Иосиф Григулевич - Инквизиция

• Название: Инквизиция
• Автор: Иосиф Григулевич
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Политика
• Год: 1976

Сотни тысяч жертв, среди которых выдающиеся ученые, художники, политические и общественные деятели своего времени, насчитывает мрачное порождение католической церкви — инквизиция. Современные теологи «оправдывают» злодеяния инквизиции произволом отдельных деятелей церкви или своеволием светских властей. Но так ли это? В книге члена-корреспондента АН СССР И.Р.Григулевича освещается подлинная история инквизиции.

Книга представляет интерес для самых широких читательских кругов

---

И все же хотя инквизиция и считала каждого попадавшего в ее коварные сети виновным, она была вынуждена обосновывать свое обвинение, опять-таки не для выявления объективной истины, а с совершенно иной целью. Во-первых, для того, чтобы убедить обвиняемого признать себя виновным и раскаяться. Иначе говоря, если и собирались улики против обвиняемого, то это делалось в его же интересах, в интересах спасения его души. А спасти свою душу, а тем более жизнь, обвиняемый мог только полным и безоговорочным признанием своей вины, т. е. подтверждением обоснованности выдвинутого против него обвинения. Во-вторых, улики были нужны для того, чтобы хотя бы внешне, чисто формально соблюсти декорум и лишить обвиняемого всяческой надежды на спасение другим путем, кроме как через чистосердечное раскаяние и примирение с церковью. Улики в виде свидетельских показаний, ложных или соответствовавший действительности, должны были сломить заключенного, лишить его воли к сопротивлению, заставить его сдаться на милость своего истязателя — инквизитора.

Откуда брались такого рода улики? Их поставляли, кроме доносчиков, лжесвидетели — тайные осведомители на службе инквизиции, всякого рода уголовники — убийцы, воры и т. п. элементы, показания которых не имели юридической силы в светских судах даже средневекового периода. Против обвиняемого принимались свидетельства его жены, детей, братьев, сестер, отца, матери и прочих родственников, а также слуг. Однако их показания в пользу обвиняемого не учитывались, ибо считалось, что благожелательные показания могли быть порождены родственными узами или зависимостью свидетеля от обвиняемого.

Показания разоблаченных еретиков, отлученных, сообщников обвиняемого учитывались только в том случае, если они подтверждали обвинение. «Ибо, — как объяснял Николас Эймерик, — показания еретика в пользу обвиняемого могут быть вызваны ненавистью к церкви и желанием помешать наказанию преступлений, совершенных против веры. Подобные предположения не могут возникнуть, если еретик дает показания против обвиняемого».[147]

Имена доносчиков и свидетелей держались в тайне не только от квалификаторов, но и от подсудимых и их защитников, если таковые имелись. Если им и сообщались данные обвинения, то в измененной форме, не позволявшей установить подлинного имени свидетеля или доносчика. Например, если свидетель показал, что ему обвиняемый высказывал еретические взгляды, то последнему это сообщалось так: имеются показания одного лица, которое слышало, как обвиняемый высказывал еретические взгляды третьему лицу, и т. д.

Разумеется, что современные нам поклонники инквизиции не в состоянии отрицать этих и других фактов, обличающих далеко не священные методы деятельности «священного» трибунала. Но если они признают эти факты, то это вовсе не означает, что они их осуждают. Наоборот, они пытаются их оправдать. Так, например, испанский иезуит Бернардино Льорка, автор книги об испанской инквизиции, для оправдания преступлений инквизиции пускается в следующего рода рассуждения. Весь вопрос заключается в том, пишет он, признаем ли мы или нет законной необходимостью насильственное преследование ереси путем различного рода наказаний, включая пытки и казнь виновного. Если признаем, то следует тогда признать законность и необходимость всей деятельности инквизиции во всех ее неприглядных деталях. Многим теперь эта деятельность кажется чудовищной, ибо в настоящее время отрицается необходимость в инквизиции, в насильственном преследовании ереси. Подавляющее же большинство богословов периода инквизиции, признавая ее необходимость, защищали и оправдывали ее методы, в частности то, что инквизиция утаивала от обвиняемых и всех других заинтересованных лиц имена доносчиков и свидетелей и полные тексты их показаний. «Инквизиция, — заявляет иезуит Льорка, — не может быть подлинно действенной, если не держит в тайне своих свидетелей. Это было очевидным с самого начала ее деятельности».[148]

Очные ставки свидетелей обвинения с арестованными запрещались. Единственной причиной для отвода свидетелей считалась личная вражда. Для этого перед началом следствия обвиняемому предлагали составить список его личных врагов, которые могли бы из соображений мести дать против него ложные показания. Если среди названных имен значилось имя доносчика или свидетеля, то их показания теряли силу. Однако арестованному инквизиторы не сообщали, утеряли ли в результате его отвода силу показания доносчиков и свидетелей. Инквизиторы продолжали настаивать на обвинениях даже в тех случаях, когда выяснялось, что они являются клеветой или вымыслом доносчиков. К тому же со временем право отвода было обставлено столькими рогатками, что воспользоваться им обвиняемому практически не представлялось возможности. Обвиняемый должен был доказать, что доносчик действительно находился с ним в отношениях смертельной вражды. А в роли судей, решавших, была ли между ними такого рода вражда, выступали те же инквизиторы, рассматривавшие все попытки обвиняемого отвести свидетелей обвинения как коварные увертки и хитроумные трюки, должные запутать следствие и скрыть правду.

Все свидетели были по существу свидетелями обвинения. Обвиняемый не мог выставить свидетелей в свою защиту потому, что инквизиция могла бы обвинить их в потворстве и сочувствии ереси. Правда, случалось, что свидетель менял свои показания, но инквизиция, как и в случае с доносчиками, принимала во внимание только такие изменения в показаниях, которые отягощали вину обвиняемого, а не такие, которые ее облегчали или снимали с него незаслуженное обвинение, причем заключенному сообщались только первые, а не вторые. Необходимо отметить и то обстоятельство, что строптивый свидетель, действовавший вопреки интересам инквизиции, сам мог стать жертвой обвинения в ереси. Свидетель находился всецело во власти инквизиции, он давал клятвенное обещание, что будет хранить свои отношения с инквизицией в строгой тайне. Ему не у кого было искать помощи и защиты, инквизиторы при желании могли — под предлогом, что он нарушил обет молчания или пытался ввести следствие в заблуждение, — подвергнуть его пытке, чтобы добиться «правдивых», т. е. угодных им, свидетельских показаний. Строптивого свидетеля инквизиция могла обвинить в лжесвидетельстве и осудить на тюремное и даже пожизненное заключение или на ношение на одежде позорящих знаков в виде длинных кусков красного сукна в форме языков, нашивавшихся на спину и грудь.

Никаких ограничительных сроков для проведения следствия не существовало. Инквизиторы могли при желании держать обвиняемого в тюрьме до вынесения приговора и год, и два, и десять лет, и всю его жизнь. Это облегчалось еще и тем, что арестованный сам оплачивал свое пребывание в тюрьме из своих средств, секвестр на которые накладывался инквизицией при его аресте. Разумеется, если арестованный не представлял особого интереса для инквизиторов или у него не было состояния, позволяющего длительное время содержать его в тюрьме, то судьба его решалась без особых проволочек. Неверно утверждение защитников инквизиции, будто ее методы соответствовали обычаям эпохи. Достаточно указать на практику светских судов в Милане в первую половину XIV в. Истец был обязан дать подписку и представить ручательство, что в случае недоказанности обвинения он сам будет наказан и возместит обвиняемому убытки. Последний имел право взять себе защитника и потребовать сообщения имен свидетелей и их показаний. Начав дело, судья под угрозой штрафа в 50 ливров должен был окончить его в течение 30 дней.[149]

ДОПРОС

Следующим этапом в инквизиционной процедуре являлся допрос обвиняемого, основная цель которого заключалась в том, чтобы добиться от него признания, а следовательно, и отречения от еретических воззрений и примирения с церковью. Вымогательство признания являлось основным звеном инквизиционной судебной процедуры, что оказывало, отмечает Ли, «огромное и печальное влияние на всю юридическую систему центральной Европы в течение целых пяти столетий».[150]

Названный выше инквизитор Арагона Николас Эймерик поучал: «Хотя в гражданских делах обвиняемый может не свидетельствовать против самого себя и не раскрывать факты, которые могут служить доказательством его вины, такая обязанность существует в вопросах ереси».[151]

Инквизитор тщательно готовился к допросу арестованного. Он предварительно знакомился с его биографией, выискивая в ней места, ухватившись за которые он мог бы сломить свою жертву, заставить ее беспрекословно повиноваться своей воле.

Естественно, что подавляющее большинство обвиняемых в ереси в начале следствия клялись в своей невиновности, в верности церковным канонам, выдавали себя за ревностных католиков. Одни это делали потому, что действительно ни в чем не были виновны, другие — потому, что скрывали свои подлинные взгляды. Инквизиторы пытались выколотить признания из тех и других.