Михаил Алексеев - Пути-дороги

• Название: Пути-дороги
• Автор: Михаил Алексеев
• Издательство: Вече
• Жанр: О войне
• Год: 2005
• ISBN: 5-9533-0719-5

Роман известного российского писателя, ветерана Великой Отечественной войны Михаила Алексеева "Солдаты" рассказывает о разведчиках. В нем есть все: и увлекательный сюжет, и глубокая достоверность, а главное - берущая за сердце правда о войне, о тех ее страницах, которые малоизвестны, забыты, ушли в тень вместе с безвестными героями.

---

– А в медсанбат тебе пойти все-таки надо, старшина,- сказал Демин.

Фетисов побледнел, но не изменил положения, стоял перед начальником по команде "Смирно" и лишь обиженно возразил:

– Нет, товарищ полковник, я пойду... туда...- Он, не поворачиваясь, качнул головой, как делают солдаты по команде "По порядку номеров рассчитайсь!".- На высоту... Коммунистов в нашей роте мало. Я, ротный да еще один боец, которого, может, уже...

– Пусть идет, - сказал генерал. - Иди, Фетисов!..

Владимир неловко пожал протянутые к нему руки, повернулся четко, как положено по уставу, через левое плечо и пошел. Начальники долго провожали глазами его быстро удаляющуюся нескладную, но плотную фигуру.

6

– Стоп! - Шахаeв вскочил на ноги, выдернул горящий шнур. Он сделал это в тот момент, когда огонь уже был в нескольких сантиметрах от тола.-Стоп!.. Еще можно держаться. Понятно? Дер-жать-ся!

Только минутная слабость заставила его принять преждевременное решение о взрыве дота: ради чего же проведены эти долгие часы невероятных страданий, ради чего умер час тому назад от внезапно вспыхнувшей гангрены Али Каримов? И Шахаев скрипел зубами:

– Держаться!

Это всегда жесткое "держаться", но в их условиях таящее в себе какую-то надежду, все читали на его лице: и в горячем блеске раскосых глаз, и в тугом перекатывании желваков под смуглой кожей, и в напряженных, едва заметных, но все же заметных на его чистом высоком лбу складках.

– Держаться, Никита, держаться! - в горле Шахаева давно пересохло, и он хрипел, повторяя одно это слово с каким-то злобным торжеством.- Вон посмотри на Сеньку и Акима - орлами выглядят!

Один из "орлов", Ванин, пригорюнившийся, лежавший в позе, выражавшей абсолютное равнодушие к окружающему его, тут вдруг собрал силы, приподнялся, сел, ободрился и даже как-то выпятил грудь, тряхнул за плечо Пилюгина:

– С нами не пропадешь, Никита! Ты ведь тут не один. Понял?

Однако усталость, голод, потеря крови, огромное духовное и физическое напряжение взяли свое. Тяжелый туман наволочью закрыл глаза Шахаева. Это случилось в тот момент, когда где-то отдаленно и глухо грянул артиллерийский залп и вслед за ним послышались уже совсем близко от дота разрывы снарядов. Шахаев попытался было сообразить, что это значит, но туман, закрывший ему глаза, сгустившись, приглушил и сознание.

...Очнулся Шахаев на руках Забарова. Остальных - Сеньку, Акима, Никиту, сапера и мертвого Каримова - несли другие разведчики, пехотинцы и артиллеристы.

– Что это? - тихо и слабо спросил Шахаев.

– Разве не видишь? Наступают наши!

Шахаев закрыл глаза, застенчиво, неловко улыбнулся и уткнул свою белую голову в широкую и горячую грудь Забарова.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 1

В жаркий и душный полдень, скрипя и взвизгивая, во двор Бокулеев вкатилась длинная арба. В ней, на соломе, лежали рядом тихо стонущий, чуть живой Александру Бокулей и навсегда умолкшая Василика. Лица их были залиты бурой засохшей кровью. К жесткой седой бороде хозяина прилипли комочки горячей суглинистой земли, в усах запуталась пшеничная ость, рубаха разорвана, от нее веяло неистребимым степным духом - тонким смешением кисловатого запаха засохшей березки и остро-горького - полыни. Старик шевелил губами, силился что-то сказать и не мог. Скрюченные дрожащие руки судорожно рассекали воздух, будто он хотел ухватиться за что-то. Лицо красавицы Василики было неузнаваемо - оно все вспухло и затекло. Руки ее были в крови. Сейчас они покойно, в страшной неподвижности, лежали на высокой полуоткрытой смуглой груди.

Из дома выбежали мать, Маргарита (она недавно возвратилась из русского полевого госпиталя, выздоровевшая, успокоенная), Георге, Наташа. Вслед за ними подошли Лачуга, Пинчук и Кузьмич. Последний по приказу Пинчука сразу же помчался в медсанбат за врачом. Наташа бросилась к хозяину, чтобы оказать ему первую помощь. Ей мешали жутко заголосившие хозяйка с дочерью.

Бокулей-младший, окаменевший, с трясущимися губами, смотрел остановившимися, широко раскрытыми глазами на арбу, чувствуя, как все оборвалось и похолодело у него внутри.

В полчаса двор Бокулеев заполнился встревоженными односельчанами. Окружив крестьянина, который случайно наткнулся на Бокулея-старшeго и его невестку в поле и теперь привез их на своей арбе, одни расспрашивали его, выкрикивая что-то гневное, другие стояли молча, с выражением угрюмой свирепости на худых сморщенных лицах. К этим последним и обращался черный Патрану. Скорбно сложив на животе руки, он говорил кротко:

– Сказывал вам - не связывайтесь с боярином. Не послушались. Вот теперь и... Вам же добра желал...- голос его был вкрадчив и осторожен,-видимо, на Патрану подействовало предупреждение молодого Штенберга - не лезть на рожон.- Господин Бокулей сам...- он осекся, встретившись сначала с мертвенно-бледным лицом Георге и потом с тяжелым взглядом стоявшего рядом с ним Суина Корнеску.

– Добиток![24] - глухо выдавил Суин.- Убивать нас, наших сыновей и дочерей?.. И только за то, что мы люди и хотим жить?.. Прочь отсюда!..

Патрану поспешно выбрался из толпы и, припадая на одну ногу, бойко поковылял со двора. И все же не удержался, чтобы не крикнуть:

– Погоди же! И ты поплатишься за это!..

Но слов Патрану никто из крестьян не услышал, и он был рад этому.

Хозяина и Василику внесли в дом. Туда же вошел только что привезенный Кузьмичом врач. Крестьяне остались во дворе и среди них - Суин Корнеску. Лицо его скорее было торжественным, чем суровым.

– Трэяскэ Ромыния Маре![25] - сказал он, обращаясь к гарманештцам, и глаза его насмешливо и зло сверкнули.- Вот приманка, на которую нас всех, дураков, ловили... Погубили наших сыновей. А теперь и нас хотят!.. Нуй бун! (Плохо!) - Суин нахмурился.- Этак всех нас перебьют. По-иному надо жить. Как говорил нам Мукершану, как живут русские, вот так! - он вдруг приблизился к крестьянам, своей правой рукой взял за руку одного из них, левой - другого, подтянул к себе, быстро прошел с ними вперед, остановился и проговорил взволнованно: - Вот как надо! Поняли?.. Поняли?..- повторил он и вдруг, вновь нахмурившись, закончил тихо: - Теперь я знаю, кто стрелял в Мукершану... И это не последний выстрел. Поняли ли вы меня?

Должно быть, крестьяне не совсем поняли, что хотел сказать им Корнеску. Но некоторым стало страшно, и эти потихоньку, стараясь быть незамеченными, покидали двор Бокулеев. У других на лицах уже явственно было видно отражение злости и решимости.

В селе ударил бубен, и оставшиеся крестьяне тоже начали медленно расходиться, но не по одному, как это делали первые, а по двое, по трое. Видно было, как они что-то говорили друг другу, размахивая шапками и посохами.

Пинчук с каким-то смешанным, тревожно-радостным чувством смотрел им вслед, давно поняв, что вокруг совершалось нечто такое, что когда-то уже было пережито им самим.

– Ось воно... яки дела-то! - неопределенно пробормотал он, не в состоянии выразить словами то, что жило в его груди.

2

Конец первого и весь второй день после возвращения группы Шахаева Кузьмич, Петр Тарасович и Наташа провели в больших хлопотах. Нужно было помочь разведчикам, более двух суток проведшим во вражеском доте, быстро восстановить свои силы. К счастью, ранения солдат оказались легкими, так что не пришлось отправлять даже в медсанбат. Наташа, еще не веря своему счастью, с осунувшимся лицом, хлопотала больше всех. Она тщательно промыла раны, бережно забинтовала их, сказав при этом каждому:

– Ну, вот и хорошо! Вот и все!

Акиму она улыбалась только издали, словно боясь выделить его среди других. Он, очевидно, хорошо понимал ото - смотрел на нее близорукими, влюбленными глазами и ничего не говорил.

Наташе помогала Маргарита. Несмотря на большое горе, постигшее брата, она не могла скрыть своего счастья: здорова!

– Доамна докторица!.. Доамна докторица![26] - неумолчно звенел ее голос.

Маргарита кипятила воду, стирала солдатское белье, зашивала порванное обмундирование. Потная, раскрасневшаяся, она восторженно смотрела на Наташу. Изредка, оставив свое занятие, подбегала к ней и, крепко обняв за шею, целовала.

– Минунат...[27] Я... люблу Натайша!..- И убегала, смеясь приглушенным радостным смехом.

Когда все уже было сделано, Маргарита подходила к старшине и просила новой работы. Пинчук, разумеется, находил для нее эту работу.

Сам Петр Тарасович занимался обмундированием. Он так успешно провел переговоры с Докторовичeм, с таким пафосом рассказал ему о подвигах разведчиков, что начальник АХЧ, растроганный (что с ним случалось чрезвычайно редко), распорядился выдать роте Забарова для всех солдат совершенно новые брюки, гимнастерки, сапоги и маскхалаты, не забыв, однако, произнести свое неизменное: