Сергей Валяев - Провокатор

• Название: Провокатор
• Автор: Сергей Валяев
• Издательство: АСТ
• Жанр: Детектив
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-004314-7

Не дай Бог жить в эпоху кризисов и перемен! А если они каждый день, эти перемены? Разлом империи СССР повлек за собой ломку человеческих судеб. Не всякий выдержал испытаний, когда рухнули прежние кумиры, когда была содрана позолоченная мишура с прошлого,когда пришлось жить в реальном настоящем - кровоточащем, провокационном, трагикомическом, когда будущее - как петляющий пыльный путь в знойном мареве Жизни. 

---

— Красиво говоришь, товарищ!

— И-и-идиот! — И ударил входной дверью так, будто забил крышку гроба.

Ничего себе — день начинается, друзья мои, почесал мытый затылок. Я что — сливной бочок для чужих истерик? Нехорошо так нервничать, если можно спокойно принимать мир таким, какой он есть. Неправду говорит Классов — я тоже меняюсь. И в лучшую сторону. Например, сочинил гениальную быль о Т-34. И мечтаю запечатлеть эту боевую современность на кинопленку. Для этого нужен всего 1 (один) миллион долларов. Мой директор Классов утверждает, что таких денег в стране нет. Есть, смею утверждать, есть. Надо только уметь искать нуворишей, имеющих вышеназванную сумму для мелких расходов. Кто это может быть? Правильно — банкиры, бандиты, бляди (в широком смысле слова) и, конечно, политики. Классцман утверждает, что ведет со всеми заинтересованными сторонами переговоры. А зачем говорить, если надо хорошо надраться и решить проблему раз и навсегда? Что ж, подозреваю, нужно лично вмешаться в ход истории.

Пожалуй, и начнем сегодня вечером. Кажется, на кинопоказе будут некоторые политиканы? Возьму их за мошну и вытрясу всю душу, которая именно там и находится.

А что делать сейчас? Пить нельзя. Читать не хочу. Бабу не могу — не могу исключительно от лени. Сколько можно пихаться со стервами в потливой похоти — все равно результат один и тот же: минутный оргазм счастья, переходящий в бесконечные проблемы. Скучно жить на свете, господа, скучно.

Что делать? Открыл окно: было начало осени, середина дня, начало, напомню, века. Вверху плыли облака. Ионизированные, они плыли гипсографическими странами, материками, островами. У меня возникло закономерное желание запрыгнуть на один из необитаемых островов, чтобы уплыть на нем в теплые хлебосольные свободные края.

А что, собственно, мешает мне это сделать?

Лучше жить на сияющем открытом коралловом острове, чем безропотно сидеть в гос. жопе. В ней, конечно, удобно, тихо, все вокруг шелковисто косматится, но уж больно воняет фекальными пирожками.

Так что, господа-мечтатели, давитесь сами собственным празднично-вонливым пирогом. А меня увольте.

Кряхтя, взбираюсь на подоконник. Плыл остров, похожий на детство. Раньше или позже все мы возвращаемся на острова, где родились. Прощай, разум! Может быть, еще встретимся. Любимый наш тост перед рюмкой: прощай, разум! Быть может, еще встретимся. Почему бы его не произнести, шагая на остров, где живут чистые души?..

Прощайте, персонализированные говноеды от буквы А до буквы Я. Надеюсь, мы не встретимся в другой, палеозоологической жизни?! Да здравствует мир моей фантазии!

По утреннему огромному цеху ТЗ спешила группа немолодых людей. Цех был пуст, гулок и безмолвен. В его пролетах ныл пыльный ветер.

Старики, ведомые Мининым, шагали по мертвому пространству труда. Молчали. Только шаркающие шаги, как птицы, взлетали за их спинами.

…Свет прожекторов уничтожил утреннюю мороку — на пьедестале ямы памятником возвышалось бронетанковое чудо. Мининские гости потеряли дар речи. Смотрели во все глаза. Наконец, чтобы сбить торжественность момента, Беляев желчно спросил, кивнув на меловую надпись:

— Ты, Ваня, звал, чтобы по бабам, что ли?

— Цыц, мутило! — повысил голос Ухов.

— Срезал, командир, — сказал Дымкин. — Твой трактор?

— Наш «Зверобой», — ответил Минин. — Светлые головушки работали. Вот пушка — строго горизонтально. В Америке такой нет. И не будет. Если только «пушкарь» туда не махнет. А он махнет. Сидит безработный с минимальной зарплатой. А у него жена, ребенок, теща-баба… А-а-а! Что говорить! — в огорчении махнул рукой. — Вредительство…

— Однако зверюга в полной красе! — цокнул языком Ухов.

— В одном экземпляре, Леха. — Минин ходил вокруг своего детища, был похож на экскурсовода. — Пятьдесят тонн живого веса, бронь до 500 мм, многослойная, как пирог, а между листами стали синтетический материал. Определить расстояние до цели с точностью до нескольких сантиметров позволяют лазерные дальномеры. Дымыч, это для тебя как наводчика. Так вот, данные с этих приборов автоматически вводятся в баллистический вычислитель, который, кроме того, учитывает изменение расстояния и углов между танком и целью, температуру заряда выстрела, изношенность ствола пушки, направление и скорость ветра, температуру воздуха, атмосферное давление… А главное уникальная система электромагнитной защиты…

— А гальюн там есть, командир? — вмешался некстати Беляев.

— И большой, — обиженно буркнул Минин. — Утопиться тебе, Шура, хватит.

Дымкин обнял за плечи боевого товарища:

— Ваня, ты не обижайся. Волнует Саню гальюн, как могилу гроб.

— Братцы, я ж всей душой! — Беляев панибратски хлопнул бронированного зверя. — Такую пукалу бы нам на войну… Какие там «тигры», «пантеры», «фердинанды»! — Вдруг насторожился: — Ваня, а как ты его обзываешь?

— «Зверобой», — недовольно ответил Минин. — А что?

— Не по-нашему, командир, — задумчиво проговорил Беляев. — Не по-русски. Леха, что, не так? Дымыч?

— Вроде не германцы, — согласился Ухов. — Не эти… янки, мать их Америка.

Старик Беляев беспокойно огляделся по сторонам — метнулся к ведру со смолоподобным варевом. Минин лишь успел протестующе вскрикнуть, а его боевой товарищ уже карабкался по раскладной лесенке. Потом утопил кусок ветоши в ведре и, скрывая меловую надпись, влепил на легированной стали грубое и зримое: Т-34.

И закричал что-то радостно-победное. И показалось, что боевая машина вместе со славным именем приобрела окончательную мощь и боеспособность.

Итак, я заскучал. Открыл окно: было начало осени, середина дня, начало, напомню, века. Облаков не было. Из мокрой мешковины низкого неба сочилась суглинистая жижа. Прохожие привычно и обреченно вмешивали в подвижную грязь свои неопределенные, поверженные судьбы. Я закрыл окно: рабы не нуждались в моем сочувствии. Сочувствие унижает. А наши рабы горды, что они рабы, хотя, разумеется, ни один из бредущих под нормативной жижей таковым себя не считает. И они правы: каждый человек, как и нация, имеет право на самоопределение. Быть может, им нравится такая содержательная, необременительная, конвоированная жизнь. Так что простите меня, истеричного негодяя. Когда переполнен мочевой пузырь, очень хочется облегчиться. Зря закрыл окно — никто бы и не заметил моей божьей росы.

Делать нечего, иду в смещенный, простите, санузел. Про унитаз говорить не буду — говорил. Стандартный приемо-сдаточный предмет. Поговорим об умывальниках. Прежде всего умывальник удобен по своим объемным формам, затем, как правило, он находится над уровнем моря, то есть мужских гениталий, что совсем облегчает дело их обладателю. Главное, вовремя расстегнуть ширинку. И удовольствие получишь, любуясь на себя в зеркало, и штанину не забрызгаешь; я уж не говорю об унитазе, ванне, тазах и проч. Надо соблюдать гигиену не только тела, но и души, господа.

Снова принимаю душ, теперь предельно горячий, смываю нечисть бывшей производственно-ударной работы над фильмом под названием «Обыкновенная демократия». Скандальный фильмец, надо признаться, получился, идея которого проста, как полено: нет и не было у нас демократии, один лишь царственный пук о ней.

Директор картины Классов-Классман во время просмотра в Доме кино готовил семитские запястья для наручников. А дома, как он потом признался, его ждал фанерный чемоданчик с вещичками для неурочной поездки в холодный Магадан. Балда, он так и не понял, что власть ослабла до такой степени, что боится собственной тени. И весь этот треп о сильной руке лишь попытки кроить козью морду трепетной интеллигенции. А поскольку я себя к ней не причислял, то никаких отрицательных чувств не испытывал, кроме радости жизни.

Конечно, прекрасно, что я не стою за фрезерно-токарным станком или не махаю кайлом на рудниках. Как говорится, Бог миловал, и теперь имею возможность создавать мифы о нашей удивительной и прекрасной эпохе всеобщего иждивения, лени и мартирологических прожектов.

Мы — мифотворцы эпохи, мы украшаем ее лепными гравюрами, псевдоправдивыми героями, кислотными цветовыми красками. Мы сочиняем сказки, обманывая доверчивого лапчатоногого зрителя. Лет через триста те, кто обнаружит пленки и просмотрит их, подивятся нашему жалкому метастазному существованию. Жизнь простой клетки, возомнившей себя сложной! Склизкая устрица, стационарно живущая в прибрежных океанских водах мироздания.

Дзинь-дзинь-дзинь — телефон. Я скачу в мыле и с мыслями о вечности.

— Ты, сволочь, почему людей бьешь бутылкой по голове?

— Это точно, родная. Блядей нужно бить бутылкой именно по голове.

— Тебя будут судить!

— Я себя уже осудил. За разбитую бутылку.

— Подлец!

— Сама такая. Дай поговорить с ребенком!