Арсений Миронов - Много шума из никогда

• Название: Много шума из никогда
• Автор: Арсений Миронов
• Издательство: ООО «Издательство ACT»
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 1999
• ISBN: 5-237-03877-8

---

— Славная воительница Смеяна и доблестный Одинок-хан погибли в схватке с язычниками. Осажденные в ночи ищейками Белой Палицы, они сгорели заживо в жестоком пламени… Великие хранители Камня сгинули в доблести, достойной молодых львов! Я молюсь, да сопричтет их грядущий мессия к сонмищам избранных сынов Эсраила!

Человек в панцире покачнулся и задрожал; вдруг выронил из пальцев кинжал и схватился руками за голову — как будто последние слова Данилы обрушились на него подобно страшному удару боевого цепа. Данька отступил на полшага, все еще опасаясь внезапного движения кожаной перчатки, — но противник уже был повержен. Избранный из воинов Данэил поднял голову — на бронзовой маске застыло прежнее неподвижно-высокомерное выражение, но в огромных черных глазах скользкой тенью метался ужас.

— Смеяна… погибла? О великий бог!.. — простонал человек в панцире. — О великий бог, это невозможно! Она не могла…

— Умирая, она оставила нам вот это… — Данька протянул врагу раскрытую ладонь, на дне которой тускло дрожала острая капля света, крошечная шестигранная звездочка на тонкой игле, обнаруженная на дне ручья неподалеку от сгоревшей Данькиной кузни. — Это ее серьга… Это наша память о великой воительнице.

— Нет! — Данэил едва заметно отшатнулся. — Не показывай! Я не верю! Великий бог, бог каменных пророчеств не допустит ее гибели! Я помню ее ребенком… Она была рождена для славы и почестей!

— Вы воспитывались вместе? — Данила снова присел рядом.

— Да, в Саркеле… Мой отец, Моккей Казарин, был жрецом каменных таблиц, а родители Смеяны жили на соседней улице, близ бестиария… Мы были одногодками и часто играли вместе… — Голос воина задрожал, и он вновь судорожно дернул рукой, закрывая ладонью бронзовую личину. — После пришествия славян и разрушения Саркела отец бежал в землю кривичей, в сумасшедший город Сполох. С тех пор я не встречал моей милой Смеяны, только слышал от отца о ее подвигах… Тринадцать тягостных лет прошло… и я никогда больше ее не увижу!

— Твое сердце скоро утешится отмщением, о избранный из воинов Данэил! — Данька почувствовал, что ошеломленного врага нужно добивать. — Ты выполнишь то, что промыслено богом. Ты станешь орудием в его карающей деснице и отомстишь убийцам Смеяны. Жир-хан должен был рассказать тебе о нашем предстоящем походе — я сделаю это вместо него. Мы вместе отправимся на Малков хутор и встретим там своих… В пути я передам тебе все, что поведал мне Окула, но сначала я должен… — Данила сделал паузу и твердо закончил фразу: — Я должен испытать тебя.

Даниил медленно обернул к нему свою маску с неизменной наглой улыбкой бронзового лица.

— Прочитай послание Окул-хана до конца. Там написано: «испытай всякого нашего воина, чтобы удостовериться, не подставлены ли вместо них людишки славянские под нашими именами»… Это повеление Окул-хана, и тебе придется подчиниться. Теперь ты будешь отвечать мне, Данэил.

И сразу — не давая врагу опомниться — первый вопрос, короткий и отменно заточенный. За ним снова и снова — безучастным, скучающим голосом…

…Допрос продолжался недолго. Данька спрашивал быстро и часто перебивал, не дослушав ответа, — словно вспоминал о чем-то своем. Поднялся на ноги и стал в задумчивости прохаживаться вокруг костра, изредка поворачиваясь к собеседнику спиной, покачивая головой и подбрасывая на ладони крошечную золотистую звездочку с тонкой иглой… М-да, выехал из Сполоха десять дней назад… Угу. Снова подбросил и поймал в кольчужную рукавицу искристую женскую серьгу. Ехал из Сполоха, обходя стороной крупные города — хоронился от Белой Палицы… Сколько лет? Да-да, двадцать… И опять мелькает в воздухе золотая блестка — ах, вдруг выскользнула мимо пальцев, дерзко сверкнула и падает! падает прямо в костер!

Человек в панцире быстро нагнулся — ловко подхватил летучую каплю золота уже в самом пламени, у земли! Разогнуться, поднять голову он не успел — тихо и как-то медленно Данька вытащил из потайных воровских ножен на спине короткий меч и, почти не замахиваясь, опустил тяжелое послушное лезвие поперек вражеской шеи — там, где кончался кованый затылок шлема и начинался блестящий ворот новенького панциря. Рука болезненно заныла — удар стали о кость передался по трепетному клинку в рукоять… Данила сонно отвернулся — за спиной что-то глухо брякнуло оземь, из костра колыхнулось облачко искр — и тревожно всхрапнула темная лошадь избранного из воинов Данэила.

Все так же неторопливо, будто в задумчивости, Данька отошел от костра прочь, в холодную лесную темноту и прикрыл сухими веками горячие глаза. Разжал пальцы — отяжелевший и, наверное, окровавленный меч беззвучно скользнул в траву. Данила снова поднял веки и заставил себя посмотреть вверх в гулкое ночное небо. Тучи уже ушли: звездный свет хлестнул Даньку по лицу, и он вдруг расхохотался в голос, как давно уже не смеялся. На небе не было Млечного Пути.

Каширин смеялся, потому что сразу понял, что это всего лишь сон. А во сне мы не жалеем поверженных врагов и редко думаем о спасении души. Подняв с земли меч, Данила быстро вернулся к костру: здесь уже тошнотворно сладко пахло паленой кожей. Ударом ноги Данька выбросил из углей отрубленную голову врага, лезвием клинка поддел и отцепил потемневшую в огне личину. Он так и не узнает, какое лицо было у настоящего Данэила Казарина — новый Даниил, избранный из воинов и верный хранитель Камня тут же, не отходя от костра, впервые примерил еще горячую бронзовую личину с наглой металлической улыбкой и торским разрезом глаз. Маска файтера пришлась впору.

ДНЕВНИК МСТИСЛАВА, верного слуги двух божественных господ, обладателя волшебного сапога (продолжение)

Oh… no! Not again! C’mon, give me a break.

I said — lemme outa’here![73]

Проницательный читатель

Глава пятая. В офисе господина Стожара

Hidden in his coat is a Red Right Hand.[74]

Nick Cave

В грохоте доспехов, в туче грибной сырости и колодезной плесени я приземлился… на кучу соломы, разумеется. Вот вам, потомки, второе правило начинающего тамбовского вора: всегда знай, где упадешь. Тут философия, господа.

В философском настроении я и поднялся на ноги, оглядывая совершенно темную душную пещерку. Вот радость! Больше всего на свете я хотел бы увидеть сейчас в пяти метрах от себя пару желто-зеленых и хищных глаз. Так оно и получилось. Глазастенький и неведомый зверь стоял совсем близко и выжидательно смотрел.

— Глаза сломаешь, — мрачно предрек я и задумался. В мозгу возникла логика: если зверь сытый — он посмотрит и уйдет восвояси. А если голодный… то… то я сам уйду.

И я пошел. В темноте даже ходить непросто, а я ведь пытался бежать! Разумеется, я поскользнулся на чем-то толстом и скользком и снова загремел кольчугой по паркету. Толстое и скользкое оказалось мохнатым пушистым зверем — а точнее, его шкурой. Для идиотов (кто не понял) объясняю: это был мех. То есть меха — много мехов. Они валялись на полу в страшном количестве, и будь я активист организации «Гринпис», тут же устроил бы самосожжение из чувства протеста. Нельзя так убивать дикую природу, чтобы потом по полу разбрасывать.

Вскоре я понял, почему я не член организации «Гринпис». На мехах было очень даже приятно лежать животом. И спиной тоже; и на боку. Тепло и мягко, как в ванне. Я расслабился в темноте и впервые с ужасом вспомнил, что нормальным людям иногда необходимо спать! И заснул бы я — но зеленые глаза снова возникли совсем рядом — бесшумно приблизились, гады.

— Эй ты, шкура! Иди сюда, я из тебя меха сделаю, — устало сказал я, зевая. — Я тебе устрою «Гринпис» в отдельно взятой стране… Я тебе припомню товарища Баумана… — Увы, разлюбезные потомки! Как вы уже догадались, я заснул. Помню только, что во сне дружелюбно беседовал с разноцветными глазами, вдруг появившимися у звериных шкур, на которых я спал. Я нежно называл их шкурами и гладил рукой. Нам было хорошо.

Когда я открыл глаза, этот мелкий парень сидел на своей табуретке и ковырял пальцем в носу. Он был острижен наголо, как неофашист, и потому внушал невольное уважение. Если вам десять лет и вы внушаете уважение, вы уже много добились в жизни. Почтительно посмотрев на парня, я покосился в сторону. В стороне ровно теплился очаг — по толстым одинаковым бревнам шелковисто бегали жидкие хвостики голубоватого пламени, а чуть выше равномерно нагревался толстый и мрачный котел.

— Ну, вставай, добрый молодец, — пискляво сказал пацан. Он перестал ковырять в носу, но палец наружу не извлек. — Сымай-ко портки, будем тебе задницу выпарывать!

Все мое уважение к неофашистам как рукой сняло. Я тяжко приподнялся, шагнул к пацану, устало протянул руку к его оттопыренному уху и вдумчиво охватил мочку железными пальцами. Парень жеста не понял, и напрасно. Я сдавил ухо и приподнял парня над табуреткой — пацан сильно покраснел, но не издал ни звука. Опустив мужественное дитя обратно на табуретку, я так же неспешно вернулся к своему меховому ложу.