Евгений Шестаков - Номерные сказки

• Название: Номерные сказки
• Автор: Евгений Шестаков
• Жанр: Юмористическая проза

---

— Ох, ты ж, Господи, да за что ж мне муки-то этаки, ужас тихий, кошмар дневной, ой, да уж лучше бы на лоскуты мя, грешного, порвало и растрепало, плохенько да хреновенько как, Господи, слышишь ли ты, страдаю я, сердце всмятку, шары на лоб, алчу, Господи, алчу, желаю и предвкушаю, а нельзя, потому — слово дал, честное, волшебное, матерное, сам себя во вред себе ограничил для своей пользы, ой, нельзя-нельзя, ай, хочется-то как, но не буду, не буду, не буду, не буду, не буду, не буду, не буду, семь раз и еще раз не буду, хоть и хочется, хоть и можется, всего-то делов — к конюху подойти и спросить, всего-то дела — на базар сходить да купить, всего-то навсего хотя бы одну-однусеньку, малу-малюсеньку — а, Господи, имею я право? — мало-мальски небольшую одну, хоть с куриный клюв — такую-то можно, а? — иль хотя бы глянуть бы, как оно другим достается, из широких штанин вынимается, подносится и — ой, плыву, плыву, ой, не выдержу, ой, не выдерживаю уже — да шучу, шучу, Господи! — шут же я, мать мою лаптями на север, отца лыжами на восток, чтоб им пусто не было, ой, как хотение-то снизу доверху поперек наискось пробирает, аж гланды корчатся, левая подохла, правая померла, а третьей-то нету и не отрастет никогда, разве только на могилке моей в виде алого цветочка воспаленного жарким летом проклюнется и через десять минут завянет — ой, Господи, бред пошел! — а путник усталый возле могилки моей присядет ненадолго, посидит, встанет и уйдет, а вонять еще долго будет, и сильно, и постоянно, если каждый хренов путник усталый присаживаться-то начнет да крупным оптом не спросясь гадить — ой, обидно-то как! — а матушка на могилку хроменькая придет, узелок платочный докрасна на морде затянет, по слезе из обоих глаз выдоит и скажет : ах, Сеня-Сеня, затем ли я тебя ростила, чтобы через холмик азбукой моряцкой односторонним постукиваньем общаться — ой, горько-то как! — а батя слепенький на одной ножке горбатый с утренней кобылой прибудет и за упокой сыновний торжественно ужрется до полного несамообладания с танцами и прыжками через полкладбища, а друзья верные ни с того ни с сего вспомнят, что вот был у них, да куда-то делся, и почтить придут, постоять, полежать бухим навалом на подступах к оградке и вдоль скамеек с закуской — ой, скорбненько-то как! — а его величество государское со царицей матушкой при царевне тройственным образом официально в голос восплачут и двоякий устно-письменный указ в едином экземляре на рыдальный мотив озвучат : спи, мол, спокойно, мол, друг, мол, наш, мол, а мы, дескать, тебя, дескать, никогда, дескать, не забудем типа изо всех наших сил — ох, честь-то какая то ли мне, то ли из меня выпала! — а я с-под низу осенью в виде мухомора вылазить буду, а по ночам синими огоньками подмигивать, археологов ждать, а как придут, совочками да метелками выскребут, обдутого и оприходованного под стекло под табличкой "Архаический ископаемый клоун" положат, так посетителям улыбаться стану зубастым безглазым вечным костяным желтым образом во все три прекрасно сохранившихся вставных зуба, с мамонтом по пьяни замерзшим несчастными соседями во имя науки посетителей стращать будем, и мачеха злобная пальцем в скорбную витрину ткнет и заплаканному пасынку скажет : "Видишь череп? А был целый дядя. Вот если еще раз курточку замараешь, я тебе то же самое досрочно организую!", а отчим недобрый нетрезвый невероятный по звериности облика вчерашней брагой мальчику в крошечный анфас выдохнет, пальцем красным толстым неприличным мужским помашет и передней верхней своей волосатой дыркой промолвит : "Учти, гаденыш, что ты найденыш, звереныш! Ежли что не так — я тебя обратно вот этими руками лично и навсегда безвременно потеряю!", и оскалятся на сиротку бедного оба, а мы с мамонтом из-под стекла тоже, и совсем бедный сиротка с маленького своего глузду съедет и третьим к нам под стекло захочет, лишь бы не жизнь вот такая страшная, когда ни вдохнуть ни выдохнуть, в смысле, дымом, в смысле, табаком, ох, Господи, знал бы ты, как тяжко мочь, хотеть и не делать, иметь, уметь и не курить полсуток уже, целых двенадцать часов по шесть десятков минут! Ах, Господи! Да как же цигарку хочется!!!

Но шут крепился. Терпел. Здоровье было важнее. Он боролся. И проиграл лишь только к вечеру по очкам.

Сказка №64

В это утро царь проснулся довольно рано и некоторое время лежал в постели, словно в засаде. Дождавшись, когда будильник невнятно звякнет, его величество взмыл над простынями и одним метким тычком заткнул механическое хайло, собравшееся было растрезвониться по полной программе.

— Так то, дура швейцарская! — удовлетворенно сказал царь. И принялся одеваться. Однако эта маленькая утренняя победа все-таки была менее значительной, чем вчерашний карточный проигрыш. О котором государь вспомнил, едва глянув в зеркало. Да, вчера изрядно было проиграно. Гомерическая опухоль носа уже прошла, но следы от щелбанов наличествовали до сих пор. Весь вечер государю трагически не везло, и беспощадный шут разлохматил об него аж целых четыре колоды.

Умывшись, его величество проследовал к завтраку. Каковой вовсю уже шкворчал на сковородке в виде исполинской батальонной яичницы со свининой и целой горы поджаренных кусков хлеба. У царицы был английский период в приготовлении пищи. О чем свидетельствовала также небольшая кастрюля с овсянкой. Которую, впрочем, никто, включая разборчивых дворцовых мышей, не ел.

— Здрав буди! — улыбнулась супругу царица. И дернула колокольчик. На звон которого незамедлительно стали стекаться многочисленные обитатели палат, комнат, каморок и подлестничных помещений. Сегодня царский завтрак был расширенного состава, что объяснялось японским периодом умонастроения государя. Его величество откуда-то узнал, что в этой стране пышно цветет и дает исключительные плоды дух семейной корпоративности. Поэтому вот уже несколько дней подряд за столом собирались все, имевшие хоть какое-то отношение к царствующему дому. Включая обоих дворников, всех троих конюхов и целую орду разнополых и разновозрастных приживалов. Последним прибыл и с грохотом придвинулся к столу шут. Лицо его было подозрительно довольным и круглым.

— О чем радуемся? — вопросил, обернувшись к нему, государь, — Опять, поди, всю ночь на девок по чуланам охотился? Али бабу каку в вольной борьбе на обе лопатки склал? Чего личиком-то лоснишься? Прям что твой кот.

— Забыл, забыл, государь... — шумно покачав бубенчатой головой, сказал шут. — Надо же, как природа человеческая устроена! Вчера продул — сегодня забыл. Удобно!

— Это ты о чем? — напрягся царь. Отложив вилку в сторону, он подозрительно сощурился на шута. Тот в ответ одарил его безмятежной улыбкой потомственно добродушного простака.

— Да как о чем? Неужель не помнишь? Ай-яй... Неужто всю память щелбанами отбило? Прости, государь. Не со злобы ж я. Только лишь в игорном азарте бывши.

Глянув на остывающую яичницу, царь вхолостую жевнул губами. Потер лоб. И тут же все вспомнил.

Играли всемером весь вечер и заполночь. Сперва на деньги. Государь проиграл два полных кармана, царевна обогатилась на хорошую горсть, царица осталась при своих, остальным вышло по малой толике. Затем стали биться по темечку и в носы. Царица с царевной благоразумно отбыли почивать, а государево вместилище разума всего за четыре кона превратилось в звенящую пустотой красную бородатую сферу. Невезение его величеству в карты было столь фатальным, что, когда перешли к игре на желания, он и тут в исторически короткие сроки изволил пролететь трижды. И во исполнение сперва громко лаял собакой, затем под балалайку вальсировал с ростовым портретом Ньютона, а затем свой фант огласил коварный кривляка-шут. Троица бояр в ужасе закрыла лица брадами, а усталый государь долго не мог понять, в чем суть. И тогда вконец обнаглевший шут изъяснился предельно четко.

— Говорю по буквам! Кондратий, Онуфрий, Никон, Серафим, Трофим, Илиодор, Трофим, Ульяна, Циля, Илиодор, Януарий! Кон- сти- ту-ци-я! Даешь!

После ухода дамских особ игра шла в сопровождении некоторого количества веселых напитков. Поэтому игроки вели себя вольно и изъяснялись раскованно. Однако все же не до такой степени, чтобы употреблять в высочайшем присутствии такие неприличные словеса.

— Это... каким же образом? — изумился царь, — Это ты шутишь али взаправду?

— Шутю взаправду! — хлобыстнул языком только что тяпнувший без закуси шут, — А ты вот проиграл, дак ответь! Что, слабо? Ну, тогда отдай меня на конюшню выпороть. Я за передовые идеи задницу на плаху всегда готов положить!

Шут был профессионал своего дела. И рассмешить был способен не только пресловутую британскую кошку, но, пожалуй, даже и китайского земляного червя. Однако употребление высокообогащенных спиртом напитков, да еще в сочетании с низкообогащенными, зачастую приводит к полной потере здравомыслия и способности видеть боковым зрением. Бояре, среди немногих достоинств которых главным было уважение к субординации, за спиной царя делали шуту знаки. Кои, если их перевести с пальцево-ручного на гортанно-языковой, означали : "Уймись, дурак! Закрой хлебницу! Заткни скорее мычало, пока рога не отшибли!" Внутренне содрогаясь, думские сидельцы приготовились к всплеску самой махровой реакции. В ответ на такие речи государь как минимум должен был бросить вольнодумца в темницу на хлеб, воду и голодных клопов. А как максимум — вкупе со всей компанией без права на передачи и на замену нар топчаном.