Худайберды Тухтабаев - Конец Желтого Дива

• Название: Конец Желтого Дива
• Автор: Худайберды Тухтабаев
• Издательство: Издательство ЦК ЛКСМ Узбекистана «Ёш гвардия»
• Жанр: Сказка
• Год: 1976

«Конец Желтого Дива» — продолжение популярной книги Худайберды Тухтабаева «Волшебная шапка», удостоенного за эту повесть, напечатанную на многих языках народов братских республик и зарубежных стран, Премии Ленинского комсомола Узбекистана.

Герой романа — смышленый озорной паренек — уже вырос и служит в милиции, вместе со своими старшими товарищами участвуя в сложных, порою опасных операциях против жуликов, хапуг, не желающих жить по законам нашего общества.

Эта веселая, изобилующая приключениями, с элементами сказочной фантастики, книга удостоена премий Всесоюзного и Республиканского конкурсов на лучшее произведение о советской милиции.

---

— Да что вы, наоборот, я очень благодарен вам, — я вскочил с места. — Если вы не против, провожу вас до дома.

— Хашимджан, не забывайте, что я похож на стреноженного коня: пока мы доберемся до дома — ого-го, сколько времени пройдет…

— Да я не спешу. Все равно мне некуда себя девать.

Я взял Мамаразыка-ака под руку и мы потихоньку тронулись в путь. О многом переговорили. О природе преступления и о психологии преступника. Мамаразык-ака рассказал еще, как он несколько лет назад ездил в Россию знакомиться с работой милиции одного города. Несмотря на то, что населения в нем раз в десять больше, фактов преступности и нарушений общественного порядка оказалось в несколько раз меньше, чем в нашем городе. Причина этого, по мнению Мамаразыка-ака, — глубоко укоренившееся в сознании люден убеждение, что преступник ни при каких обстоятельствах не избежит возмездия, что любой хулиган и дебошир получит соответствующую награду за свои «геройства». Кроме того, нарушители даже больше боялись людского осуждения и презрения, чем наказания.

— А в нашем городе пока что, — продолжал Мамаразык-ака, — и преступник и хулиганы стараются избежать возмездия, укрывшись за спиной иных лиц влиятельных и авторитетных, и это им зачастую удается. Да и людей мы недостаточно воспитываем в духе понимания советской законности. В прошлом году, к примеру, был такой случай. Школьный учитель разоблачил махинации директора. А недалекие люди начали стыдить не преступника, а его разоблачителя.

«Эй, недотепа, — говорили ему, — ну, украл человек, но ведь не из твоего же кармана, а у государства! Государство наше богатое — не обеднеет. А человек этот семейный, детей имеет, кто их будет кормить, если его посадят?» И перестали с бедным учителем здороваться, звать на свадьбы там, похороны… Да, нам еще работать и работать, чтобы люди наши знали, кого презирать, предавать остракизму, а кого поддерживать.

— Это мечта Салимджана-ака…

— Да, Хашимджан, но у нас тоже дело идет к тому. Поверьте, Хашимджан, если и дальше так пойдет, то через год-другой… да ладно, чего гадать, поживем — увидим: а точнее сказать, поработаем — увидим.

Любовь поселяется в чистых сердцах

Да полно, сказал я сам себе, чего это я лью слезы, переживаю, не сплю, не ем, когда следует действовать и действовать! Вот ведь даже в газете черным по белому написано: «Чтобы добиться своей цели, человек должен до предела использовать свои возможности…» А разве у меня нет этих возможностей? Как бы не так!.. Верно я говорю, шапочка моя? Да ведь стоит мне тебя надеть, как стану невидимым и смогу заявиться к Фариде хоть на работу, хоть домой! И не удержусь: если плачет — утру слезы; если смеется, поет и красит усьмой глаза — далеко упрячу пиалу с усьмой, пусть поищет, позлится!

И тут же, как на крыльях, понесся домой к Фариде. Обойдется Адыл-нахал пока что без моего сопровождения. И вообще, надоел мне этот несчастный Желтый Див!.. Еще надоело мне скакать на четвереньках из комнаты в комнату, посадив по крайней мере двух отпрысков соседа Нигмата-ака на спину, да еще громко ржать по-жеребячьи. Мало, что в пот загонят, если ссадишь — еще ревут, жалуются, что не накатались.

— Куда это вы на ночь глядя собрались? — поинтересовалась Фатима-апа, матушка моих всадников.

— В магазин схожу за седлом.

— Вай, зачем вам понадобилось седло?

— Чтобы ваши джигиты могли ездить на мне с удобствами, — ухмыльнулся я.

Приблизившись к дому Фариды, я растворился в воздухе, осторожно открыл калитку. При этом я вознес аллаху примерно такую «молитву»: «О всевышний! Хоть ты высоко сидишь и работы у тебя полно, как в аду, так и в раю, но отвлекись ненадолго, направь свой телескоп сюда, придай мне побольше храбрости, ведь в этом доме я должен стать любимым зятем и мужем. Пожелай мне удачи!»

Да-а, не скажу, что у моего свекра большой двор: три деревца персика, два куста винограда. Не густо. Ба, это что такое? Хобби Салимджана-ака — цветы, а моего тестя, как вижу, — птицы. Сколько тут клеток, сколько птиц: соловьи, перепелки, кеклики, попугаи… Э, да что перечислять, почти все птицы, какие существуют на свете, кроме ворона и дятла, сидят себе в клетках, поют, свистят, верещат, стучат, кукуют… Тут, наверное, очень весело жить. А может, пернатые друзья почуяли появление будущего зятя? Если так, то продолжайте, мои дорогие, я не возражаю.

Ага, что у нас там находится, в глубине двора? Небольшая веранда… И на ней сидит, подложив под себя старенькую курпачу, мой будущий тесть. Перед ним старые-престарые счеты, слева высокая кипа каких-то документов. На носу сверкают очки в железной оправе. Надо, само собой, вначале познакомиться с хозяином дома. Но он так углубился в работу, что стыдно даже отвлекать. Вот чай и фруктовый сахар. Так что найдется работенка и мне…

Тесть наконец отложил счеты, сдвинул очки на лоб и радостно крикнул:

— Мама, мамочка, где ты?

М а т ь.  Я здесь, папочка!

О т е ц.  Идите сюда, мамочка, скорее!

М а т ь  (вбежала, запыхавшись).  Что с вами, папочка? Что случилось?

О т е ц  (привстав).  Магарыч с вас, суюнчи[18] причитается!

М а т ь.  Для суюнчи я сердце готова отдать!

О т е ц  (обессиленно опускаясь на место).  Сейчас я проверил документацию комбината за все пять лет, что я там работаю. Обнаружил недостачу…

Мать (в ужасе прикрывая рот ладонью). Ой, что вы говорите?!

О т е ц.  …всего-навсего в три рубля.

Мать (медленно отходя от испуга). О боже, напугали-то как… Вначале обрадовалась было: лицо ваше сияет, суюнчи, и вдруг на тебе — недостача.

О т е ц  (с угрозой).  Вот теперь-то я поговорю с этим милиционером, такого жара задам — рад не будет.

М а т ь.  И поделом! И начальству пожалуйтесь, а то ходят тут всякие… подумаешь!

О т е ц.  А Хасана-пекаря… С ним у меня будет разговор особый! Пусть знает, как на честных людей доносы писать.

М а т ь.  И правильно сделаете. И от меня ему пару слов передайте.

О т е ц.  Передам. Всем достанется!

М а т ь.  Пойду обрадую доченьку. Похудела бедняжка моя, глаза ввалились, не ест, не пьет — переживает, точно хворь неисцелимая вселилась.

О т е ц.  Иди, мамочка, иди.

Да, здесь мне, конечно, еще придется осаду выдержать. Но посмотрим, что будет дальше. Главное — не унывать. Гм, четырехкомнатный дом, мебель неплохая, но скромная… А вон и Фарида! Ох, бедняжка, лежит на кровати, бессильно раскинув руки. Выглядит даже хуже, чем описала мать.

Ф а р и д а  (слабо).  Мама!

М а т ь.  Я здесь, доченька. Тебе нужно что-нибудь? Или испугалась чего?

Ф а р и д а.  Нет.

М а т ь.  Температура не спала?

Ф а р и д а.  Я не больна, мама.

М а т ь.  Не надо так, доченька. Лежи, лежи. Я же вижу, что тебе плохо. Сердце матери не обманешь. А вообще нам радоваться надо: папа проверил все свои документы и обнаружил всего-навсего три рубля недостачи.

Ф а р и д а.  Нет, мама. За папу я не боялась. Знаю, что он рубля чужого не возьмет. У меня… я… я хотела вам сказать про другое.

М а т ь.  Говори, доченька.

Ф а р и д а.  Скажу, если вы меня простите…

М а т ь.  Вай, доченька, чего это тебя прощать-то, главное — чтоб ты поправилась.

Ф а р и д а.  Я боюсь папу…

М а т ь.  Ну что ты, дурочка, почему ты должна его бояться?

Ф а р и д а.  Мама, мамочка моя миленькая…

И тут Фарида прижалась к груди матери и горько-горько зарыдала. Мамаша обняла свою доченьку и давай тоже реветь. Ну точь-в-точь моя мама. Потом взяла ладонями круглое личико Фариды, поцеловала в лоб.

— Влюбилась небось, моя глупенькая?

— Мамочка…

— Маленькая ты моя! Влюбилась — радоваться надо, а не рыдать. Ведь любовь поселяется только в чистых сердцах!

— Но я стесняюсь папы…

— Не стесняйся, и папа твой был влюблен, и я. Знаем, что это такое. Любовью прекрасен этот мир, доченька, запомни. Скажи мне, кто этот счастливый парень, который похитил твое сердце?

— Не могу сказать, мамочка.

— Кому же ты это скажешь, дочь, если не мне?

Фарида выскользнула из объятий матери, выхватила из-под подушки мою фотокарточку, протянула ей. Теща взяла карточку, взглянула — и вскрикнула, точно ненароком схватила уголек:

— Ой, боже же ты мой, да ведь это давешний милиционер! — И отшвырнула мой портрет.

Фарида, насколько я понял, ожидала именно такой реакции. Она молча перетерпела первую вспышку гнева родительницы, потом начала говорить, низко опустив пылающее лицо. Рассказала, как мы встретились в больнице, о пельменях, разговоре в милиции, о моей караульной службе у их калитки, потом о крупном объяснении в саду за кинотеатром «Марс». Теща вроде несколько смягчилась, но я все равно о трепетом душевным ждал ее первой фразы.

— Но парень он вообще-то что надо! — сказала она вдруг, после секундного молчания. — Красивый, фигуристый. И глаза вон, смотри, смеющиеся…