Шокан Алимбаев - Формула гениальности

• Название: Формула гениальности
• Автор: Шокан Алимбаев
• Жанр: Научная Фантастика

---

Не удивительно, что, осознавая эту истину в полной мере, гениальные люди относятся с плохо скрываемым презрением ко всем карьеристам и интриганам, ко всем околонаучным мэтрам и вообще ко всякого рода дельцам от науки и искусства. Так, высокомерный и непомерно гордый Леонардо да Винчи говорил о людях, непричастных к подлинно большому творческому труду: «Их следует именовать не иначе, как проходами пищи, множителями кала и поставщиками нужников, ибо от них, кроме полных нужников, не остается ничего». Он, Наркес, не может повторить эти слова итальянского гения о всех представителях человеческого рода, ибо среди них немало честных и добрых людей. Доброту, и в более широком смысле любовь к людям, он всегда ценил выше способностей и других достоинств человека. Даже выше гениальности. Но одно дело – любить простого честного труженика, живущего нелегким своим трудом, и совсем другое – любить карьериста, бездаря и приспособленца, ищущего легких путей в жизни. В отношении всех последних его так и подмывает повторить слова да Винчи, потому что после них в науке и в искусстве не остается ничего, кроме кала.

За долгие годы изнурительного и совершенно ни с чем не сравнимого по объему труда он, Наркес, выработал собственную шкалу ценностей. И по этой шкале такие добродетели, как смирение перед авторитетом или почтительность к возрасту, никакой ценности не имели. Высшую и единственную ценность по ней имела только Истина.

Наркес нахмурился. Зачем он так яростно стремился всегда к истине? Зачем он всю жизнь упорно ставит ее выше всех больших и малых авторитетов, выше всех великих и малых мира сего? Зачем он идет против устоявшихся, традиционных взглядов на проблему гениальности, хотя всем прекрасно известно, что он единственный и бесспорный мировой авторитет в этой области в настоящее время? Разве не он лучше, чем кто-либо, знал, что быть реформатором и совершать великие открытия, какие бы высокие эпитеты к ним позднее ни прилагали, труднее всего? Труднее потому, что один на один вступаешь в поединок с инерцией человеческого мышления, с этой «страшной, – по определению Ленина, – привычкой». По субъективному мнению его, Наркеса, законы инерции человеческого мышления действуют более могущественно и более глубоко, чем законы всемирного тяготения. Или, говоря другими словами, являются законами тяготения к старым, традиционным понятиям. И в этом своем свойстве человеческий мозг тверже камня…

Ах, этот демон мысли. Он терзал его всю жизнь…

Наркес задумался, устремив взгляд куда-то перед собой. Какие-то стихотворные строки смутно рождались в нем. «Стремится к совершенству человек. И нет его дерзаниям конца…» Нет, не так, подумалось Наркесу. Надо по-другому.

Стремится к совершенству человек.
И нет его дерзанию конца.
Прожить спокойно свой короткий век Не хочет он. И требует венца…
Вот так будет точнее. Давно не рождались в нем стихи.
И нет его дерзанию конца…

Весь вечер прошел в мучительных и сложных размышлениях.

13

Баян чувствовал себя намного хуже, чем раньше. В последнее время он перестал ходить к родителям, чтобы не испугать их своим столь изнуренным и болезненным видом. В то же время, стараясь не беспокоить их долгим отсутствием, он время от времени позванивал им, говоря, что все у него хорошо и благополучно. Дела же у него обстояли совсем по-другому. Резкие приливы стеснительности и отчаяния сменялись взлетами чудовищной дерзости и честолюбия. Будущее полыхало перед ним фантастическим грандиозным заревом. Сейчас, в эти неслыханно трудные дни своей жизни, он, как никогда раньше, осознавал себя уникальным математическим гением. Мозг его исступленно работал над решением нескольких сложнейших теорем одновременно. В то же время по причине чрезмерно напряженной психической жизни он постоянно испытывал сильную тоску, которая не давала ему усидеть на месте и все время вынуждала куда-то идти и идти, не останавливаясь. В эти дни он все чаще и чаще выходил из дома. Стремительным шагом преодолевал улицу за улицей, в каком-то экстазе чувствуя, что ходьба становится все более быстрой и безудержной. Долго проходив так по улицам, он возвращался домой и остаток дня проводил в угнетенном состоянии духа. Грустные и скорбные мысли навещали его в последнее время. Он уже не раз глубоко раскаивался в том, что согласился участвовать в эксперименте, и теперь скрывал это от окружающих, чтобы никто не счел его малодушным. В эти дни он, словно надеясь на внезапное, непостижимое чудо, все чаще восклицал: «Титаны всего мира! Поддержите меня, дайте мне силы выдержать и совершить великое деяние!» Но титаны всего мира не помогали. Больше того – они безмолствовали. И тогда в отчаянье Баян начал смутно догадываться о том, что каждый из них на своем безмерно трудном пути познания и творчества с трудом и едва помог себе. И что в этом грандиозном труде никто не может помочь гению…

В необыкновенно трудных поисках пути к будущему проходило для юноши время. Помня советы Наркеса, он каждый день по много раз повторял вслух и мысленно слова: «Я справлюсь!», стараясь, чтобы эта формула вошла в его плоть и кровь, укрепила его слабеющий дух, и цепляясь за нее как за единственную путеводную нить.

Это пришло неотвратимо. Баян сидел в комнате весь во власти своих тягостных ощущений и мыслей, когда почувствовал какой-то толчок в себе. Он не мог бы сказать, родился ли этот импульс в нем самом или пришел извне. Юноша принял это ощущение за новый прилив тоски, которая часто посещала его в последнее время и не давала усидеть на месте. Он вышел из кабинета, проходя по коридору, машинально окинул взглядом зал, где сидела Шаглан-апа, оделся и вышел на улицу. Вся природа была во власти могучего обновления. В весеннем воздухе, казалось, носились невидимые флюиды, рождавшиеся от пробуждавшейся после зимней спячки земли. Среди звонкого и оживленного шума, ликования детворы и птичьего гомона Баян вдруг почувствовал себя бесконечно жалким, одиноким и ненужным в этом огромном цветущем мире.

Импульс в виде желания, рождавшегося непонятно каким образом, повторился. Он побуждал юношу идти. Баян еще не знал, куда он пойдет, но желание, возникшее в нем сначала смутно, потом все отчетливее, подсказывало куда идти. Повинуясь ему, он вышел сперва на проспект Абая, затем медленно двинулся в сторону проспекта Ленина. Спустился в подземный переход, остановился и с секунду постоял, раздумывая, с левой или с правой стороны тоннеля выйти наверх. Новый внутренний толчок подсказал ему направление. Баян вышел из перехода и вместе с другими прохожими медленно пошел по проспекту вниз. У гостиницы «Казахстан» он замедлил шаги и, повинуясь новым побуждениям, повернул к зданию. Он никогда не был в этой гостинице и не понимал, зачем идет сюда сейчас. Вместе с группой шумно переговаривавшихся иностранцев вошел в парадную дверь и попал в огромный вестибюль. В правой стороне его находились газетный, книжный и сувенирный отделы, в левой – длинные стойки и кабины администраторов, около которых, как всегда, толпилось много людей.

– Ваш пропуск, молодой человек, – требовательно обратился к юноше пожилой швейцар в темно-синем мундире, стоявший у входа.

Баян слегка растерялся, затем, повинуясь импульсу, родившемуся в нем мгновенно, достал из внутреннего кармана пиджака маленький клочок помятой исписанной бумаги и протянул его швейцару.

Швейцар взглянул на бумажку и вернул ее.

– Это на четвертом этаже, сорок седьмая комната, – объяснил он, видя, что юноша впервые пришел в гостиницу.

Баян шел по вестибюлю, машинально оглядываясь по сторонам. Высокий свод с громадными и роскошными люстрами, плавные и красивые линии стоящих впереди массивных стен и колонн, облицованных мрамором. Проходя мимо необычно широких и мягких кресел с темно-красным импортным кожезаменителем у столиков для заполнения гостиничных бланков, задержался на них взглядом. По мраморной лестнице поднялся на второй этаж.

«Индуктор!» – мелькнула вдруг догадка в голове у Баяна.

Он прошел по коридору влево и очутился перед дверью с матовым стеклом, на котором красными буквами было написано: «Пожарная охрана. 0-1». Безотчетно следуя команде, исходившей из глубин мозга, юноша открыл дверь и очутился на очень тесной лестничной площадке. Все огромное пространство вестибюля, роскошь его мраморных стен, колонн и широчайшей мраморной лестницы, ведущей на второй этаж, все это осталось позади. Баян словно внезапно перенесся в другой мир. Серые бетонные стены не были даже побелены. Дверь, располагавшаяся на лестничной площадке напротив, из простого дерева и простого стекла, поражала бедностью после массивных дубовых дверей с золоченными ручками, которые он только что видел. Лестница, ведущая наверх, была настолько узкой, что на ней с трудом могли бы разминуться два человека. Юноша словно очутился в каменном мешке, зажатый стенами со всех сторон.