Мишель Зевако - Коррида

• Название: Коррида
• Автор: Мишель Зевако
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1994
• ISBN: 5-85585-114-1

Принцесса Фауста задумала погубить ненавистного ей Пардальяна руками испанских инквизиторов. Чтобы свести шевалье с ума – ибо убить его, как понимала Фауста, ей не под силу, – она договаривается с великим инквизитором Эспинозой, и нашего героя под усиленной охраной приводят в страшную тюрьму в монастыре Святого Павла.

Отвратительные пытки и жестокие мучения, которым подвергают множество несчастных на глазах у ошеломленного Пардальяна, должны, как надеются Фауста и Эспиноза, лишить смелого француза рассудка.

Однако Пардальяну удается не только выдержать эти испытания, но и вырваться на свободу. Помирив доброго и храброго карлика Чико с его возлюбленной, шевалье со спокойной душой возвращается во Францию.

Фауста же намерена отыскать их с Пардальяном маленького сына…

---

У Пардальяна сразу же появилось предчувствие, что он попал в ловушку, откуда, судя по всему, ему не выбраться, если только не произойдет чуда.

Он прекрасно понимал, какой страшной опасности подвергается его жизнь, он ругал себя почем зря, по своему обыкновению обзывая себя фанфароном и хвастуном; в своей ярости он дошел даже до того, что сам себе адресовал титул дон Кихота, которым его, как мы помним, награждал его друг господин Сервантес, – и однако он скорее позволил бы убить себя на месте, чем показаться человеком, отступившим перед вызовом (а он догадывался, что вызов последует неизбежно).

Он ответил на слова Бюсси-Леклерка мрачным, леденящим душу голосом, что являлось у него признаком сильнейшего волнения; оглушительно, без труда перекрыв стоящий кругом шум, так что его услышали все, он крикнул:

– Как же, как же!.. Да, я не ошибаюсь! Это господин Леклерк! Леклерк, который объявил себя мастером фехтования, а на самом деле годится лишь в помощники какому-нибудь посредственному фехтмейстеру – так он ленив и непроворен! Это тот самый Леклерк, который храбро воспользовался тем, что Бюсси д'Амбуаз умер, и украл у него его имя, после чего обесчестил это имя, приделав к нему свое собственное – Леклерк. Подобная заносчивость, конечно же, стоит хорошей взбучки, и многоуважаемый господин де Бюсси наверняка приказал бы своим лакеям поколотить самозванца, будь он еще на этом свете.

Разумеется, Бюсси-Леклерк, заговаривая с Пардальяном при столь необычных обстоятельствах и столь грубым тоном, помнил о своей недавней попытке убить шевалье и о том, сколь постыдно он ретировался, поэтому он ожидал, что его встретит поток оскорблений – ведь в те времена, когда люди жили, так сказать, с размахом и в полную силу, искусство браниться процветало.

Поскольку для достижения поставленной им перед собой цели Леклерку необходимо было сохранять хладнокровие, он пообещал себе, что выслушает все «любезности» подобного рода, которые его враг соблаговолит на него обрушить, если не со спокойной душой, то по крайней мере с кажущимся безразличием.

И все же Бюсси не ожидал, что эта брань так его оскорбит. В присутствии многочисленных испанских дворян и офицеров, в присутствии испанских солдат (как они все, наверное, потешались над ним про себя!) этот чертов Пардальян первым же своим словом задел его самое больное место: его тщеславие фехтовальщика, считавшего себя до своей встречи с Пардальяном непобедимым, его репутацию храбрейшего из храбрых, освященную именем де Бюсси, – в конце концов он и сам стал считать это имя своим собственным, да и другие всегда обращались к нему именно так: Бюсси-Леклерк.

Верный данному самому себе обещанию, он встретил слова шевалье улыбкой, которую хотел сделать презрительной и которая была всего лишь жалкой. Он улыбался, но был смертельно бледен. Его самолюбие истекало кровью, и он расцарапал себе ногтями грудь, чтобы заставить себя сохранить на лице спокойное и презрительное выражение.

В душе его бушевала ярость, и он с лихорадочным нетерпением ждал, когда настанет время мести.

Брань Пардальяна требовала, чтобы на нее ответили тем же, но Бюсси, обезумев от злобы, не нашел слов, которые показались бы ему достаточно сильными. Он смог лишь проскрежетать:

– Да, это я!

– Жан Леклерк! – продолжал безжалостный голос Пардальяна. – Я вижу, о ваши икры бьется шпага. После последней попытки убить меня вы выбросили какую-то из своих шпаг. Может, эта окажется подлинней? Право, вот ведь какая странность: если вас по чистой случайности не обезоруживает ваш противник, то вы испытываете непреодолимую потребность обезоружить сами себя.

Благие намерения Бюсси-Леклерка начали таять, как снег под солнцем, не выдерживая этого потока оскорблений, и ему захотелось заколоть шевалье тут же, немедленно. Он вытащил шпагу, только что упомянутую его врагом, и, разрезая ею воздух, прорычал:

– Жалкий фанфарон!

Глаза его, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Пардальян пожал плечами с величайшим презрением и продолжал:

– Вы меня, кажется, спросили, куда это я бегу?.. Клянусь честью, Жан Леклерк, помнится мне, если бы я пожелал вас поймать, когда вы убегали от моей шпаги, мне понадобилось бы не бежать, а лететь, лететь быстрее вихря. Когда вы убегаете, то у вас, клянусь Пилатом, как у древнего Меркурия, вырастают крылья на пятках, дражайший мой мастер фехтования. Кстати, вот о чем я сейчас думаю: вы считаете себя мастером, и вы и вправду им являетесь, мастер улепетывать. Да-да, вы – мастер улепетывать, Жан Леклерк, вы – мастер трусить!

Эта речь не мешала Пардальяну наблюдать краешком глаза за происходившими вокруг него передвижениями войск.

В самом деле, пока Бюсси-Леклерк пытался сохранить самообладание, невзирая на острейшие уколы, которыми его щедро одаривал Пардальян, – казалось, бретер вообще пришел сюда лишь для того, чтобы отвлечь внимание шевалье, побуждая его к красноречию, – солдаты делали свое дело: они занимали позиции.

Солдаты появлялись отовсюду, вырастали как из-под земли. Невольно хотелось спросить у них – где же они скрывались до сих пор?

И вот, чтобы дать ответ на этот вопрос, мы вынуждены опять кратко описать место действия.

Пардальян находился в круговом коридоре шириной более туаза. Налево от него располагалась частично сломанная ограда, а за оградой – арена. Прямо перед ним был коридор, огибавший арену.

Пойдя вперед, он мог бы достичь места, отведенного для простонародья. Позади него был все тот же коридор и скамьи, где сидела знать. Справа виднелся широкий проход, в конце которого стояли шатры участников корриды.

Пока шевалье осыпал Бюсси-Леклерка своими саркастическими шуточками, на арену, по левую руку от него, вышла вторая, а потом и третья рота солдат, и они присоединились к первой, выстроившись длинными колоннами.

Итак, на арене находилось около четырехсот человек. Четыреста человек, которые невозмутимо ждали, зажав в руке шпагу или аркебузу и не обращая ни малейшего внимания на то, что происходит вокруг них; четыреста человек, которые, казалось, были поставлены здесь только ради шевалье и которые, казалось, говорили: «Нас тебе не миновать!»

И действительно, только ядро могло бы пробить это скопление человеческих тел, эти то ли десять, то ли двенадцать рядов воинов, задачей которых было пленение одного-единственного врага, вооруженного жалкой шпагой.

Со всех сторон Пардальяна окружали испанские солдаты – они были и в круговом коридоре, и на арене, и в том проходе, который вел к шатрам тореадоров.

Попытка проложить себе дорогу через двадцать или тридцать рядов воинов, расположившихся в глубине коридора, была заранее обречена на неудачу, и шевалье отлично понимал это.

Казалось бы, смелый француз мог отступить – не защищаясь и не дерясь, ибо это было бы бессмысленно! – направо, к палаткам участников корриды, но и там в мгновение ока возникли десятки вооруженных до зубов солдат.

Этот захват территории произошел с молниеносной быстротой. Войска, так долго и тщательно скрывавшиеся, подчиняясь ясным, заранее данным инструкциям, произвели свой маневр с безукоризненным порядком и точностью.

Пардальян оказался в центре железного кольца, состоявшего приблизительно из тысячи солдат, причем для полного окружения француза им понадобилось меньше времени, чем нам – для написания этих строк.

Шевалье отлично видел все передвижения войск, и можно предположить, что он не позволил бы загнать себя в западню, откуда нет выхода, если бы Бюсси-Леклерк с вызывающим видом не встал у него на пути. Он бы наверняка решился на какой-нибудь безумный шаг из числа тех, что уже не раз приносили ему успех на протяжении его насыщенной приключениями жизни, не дожидаясь, пока маневр войск будет закончен, а дорога к отступлению отрезана.

Это была затея Фаусты, которая понимала: лучший способ заставить Пардальяна не двигаться с места и вынудить его, так сказать, самому предать себя в руки врага, заключается в том, чтобы поставить его перед необходимостью выбора, когда он должен будет или позволить схватить себя, или иметь вид человека, спасающегося бегством.

О, как прекрасно она его знала! Как замечательно предвидела, что его выбор будет сделан мгновенно! Впрочем, это понадобилось растолковывать Бюсси-Леклерку; но теперь, когда расчеты Фаусты оправдались, он уже больше не жалел, что дал себя уговорить и что ему пришлось ежиться под градом саркастических шуточек ненавистного Пардальяна.

Итак, с того самого момента, как Бюсси-Леклерк окликнул шевалье, тот решил принять вызов, к каким бы последствиям это ни привело. Мы уже говорили, что он не считал, будто ему угрожает непосредственная опасность. Впрочем, даже если бы он и считал, что она ему угрожает, его решение было бы точно таким же.

Он по-прежнему думал, что все эти солдаты приведены в боевую готовность из-за событий, которые должны будут разыграться в связи с арестом Тореро. Но поскольку, осыпая бранью Бюсси-Леклерка, шевалье в то же время внимательно следил за тем, что происходит вокруг, он довольно быстро понял, что против него затевается что-то недоброе.