, печати и бумаге 8% экономии, т.-е. на каждые 100.000 р. за ъ переплачивалось 8.000 рублей. Для поклонннков буквы ѣ полезно знать, что еще в XI веке, т.-е. 800 лет тому назад, буквы е и ѣ смешивались, в правописании, как, очевидно, смешивались в произношении разных говоров. В новейшее время, в 1837 г. Белинский писал: „Буква ѣ в произношении не имеет отличия от е“, а про Белинского Тургенев, как известно, говорил: „Ни у кого ухо не было более чутко, никто не ощущал более живо гармонию и красоту нашего языка“.

О букве ѳ академик Грот, один из реформаторов нашего правописания, еще в 1862 г. писал: „Пора изгнать этого монополиста русской азбуки“. Этих немногих примеров, которые легко было бы значительно умножить и развить, достаточно, чтобы показать, что в сущности никаких сомнений в возможности упростить и вообще упрощать наше правописание не было.

Но так велик консерватизм известных эпох и известных социальных групп, что из дела простого и ясного сумели сделать нечто очень сложное и запутанное. Сумели на ряд лет задержать живую потребность школы и жизни вообще.

Застрельщиком в борьбе за правописание явилась в начале нашего столетия, в 1904 г., Академия Наук, побуждаемая к тому многочисленными обращениями к ней более передовых педагогов. В Академию и к президенту ее посыпались со всех сторон письма и записки, как только стало известным, что Академия решила заняться вопросом об упрощении правописания. Обращения были сочувственные и несочувственные, иногда почти бранные, часто иронические. Хорошо известно, какую отрицательную позицию заняла в этом вопросе пресловутая газета „Новое Время“, избравшая Академию мишенью своих нападок.

Но не одни нападки выпали на долю Академии, не мало было и глубоко сочувствующих писем. Так, один сельский учитель с увлечением писал: „Нынешнее правописание тормозит народное просвещение, как тормозило крепостное право развитие России“.

В начавшейся около орфографии борьбе ясно сказались два прямо противоположных мировоззрения: одно стояло за незыблемость когда-то установленных правил, упорно не желая их пересмотреть только потому, что всякая реформа есть начало разрушения, и что чем меньше реформ, тем устойчивее жизнь. Другое мировоззрение требовало прежде всего жизненности и права и возможности перемен в соответствии с требованиями жизни. Оба направления лучше всего выявить на примерах.

Вот что пишет директор гимназии: „Раз будет признана условность правописания и будет сделан шаг для упрощения его, то почему через несколько времени не сделать и второго в этом направлении шага и не провозгласить принципа волапюка!“ На заявление директора, столь боязливо относившегося ко всякому новшеству, мы ответим, конечно, почему же не сделать и второго, и третьего и вообще дальнейших шагов? Неужели же мы можем смотреть и на языки, и на, как на нечто неизменное, в сущности, значит, мертвое? Генерал Киреев иронизирует но поводу попытки упрощения правописания; цель реформы, по его мнению, является „не принципиально-научным делом, а попыткой вывести из затруднения гимназистов и других лиц, не владеющих тайною буквы /*“. Киреев старается запугать президента: „Ради вас самих — не давайте хода облегчительным проектам! Смею вас уверить, что люди, вас любящие и уважающие, жалеют о том, что вы вмешались в это дело“.

Министерство Народного Просвещения, которое, за исключением редких моментов, отличалось у нас крайним консерватизмом и ретроградностью, стало против упрощения. Министерство получило горячую поддержку „Нового Времени“, неизменно относившегося враждебно к Академии Наук. Подкомиссия продолжала еще некоторое время работу, которая, по только что указанным причинам, приобрела характер чисто „академический“. Приходилось ждать лучших времен и большего внимания к жизненным потребностям школы и широких масс.

Прошло 13 лет, наступил 1917 г., и Февральская революция выдвинула вновь вопрос об упрощении правописания. С'езды учителей начали обращаться с постановлениями по этому вопросу в Академию. Академия образовала специальную комиссию, а затем совещание в расширенном составе, под председательством академика А. А. Шахматова, которое вынесло постановление о желательности изменений, отвечающих решениям подкомиссии 1904 г., и сообщила министру Народного Просвещения о принятых ею постановлениях. Министерство Народного Просвещения в мае месяце оповестило учебные округа о принятом решении упрощения правописания. Но как почти все меры тех месяцев, оно не было настоящим волеизъявлением, тем „хочу“, которого наш великий педагог и хирург Пирогов требовал от каждого сильного человека, а только „ я желал бы“ человека слабого.

Нужно было иное настроение, иные волеиз'явления, убежденность в том, что революция не останавливается на полдороге, когда она хочет победить. Это необходимо и в крупнейшем, и в менее важном. Такие решительные и определенные действия поддерживаются массами, которым в такие поворотные моменты необходимо кипение жизни, быстрота действий, решимость все доводить до конца. Здесь вполне применимы слова Владимира Ильича в его заключительном слове по докладу о деятельности Совета Народных Комиссаров 12 января 1918 года: „Загляните в самые недра трудового народа, в толщу масс: там кипит организационная, творческая работа, там бьет ключом обновляющаяся, освященная революцией жизнь“.

В такой обстановке закончилась и вошла в жизнь реформа нашего правописания, давшая жизненное его упрощение. Она, как мы все тому свидетели, вошла в общий обиход чрезвычайно быстро, помогла школьной работе, а, значит, и просвещению. Не сбылись мрачные предсказания относительно гибели культуры от нового правописания. Мы видим, что даже за рубежом, где, конечно, ко всем нашим реформам относятся отрицательно, не все желают придерживаться старого правописания, а у нас только старики, которым трудно переучиваться, еще пишут иногда по-старому в домашнем обиходе. Никто у нас не считает более, что старое правописание — признак культурности, а новое — признак дикости и необразованности. Новая жизнь сделала свое дело; как мы сказали вначале, мы пишем по-новому, забывая, что это — новое, а просто считая, что пишем, как надо писать.

Два официальных акта запечатлели навсегда решение помочь делу просвещения введением упрощенного правописания: акт 23 декабря 1917 г., за подписью Наркома А. В. Луначарского, об'ясняет в следующих словах реформу: „В целях облегчения широким народным массам усвоения русской грамоты, поднятия общего образования и освобождения школы от ненужной и непроизводительной траты времени и труда при изучении правил правописания, предлагается всем без из'ятия государственным и правительственным учреждениям и школам в кратчайший срок осуществить переход к новому правописанию“.

Декрет Совнаркома 10 октября 1918 г. об'являет: „В целях облегчения широким массам усвоения русской грамоты и освобождения школы от непроизводительного труда при изучении правописания. Совет Народных Комиссаров постановляет“... (следует декрет).

Этими актами пока, впредь до новых возможных изменений, заканчивается история нового правописания.

Сергей Ольденбург.

[ж. Огонёк, 1927, № 44 (30 окт.), с. 15]