Семен Альтов - Из неопубликованного 1970-1995

• Название: Из неопубликованного 1970-1995
• Автор: Семен Альтов
• Жанр: Прочий юмор

---

Как же бороться с неожиданной старостью? Люди пытаются натянуть кожу, стянув попку и личико, вставить новые зубы, глаза, волосы, сесть на диету, во всем себе отказать. В итоге продлевают мучения старости, а финал, царствие вам небесное, одинаковый.

А если готовиться к старости загодя? Чтобы она не застала врасплох? Чем раньше начнете стареть, тем процесс безболезненней.

Дамы и господа! Старейте заблаговременно!

Конечно, тяжело с утра задыхаться, когда тебе тридцать пять! А вы постепенно.

Работайте над собой, работайте! Прошли метров сто, к стеночке прислонились, задышали глубоко и неровно. Уже через месяц собьете дыхание, овладеете в совершенстве одышкой. Настройтесь на философский старческий лад: зачем бежать, когда можно идти? Лучше чем идти только стоять. А постояв, почему бы не лечь?

Из физики помните? Любое тело стремится занять устойчивое положение — лечь пластом.

Следите за походкой — тяните ножку, шаркайте, господа! Поначалу, правда, звук мерзкий, но постепенно привыкните, вслушайтесь: ш-ш-ш… Чем не морской прибой?

Кто никуда не спешит, тот никогда не опоздает.

Старикам нельзя есть соленого, сладкого, вкусного. А чем больше нельзя, тем сильней хочется. Селедочка с луком снится как ананас в сметане. Но врач сказал вам: нельзя! Мало того, что организм на голодном пайке, так еще от злости желчь вырабатывается, бьет ключом! Отчего старики желчные? Оттого, что ничего нельзя, а хочется! По нашей методике надо от всего отказаться заранее, пусть врачи локти кусают — им отнять у вас нечего!

Дамы и господа! Не хочется бередить, но когда мужчина после пятидесяти внезапно заглохнет в постели — это горе, поверьте, не одного человека. Причем, согласитесь, конфуз. Вчера еще вытворял чудеса, а тут фальстарт за фальстартом!

Кое-кто из настоящих мужчин к утру вешался. Если вы человек предусмотрительный, не разумно ли завязать с этим делом заблаговременно? Нет, не в пять лет, а, скажем, в тридцать! Лишите ли вы при этом себя удовольствия? Безусловно. Но зато не грозит боль утраты. Взвесьте все за и против! Что хуже: известись, потеряв, или не тужить, не имея?!

Морщинки! О, эти первые ласточки старости, прочертят лицо, никакой крем и массаж их не скроет. Особенно переживают дамы. Было наливное яблочко, стало печеное. Морщитесь загодя. Щурьтесь, кривитесь, жмурьтесь на все подряд. Благо жизнь наша для этого только и создана.

Короче, кто мудр с ранних лет, живет не сегодняшним днем, а в упор смотрит в будущее, тот старости не боится. Потирая ручки, он ее ждет. Гарантирую, в пятьдесят у вас будут те же болезни, как у тех, кто ни в чем себе не отказывал.

Но зато у них все неприятности впереди, а у вас они сзади. Окружающие будут думать, что вам где-то под семьдесят, а вам всего сорок пять! Ловко вы их обманули! Поверьте: жизнь пройдет безболезненно, вы даже ее не почувствуете!

Фонограмма

— Простите, кого хороните?

— И не говорите! Сергея Дубинина! Художник. Сорок пять лет и вдруг ни с того, ни с сего — бац! Такое горе!

— Примите соболезнования. Простите, я могу обратиться с просьбой?

— Сейчас? Тут?

— Вы не поняли. Плачьте, убивайтесь, ни в чем себе не отказывайте! Нам бы подснять несколько крупных планов и звук.

— Не понял…

— Я корреспондент телевидения. Вот удостоверение. Левее от нас… Не оборачивайтесь. Хоронят Кувалдышева из мэрии, ну вы знаете…

— А при чем тут мы?

— Вечером по ЦТ репортаж с похорон. Человек столько сделал для города, но много официальных лиц, поэтому ни воплей, ни слез. Сухо, не по-людски.

— Так чем могу помочь?

— Надо показать, что для города это большая потеря, понимаете? А когда зрители видят — у гроба убиваются, всем ясно — хороший человек. Если нет — член Политбюро. Поэтому я бы хотел в похороны Кувалдышева вставить несколько крупных планов ваших похорон, вон у вас что творится! Конец света!

— Не понял. Плачем мы, а в гробу тот. Кто из них умер?

— Оба! Но телезрители увидят, как люди переживают потерю Кувалдышева.

— То есть, в гробу наш Сережа, а мы рыдаем, потому что умер Кувалдышев?

— Да нет, вы своим потом объясните. На экране будет несколько кадров, где вы не можете пережить потерю Кувалдышева. А на самом деле вы плачете как будто над своим горем.

— Что значит, «как будто»?

— Оговорился. Я же не прошу вас отойти от своего гроба, подойти к соседнему!

Просто несколько крупных планов. Слушайте, это, наверно, вдова. Третий раз в обморок лицом в грязь. Великолепно! Такой кадр пропадает!

— Слушайте, вы в своем уме! Мы что, плакальщики, рыдать на чужих похоронах?!

Все знают, что мы хороним Сережу, и вдруг вечером по телевизору вдова увидит, что, оказывается, она хоронила не мужа, а Кувалдышева!

— Согласитесь, лучше рыдать на похоронах чужого мужа, чем своего.

— Но умер-то ее муж!

— И слава Богу! Я прошу только об одном — дайте подснять крупно ваше горе! Вы же не прикидываетесь?

— Нет.

— Все честно: вы плачете, вас снимают.

— Но вы хотите, чтобы мы рыдали над Кувалдышевым!

— Мне на него вообще плевать! Но меня просили показать, какое горе!

— Ну так и снимайте их горе.

— Разве это горе? Лица официальные, как на собрании. Вы бы хотели, чтобы над вашим гробом стояли с такими физиономиями?

— Я не умер!

— Конечно. Когда видишь такие постные рожи, умирать не хочется! Так мы договорились?

— Отстаньте! Задурили голову. На душе было так тяжело, теперь черте что!

Никаких крупных планов! Кувалдышев там, мы тут. У каждого своя компания!

— Вон у вас женщина ревет белугой! Какой звук! Кто она?

— Мать покойного!

— Ах как она… Ладно, иду вам навстречу. Запишем только звук. Лица их, звук ваш. По звуку никто не узнает, кто над кем рыдал. Давайте прикреплю микрофон.

Бегите, а то у ваших слезы кончатся!

— Какой вы… Ничего святого!

— Работа такая.

— …А когда репортаж?

— Сегодня где-то в 22.45 по второй программе.

— Выходит, все увидят, как хоронят его, а звук на самом деле наш.

— Опять! Никто не узнает!

— Обидно. Все-таки звук — это память. На поминках поставили бы кассету и будто Сережа с нами.

— Ради Бога! Кассету я дам!

— А как докажешь, что плакали именно мы? Я не могу сейчас подойти к родным и сказать: плачьте за двоих, нас записывают для чужих похорон!

— Да, это бестактно.

— Слушайте, у вас в конце титры будут: ну там оператор, режиссер, редактор, звукорежиссер…

— Конечно.

— Чтобы все было честно, дайте в конце наши фамилии, сейчас запишу. Только не вздумайте писать: плакали такие-то… Просто напишите: съемочная группа благодарит таких-то. А я своим объясню, что это мы и есть.

— Как скажете.

— Вот список.

— Учтите, дубля не будет. Сами понимаете, второй раз хоронить никто никого не будет. Поэтому убивайтесь с полной отдачей, как будто видите его в последний раз.

— Не беспокойтесь! Такого горя вы еще не видели! Серегу так любили, второй раз хоронить не придется.

Старость

— Люсенька, мы вчера вместе в такси ехали после презентации, я к вам не приставал?

— Да вы что, Сергей Палыч, как можно!

— Анекдоты пошлые не рассказывал?

— Ничего подобного! Только о литературе говорили.

— И при этом не хватал вас за разные места ваши?

— Да за кого вы меня принимаете?!

— И не предлагал выйти на травку, поиграть в табун лошадей, при этом не ржал по-лошадиному разве?

— Сергей Палыч, да вы ничего не помните, наверное, были пьяны.

— Был пьян и не приставал?

— Ничем!

— Раньше за мной такого не замечалось! Значит, состарился…

Привязанности

Звери живут стаями, люди семьями. Кто завел себе жену, деток, кто рыбок, собачек. А все от страха. «Стану помирать, кто стакан воды подаст?» Рыбка, что ли? Но привыкают. Привязывается живое к живому незримыми нитями.

Нет, кто спорит, бессловесная тварь лучше твари словесной. Никогда поперек не скажет. Ее и ногой пнуть можно в сердцах.

А когда настроение хорошее, после еды, за ухом почесал — и кошке приятно, и руки вытер.

Отчего живность, повизгивая, на шею бросается? Жрать хочет. Вот основа привязанности: все хотят жрать. Кто дал пожрать, тот и любимый. И у людей тоже.

Малыш всосал любовь к родителям с молоком матери. Всосал молоко и с ним любовь.

Любовь — чувство благодарности за кормежку. Говорят, по Фрейду все через секс, а я говорю: все по Павлову через жратву. А после привязанность. После еды. Но привязанность — палка о двух концах. К тебе привязаны, и сам ты привязался. По Павлову у собаки при виде ученого с колбасой слюна выделяется. А у того ученого с колбасой при виде слюней собаки на глазах выделяются слезы умиления. Слезы и слюни висят по обе стороны привязанности.