Мирча Элиаде - История веры и религиозных идей. Том 2. От Гаутамы Будды до триумфа христианства

• Название: История веры и религиозных идей. Том 2. От Гаутамы Будды до триумфа христианства
• Автор: Мирча Элиаде
• Издательство: Критерион
• Жанр: Религиоведение
• Год: 2002

Данный труд является классическим образцом исследования в области истории религии. Религиозные идеи представлены здесь не только в хронологическом порядке, но и объединены единым пониманием многообразия религиозной жизни всех культур и континентов. Элиаде виртуозно владеет методами сравнительной антропологии и демонстрирует общие тенденции в развитии религиозных идей.

Книга посвящена самому драматическому и важному периоду в мировой истории религий. Ее заголовок, естественно, не охватывает экуменической широты того материала, который изложен в книге: древний Китай и эллинистический Египет, европейские варвары (кельты и германцы) и иранский дуализм — в пятнадцати главах этой книги, кажется, уместилось все богатство религиозного развития Старого Света. Вместе с тем заголовок имеет точный смысл, передающий содержательный «стержень» книги: становление мировых религий, религий спасения. Книга дает панорамную картину религий спасения от даосизма до христианского гнозиса.

---

Обратим внимание на два элемента: 1) отождествление мифической горы Куньлунь с потаенными уголками мозга и чрева; 2) роль, отведенную «хаотическому» состоянию, впав в которое через медитацию, можно проникнуть в поля киновари, а также получить, алхимическим способом, эмбрион бессмертия. Гора в Западном море, обиталище Бессмертных, является традиционным древним образом "малого мира", Вселенной в миниатюре. Гора Куньлунь двухъярусна — конус стоит на перевернутом конусе.[113] Иначе говоря, она имеет форму бутылочной тыквы, точно такую же, как плавильная печь алхимика и тайные области человеческого мозга. Что же касается «хаотического» состояния, достигаемого медитацией и необходимого для алхимического действа, оно сравнимо с materia prima, с massa confusa западных алхимиков.[114]

Materia prima должна пониматься не только как первичное состояние субстанции, но и как внутренний опыт алхимика. Сведение материи к ее первичному состоянию абсолютной нерасчлененности соответствует, в плане внутреннего опыта, возвращению в пренатальную, эмбриональную стадию. Итак, мы видим, что тема омоложения и долголетия путем regressus ad uterum [возвращение в лоно] является главной целью даосизма. Наиболее распространенный метод достижения этой цели — "эмбриональное дыхание" (тай-си), но алхимик решает ту же задачу возврата в эмбриональную стадию плавкой ингредиентов в своей печи.[115]

Начиная с определенной эпохи, внешняя алхимия (eaй-дань) рассматривается как «экзотерическая» и противопоставляется внутренней алхимии йогического типа (нэй-дань), объявленной единственно «эзотерической». Нэй-дань становится эзотерической постольку, поскольку эликсир изготовляется в теле самого алхимика методами "утонченной физиологии", без помощи растительных и минеральных субстанций. Металлы «чистые» (или их "души") идентифицируются с различными частями тела, и алхимические процессы осуществляются не в лаборатории, а в теле и сознании экспериментатора. Тело становится тиглем, где «чистая» ртуть и «чистый» свинец, так же, как семенная жидкость и дыхание, циркулируют и сливаются.

Сочетаясь, силы ян и инь порождают "сокровенный зародыш" ("эликсир жизни", "Желтый Цветок"), бессмертное существо, которое в конце концов покидает тело через темя и поднимается в небеса (ср. § 38). Нэй-дань может рассматриваться как аналогичная "эмбриональному дыханию" техника, с той разницей, что процессы описываются в терминах эзотерической алхимии. Дыхание отождествляется с половым актом и с работой алхимика, а женщина уподобляется тиглю.[116]

Многие идеи и способы их практического претворения, которые были рассмотрены нами в двух последних параграфах, засвидетельствованы в текстах, начиная с периодов Цинь и Хань (прибл. 221 г. до н. э. — 220 г. н. э.); однако это вовсе не означает, что они не были известны и ранее. Нам показалось уместным обсудить их, поскольку техники достижения долголетия и, в определенной степени, алхимия являются неотъемлемой частью древнего даосизма. Но надо добавить, что в эпоху Хань Лао-цзы был уже обожествлен и что даосизм, организованный в независимые религиозные институты, возложил на себя мессианскую задачу и вдохновлял революционные движения. На вопросе об этом более или менее неожиданном развитии мы остановимся позже (см. т. III, гл. XXXV), а пока достаточно вспомнить, что уже в тексте, датируемом прибл. 165 г., Лао-цзы рассматривается как эманация первичного хаоса и уподобляется космическому антропоморфному существу Паньгу (§ 129).[117]

Что касается "даосской религии" (Дао-Цзяо), то она была создана в конце II века н. э. Чжан Дао-линем, который, изготовив эликсир бессмертия, поднялся в небо и получил звание Небесного учителя (тянь-ши). Он основал в провинции Сычуань то, что можно было бы назвать «даократией»: власть административная совпадала в властью духовной. Своим успехом секта была обязана знахарскому дару ее главы. У нас еще будет случай увидеть (гл. XXXV), что речь шла о психосоматической магии, подкрепленной участием в общих трапезах, помогающих обрести дао. Ту же цель преследовали и ежемесячные оргиастические церемонии "соединения дыханий" (ср. стр. 35). Схожее упование на регенерацию посредством дао характеризует и другую даосскую секту "Великий Мир" (Тайпин). Еще в I в. н. э. основатель секты принес в дар императору некое эсхатологическое сочинение. Этот трактат, продиктованный ему духами, излагал положения, с помощью которых можно было бы обновить династию Хань. Вдохновленный свыше реформатор был казнен, но склонность к мессианству не покинула его последователей. В 184 г. вождь секты, Чжан Цзюэ, провозгласил необходимость обновления и объявил, что на смену эры "синего Неба" пришла эра "желтого Неба" (его сторонники носили желтые головные повязки). Поднятое Чжан Цзюэ восстание не привело к падению династии. В конце концов, восставшие были разгромлены императорскими войсками, но лихорадкой мессианства были охвачены все средние века. Последний главарь "Желтых повязок" был казнен в 1112 году.

Глава XVII БРАХМАНИЗМ И ИНДУИЗМ: ПЕРВЫЕ ФИЛОСОФСКИЕ ДОКТРИНЫ И СПОСОБЫ СПАСЕНИЯ

§ 135. "Все есть страдание…"

Распространение брахманизма и — несколько веков спустя — индуизма происходило непосредственно вслед за арианизацией Индийского субконтинента. По всей вероятности, брахманы прибыли на Цейлон уже в VI в. до н. э., и между II в. до н. э. и VI в. н. э. индуизм проник в Индокитай, на Суматру, Яву и Бали. Утверждаясь в Юго-Восточной Азии, индуизм, несомненно, должен был впитать в себя некоторые местные верования.[118] Процессы симбиоза, ассимиляции и синкретизации немало повлияли на продвижение нового вероучения до окраин субконтинента, в унификации религии и культуры которого большую роль сыграли брахманы. На заре христианства, проявив выдержку и терпимость и усвоив, в свою очередь, множество народных, маргинальных и автохтонных элементов, эти «миссионеры» смогли привить арийским и местным неарийским народностям социальную структуру, систему культов и мировидение Вед и брахман.[119] В результате слияния разноплановых понятий (мифология, ритуалы, теология и т. д.) небрахманические религиозные субстраты были, так сказать, приведены к общему знаменателю и, в конечном итоге, слились с ортодоксией. И до сих пор сохраняется в индуизме равноправие автохтонных и «общеизвестных» божеств.[120]

Переход от брахманизма к индуизму совершился плавно. Мы уже упоминали о том, что часть характерных «индуистских» элементов уходила корнями в ведическое общество (§ 64), но, не заинтересовав авторов ведических гимнов и брахман, эти более или менее «популярные» элементы не были упомянуты в древних писаниях. С другой стороны, начавшийся уже в ведический период процесс де сакрализации ряда крупных божеств и их замены другими персонажами (§ 66) продолжался вплоть до средневековья. Бог Индра все еще сохранял свой авторитет в эпосе, но уже не был там главным воителем и гордым предводителем богов: дхарма уже пересилила его, а в более поздних текстах он даже именуется трусом.[121] Вишну и Шива, напротив, возвеличиваются до главенствующей роли. Начинается также блистательное шествие женских божеств.

Арианизация и индуизация Индийского субконтинента сопровождаются глубокими кризисами, о чем свидетельствует появление аскетов и созерцателей в эпоху упанишад, а более всего — проповедь Гаутамы Будды. В самом деле, религиозные мировоззрения решительно меняются. "Все есть страдание, все бренно!" — провозгласил Будда. Это лейтмотив всех индийских вероучений после упанишад. Доктрины и спекуляции, методы медитации и сотериологические практики — все они опираются на идею универсального страдания, ибо они востребованы постольку, поскольку освобождают от страдания человека. Человеческий опыт в любой сфере жизни порождает страдание. Как говорит один автор более поздней эпохи, "тело — это страдание, ибо оно есть вместилище страдания; чувства, объекты [чувств], восприятия все суть страдания, не исключение и удовольствие, ибо и за ним влачится страдание".[122] Ишваракришна, автор самого раннего трактата по санкхье, утверждал, что такая философия исходит из попыток человека избежать трех видов страдания: небесного (посылаемого богами), земного (от природы) и внутреннего, или органического.[123]

Однако философия этого универсального страдания не сводится к пессимизму. Ни одно из философских или религиозных учений Индии не говорит о безысходности. Напротив, подобное откровение — страдание как закон существования — считается условием sine qua nоn освобождения, т. е., по сути, положительным качеством. Другими словами, оно напоминает и мудрецу, и аскету о единственном средстве достижения свободы и блаженства: уйти от мира, отрешиться от благ и амбиций — ото всего. Все в мире подвержено страданию; это заданная свыше космическая неизбежность. Сам факт жизни во времени, протяженность существования порождает страдание, но, в отличие от богов и животных, человеку дарована возможность преодолеть его. Вера в то, что есть средство обрести свободу, — вера, общая для всех философских и мистических течений Индии, не дает развиться отчаянию и пессимизму: бытие действительно полно превратностей, но если человек узнал пути освобождения от них, он сумеет прекратить страдание.