Олег Маркеев - Угроза вторжения

• Название: Угроза вторжения
• Автор: Олег Маркеев
• Издательство: ОЛМА-ПРЕСС
• Жанр: Боевик
• Год: 2000
• ISBN: 5-224-00787-9

Новая книга молодого писателя, написанная в жанре мистического реализма, вводит нас в мир сегодняшнего дня. В центре повествования неординарный герой — умный, мужественный до бесстрашия, духовно сильный. Откуда черпает он силы? Что дает ему возможность выдержать физическое и нервное напряжение, превосходящее обычные человеческие мерки? Наделенный этими качествами Максим Максимов срывает операцию по присвоению огромной суммы денег — операцию, в которой задействованы члены тайных обществ, весьма высокие государственные органы и лица, приближенные к верхам. Только прочитав роман можно понять, что и в нашей жизни есть возможность противостоять внешним и внутренним врагам.

---

Как и предполагал, в кейсе была пачка чистой бумаги. Пакет с векселями он нашел под задним сиденьем.

Максимов перевернул сипло дышавшего водителя, дважды наотмашь шлепнул по щекам, заглянул в распахнувшиеся мутные глаза и прошептал:

— Колись, Богдан! Кто подослал?

— Змей, — выдохнул тот и закатил глаза.

— А в миру как его кличут?

— Самвел.

* * *

Он гнал машину к Дому художника на Крымском валу, где его должен был ждать Ашкенази. Дважды проверился, покружив по арбатским переулкам.

«Бестолку, — сказал сам себе Максимов, выруливая на проспект. — Если Самвел не дурак, то Ашкенази уже под плотным контролем. Интересно, почему он решил сорвать операцию? Жаба, наверное, задушила. Как ни крути, а на полтора лимона его банк выставили. Можно сказать, сам себя серпом по яйцам… Жадный он, значит, подсознательно труслив, вот и испугался, что дело слишком далеко зашло. Ничего, ничего! Сейчас я его протолкну еще глубже, только бы не поперхнулись!»

Он притормозил у метро, купил в ларьке две упаковки импортного пива. Бутылки были из толстого зеленого стекла, литые и тяжелые, как гранаты. Такими и танк остановить можно. Максимов подбросил в руке одну упаковку, шесть бутылочных горлышек наполовину торчали из тонкой цветастой картонки. Рука должна была запомнить вес и траекторию движения, через несколько минут думать будет некогда…

* * *

Как ни убеждал Кротов, что Ашкенази больше раза в год не предает, Максимов не поверил. За неполные трое суток, прошедшие со времени раскола Ашкенази в шереметьевском профилактории, произойти могло все, включая внеочередное предательство. Успокаивало лишь одно — Ашкенази до сих пор жив. О недосмотре или добродушии Самвела не могло быть и речи.

«Или предал, или Самвел с ним решил поиграть, как кошка с мышкой. Не дай бог первое, но скорее всего — второе». — Машина резво взлетела на верхнюю точку моста, Максимов бросил взгляд влево. Фасад ЦДХ был ярко освещен прожекторами, влажный ветер трепал яркие вымпелы на флагштоках. Массивное серое здание показалось авианосцем, неожиданно выплывшим из сумрака и дождя прямо перед носом у вражеских батарей.

— Мама родная! — вырвалось у Максимова. — Да это все равно, что незаметно трахнуться на Красной площади!

Пробраться незамеченным к центральному входу и увезти Ашкенази было практически невозможно.

* * *

«Начинается!» — проворчал Максимов, с трудом объезжая «девятку», припаркованную прямо у чугунных ворот. Если его и ждали, то только не на «опеле». Гавриловская «Волга» сейчас одиноко мокла под дождем во дворе дома на Чертолье, надежно упакованные в ней «кидалы» придут в себя не скоро. Смена машин давала преимущество, но лишь временное. Он приехал на десять минут раньше, но взявшие Ашкенази под «колпак» уже начали брать под контроль все машины, подъезжающие к Дому художника.

Когда знаешь, что ищешь, обнаружить необходимое труда не составляет. Максимов на малом ходу проехал мимо ряда машин, припаркованных у центрального входа, и сразу же вычислил нужную. Бордовый джип- «шевроле» размерами и формами напоминал БТР, только без башни. В салоне за затемненными стеклами вспыхнул огонек зажигалки.

В остальных машинах, терпеливо ожидающих своих хозяев, признаков жизни не наблюдалось.

Максимов проехал дальше, к мигающему разноцветными гирляндами входу в ночной клуб. Машин у его входа было меньше, но, в отличие от разной степени подержанности машин любителей прекрасного, припаркованных у центрального входа, здесь собрались исключительно иномарки, ценой и ухоженностью демонстрируя крутизну и богатство их владельцев. Серый «мерседес» единственный из всех на стоянке был развернут к воротам. Он стоял на дороге, как гоночная машина на старте. В салоне были двое. Третий появился от ярко освещенного входа, ему распахнули дверцу, и он нырнул в салон машины, прижав что-то тяжелое, спрятанное на боку под курткой. Максимов сразу же оценил резкость движений крупной атлетической фигуры. Если в «мерседесе» и джипе все были такими, да еще с оружием, то проще было въехать в вестибюль, где ждал его Ашкенази, через стекло.

«Мысль дурная, но эффективная, — усмехнулся Максимов. — Брось, что хорошо в кино, никогда не получается в реальной жизни. Ни пешком, ни на машине, даже на танке нам уйти не дадут. Порознь брать не будут. Позволят подойти к Ашкенази, скорее всего, даже позволят передать ему кейс. А дальше все будет, как в кино: заломят руки и потянут в отдельный кабинет на приватную беседу. Ашкенази сломают на компромате, а тебя, изрядно помяв, пристрелят в тихом месте».

Он свернул за угол и заглушил мотор. Здесь было тихо. Сверху, из огромных окон выставочного зала, лился мягкий свет. Пахло мокрой землей и близкой рекой.

Максимов подышал на лобовое стекло. На кружочке, запотевшем от горячего дыхания, скорописью написал иероглиф и откинулся на сиденье.

Сначала лихорадочно скачущее сознание не давало сосредоточиться. Он заставил себя дышать медленнее, каждый раз на вдохе произнося заклинание. Через минуту мир исчез, остался лишь тающий на стекле иероглиф. Его змеиное тельце плясало, дрожало, пытаясь развернуться в хлестком ударе. Когда и он растворился в темноте за стеклом, исчезло все. Жизнь остановилась. Началась магия.

Крылья Орла

Чаще всего твоими противниками будут ослепленные ненавистью и отравленные презрением. И то, и другое губительно, Олаф. Научись любви и сочувствию, и ты будешь побеждать в ста схватках из ста. Любовь и сочувствие не есть слабость, если они делают тебя непобедимым. Любить — это растворяться в другом. Так ты станешь невидимым и неуязвимым. Сочувствовать — значит чувствовать вместе. Так ты сможешь упредить удар, лишь почувствовав желание его нанести. Сочувствуя противника, ты сможешь управлять его чувствами, как управляешь своими. Он будет видеть, слышать, ощущать то, что захочешь ты. Не сопротивляясь, потому что сам будет хотеть того, что захочешь ты. Да, Олаф, воин должен уметь превращать Любовь и Сочувствие в оружие. Но применять его следует лишь против ослепленных ненавистью и презрением.

Их было семеро. Шестеро были готовы его убить. Один смертельно боялся и был готов предать при первой же угрозе. Нервы у всех были взведены до предела затянувшимся ожиданием.

Их состояние начало передаваться ему, но, выровняв дыхание, он заставил себя улыбнуться, через секунду внутри разлилось спокойствие, а потом теплая волна тихой радости затопила сознание…

* * *

…Человек, контролировавший Ашкенази, прислушался к голосам за соседним столиком. Внутри разливалось приятное тепло, как от выпитой рюмки хорошего коньяка. Он поднес к губам чашечку кофе, нет, коньячного привкуса он не почувствовал. А тепло и спокойствие уже растекались по всему телу. Толстяк, за которым ему было приказано наблюдать, все еще сидел за своим столиком. Человеку вдруг безудержно захотелось оглянуться и посмотреть на тех, за соседним столиком, так громко о чем-то спорящих. Он был уверен, что сейчас услышит что-то важное, самое важное, не зная об этом, просто глупо жить дальше. Он бросил короткий взгляд на Ашкенази… и повернулся к нему спиной.

…Ашкенази вытер взмокший лоб и вдруг почувствовал, как разом ослабла невидимая рука, весь вечер теребящая измученное сердце. Странно, страх куда-то исчез. Он прислушался к себе. Впервые в жизни он ничего не боялся. Господи, до чего же легко и вольно стало на душе! Внутри звучала тихая мелодия, напоминающая вальс, услышанный давным-давно, еще, наверное, в детстве. Захотелось встать и выйти из прокуренного кафе на воздух. Он посмотрел на часы. Тот, кого он ждал, опаздывал уже на десять минут. Мелодия, звучащая внутри, стала громче, настойчивее. Ашкенази глупо хмыкнул, взял плащ, брошенный на соседний стул, и пошел к выходу…

…Его пост был у киоска, торгующего никому не нужными безделушками, альбомами по искусству и наборами импортных красок. Отсюда просматривался весь холл и вход в кафе. Он еще раз обвел взглядом снующих у гардероба, прихорашивающихся перед зеркалами и сбивающихся в пары и группки перед широкой лестницей, ведущей на верхние этажи. На местную публику смотреть ему уже опротивело. Он отвернулся к витрине. В глаза бросилась толстая, мощная авторучка с острым язычком золотого пера. Он вздохнул… и больше не мог оторвать взгляд. Этот злой, расщепленный, как у змеи, язычок дразнил, манил к себе, угрожал ужалить и в то же время сам просился в руки. Он попытался отвести глаза, но от этого желание обладать этой ручкой стало жгучим, непреодолимым.

Он оттолкнул возмущенно закудахтавшую бабульку, наклонился к окошку.

— Вон ту ручку. Черную, — выдохнул он.

— Ой, а она дорогая… — протянула девочка.

— Ручку. Черную. — Он нетерпеливо сжал пальцы.