Фриц Лейбер - Призрак бродит по Техасу

• Название: Призрак бродит по Техасу
• Автор: Фриц Лейбер
• Издательство: КУЛЬТУРА
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1992

---

Но с чего я взял, будто я жив, когда знаю, что умер? Долой эту мысль! Убери ее подальше, сознание, слышишь?

Я изо всех сил старался остаться мертвым и сконцентрироваться на том, чтобы отключить свое тело, начав с пальцев на ногах. С мышцами затруднений не возникало, поскольку в большинстве они и так были фантомными, а значит, при силе тяжести в шесть луногравов все равно не действовали. Отключение же приносило прямую выгоду: боль в отключенных участках исчезла.

Мысли я тоже старался подавить и, особенно, потуги вспомнить, что со мной произошло.

Ну, и втихую я надеялся, что нужно только набраться терпения, только дать пройти времени - причем короткому - и я определенно умру от холода, обезвоживания, инфаркта, голода или гангрены пальцев ног. Примерно в этом порядке.

Вскоре, убежден, пришел бы благословенный конец, если бы не одно отвратительное обстоятельство.

Откуда-то с обоих моих боков появились два бойких паука и принялись обследовать дно кубического гроба.

Говоря "появились", я не хочу создать впечатление, будто я их увидел. Вовсе нет. Я осознал их присутствие, почувствовал его. К тому же под моими закрытыми веками возникло какое-то свечение, которое явно не было капризом палочек и колбочек ретины, а пробивалось сквозь неподъемные веки. Собственно говоря, я как раз пытался свечение отключить, когда обнаружил пауков.

Я же страдаю иррациональной боязнью пауков, хотя в Мешке их очень мало, да и те находятся в арахнодариуме, где живут в невесомости со всем комфортом, подобно любым насекомым и другим крохотным животным, для которых сила тяжести или ее отсутствие никакого значения не имеет.

Ну, и когда в моем гробу объявилась эта парочка, я испытал парализующий ужас.

Особенно мерзким было то, что пауки эти оказались искалеченными. Каждый лишился трех ног, но ампутация прошла успешно, и они ловко передвигались на оставшихся пяти.

Далее меня тревожило, что я знаю про этих пауков столь много без какого-либо контакта с их сознанием. Я, как уже упоминалось, не обладал ни малейшими телепатическими способностями, да и у пауков телепатия будто бы не наблюдается.

В завершение всего пауки явно очень интересовались моими запястьями - они непрерывно соприкасались с ними, и даже толкали их и волокли за собой. С секунды на секунду я ожидал ядовитого укуса. Валяйте, пауки, не тяните! Вот на какой мысли я вдруг поймал себя: шестой способ найти смерть, только и всего.

А они тем временем подобрались к моим бокам и принялись карабкаться на них, волоча за собой мои руки.

Тут я наконец понял, что это не.пауки, а мои собственные кисти.

Как ни странно, особого облегчения я не испытал. Лежать беспомощно во мраке, когда твои кисти начинают действовать совершенно самостоятельно, шизофренически… Еще неизвестно, насколько пауки хуже, уж поверьте мне!

Сначала они царапали мой костюм, затем начали больно царапать кожу у меня на груди - к моему большому удивлению, гладкую и безволосую, и бок о бок поползли к шее, где разделились по направлению к ушам.

"Плутон побери! - подумал я. - Они собираются меня придушить!"

Почему мысль, что я буду задушен - пусть даже самозадушен, - так сильно меня напугала, хотя я напрягал всю свою волю, чтобы покончить с собой и (или) чтобы остаться мертвым, понять невозможно. Очевидно, к этому времени меня потянуло на комфорт, и я хотел умереть с удобствами, ощущая, как боль проходит.

Тут я сообразил, что кисти не сомкнули большие пальцы у меня на горле, как несомненно сделали бы, будь их целью удушение. Я чуть-чуть расслабился и с любопытством ждал, что они предпримут дальше.

Как видите, я уже наделил их сообразительностью и целеустремленностью.

А мои руки уже крепко стиснули ушные мочки между большим и указательным пальцами, для верности воткнули мизинцы в щеки и, обеспечив себе таким образом надежную опору, взялись за свое основное дело: прижали средние пальцы к верхним векам, безымянные - к нижним и раздвинули их.

Я испытал неожиданную боль - как оказалось, веки у меня очень распухли, а глазные яблоки приобрели особую чувствительность. Вероятно, верхняя часть моего лица либо стала жертвой очень острой аллергии, либо подверглась неоднократным ударам.

Но как я ни приказывал мысленно, чтобы мои пальцы остановились, они, игнорируя хриплый писк, который все-таки вырывался у меня из горла, продолжали свою жестокую работу.

Яркий веселый свет вонзался в глаза, терзал ретину. Потом потекли слезы. Сначала и они причиняли боль. Несколько минут я видел только их блеск и какие-то смутные желтые пятнышки.

Мало-помалу боль утихла. С помощью пальцев мои веки могли уже мигать и даже взяли на себя почти весь труд, чтобы оставаться открытыми. Мои слезы смыли клейковатые комочки, и я обрел способность видеть.

Я находился в оштукатуренной камере с оконцами, забранными решеткой. Размер ее соответствовал мексодвери, из чего я сделал вывод, что построена она техасцами для мексов.

Свет бил из моего окошка и из такого же окошка в коридоре за решетчатой дверью. В щели задувал ледяной ветер.

За ближним окошком я разглядел высокую доску с девятью русскими буквами, составляющими слова "Желтый Нож".

Следовательно, я схвачен не вольными стрелками, а русскими.

И всколыхнулись жуткие воспоминания.

Но я подавлял их, а мой взгляд скользил по телу, начиная от задранных ног.

Мой черный зимний костюм был расстегнут от паха до шеи, обнажая голую кожу, испещренную официальными строками, которые я видел перевернутыми.

Тут я вспомнил все, а особенно - последние свои глупости.

И в результате снова возжаждал умереть.

Тем не менее я обнаружил, что мои пальцы отпустили веки (и те остались полуоткрытыми без посторонней помощи), а сами поползли по моему торсу к паху, где, я интуитивно догадывался, начнут застегивать молнию.

Из этого можно было сделать только один вывод - стремление выжить вновь вступило в свои права, и это меня хотя и не ободрило, но несколько всколыхнуло. Пока мои руки занимались своим делом, я попробовал проанализировать сложившееся положение - занятие весьма неприятное.

К счастью, в таких случаях не обязательно начинать с наихудших вариантов: можно подбираться к ним постепенно, не напрягаясь. Например, когда чувствуешь себя виноватым, первая и самая здоровая реакция - переложить максимум вины на других людей.

А потому вполне естественно, что сначала я подумал об отце - не столько сердито, сколько с нежной жалостью. Сентиментально до предела.

"Бедный старый дурень, - думал я, - руководит своим театром в космосе, ни черта не знает о Терре и только лелеет идиотскую мечту о заявке, которая в один прекрасный день нас всех обогатит".

Пришло ли ему в голову, что заявка - предварительная, что страна, где она была зарегистрирована, перешла в другие руки, по меньшей мере один раз, а теперь вот и два? Что у техасцев есть миллион законов, чтобы давать по рукам дурням вроде него, если они вздумают предъявлять свои права и требовать полагающиеся им денежки? И что все население Терры без единого исключения состоит из мошенников и громил, помышляющих только о деньгах и власти, готовых при малейшем предлоге подменить законные процедуры насилием? О нет, конечно, не пришло!

Зато его осенила сверхидиотская идея послать меня, своего единственного сына, на жуткую Терру превратить заявку в наличные!

Да, надо отдать ему должное, он добился, чтобы длинноволосые сконструировали замечательный экзоскелет. Но хоть в чем-нибудь еще он заручился их помощью? А ведь о Терре они знали куда больше, чем он.

Нет и нет! Вместо этого он снабдил меня плащом, стержнями-шпагами и пр-идиотски спрятанным документом!

А я-то, сверхдурень, согласился на эту нелепую роль, даже гордился ею. Целый жуткий месяц на Терре я не жил - я только играл.

Сначала меня соблазняли таинственной ролью в техасском дворцовом перевороте.

Затем я с восторгом ухватился за роль Смерти, вождя в смехотворной революции обитателей глинобитных лачуг.

И наконец, я не удержался от театрального эффекта, чтобы поразить говорящих медведей, - непростительная глупость в номере с хищниками.

Даже моя любовь к Розе и Рейчел, есть ли в ней что-нибудь, кроме игры? Пожалуй, нет. Нам, актерам, постоянно твердят, что мы слишком много чувствуем - или делаем вид, будто чувствуем - на сцене, а в реальной жизни бесстрастны.

"Ладно, Черепуша, посмотри правде в глаза, - сказал я себе. - Для тебя великие темы Любви и Смерти не выходят за пределы мелодрамы. Ты играешь маленькую рольку в гигантской приключенческой пьесе с неизвестным финалом.

И твоя роль, если отбросить шанс на спасение в последнюю минуту, вот-вот завершится смертью в нетопленой русской тюрьме.

Ну так играй эту роль и кончай хныкать!"

В ту же секунду из коридора донесся знакомый рыкающий бас. Язык был русским, но смысл чисто техасским.