Кэндес Бушнелл - Четыре Блондинки

• Название: Четыре Блондинки
• Автор: Кэндес Бушнелл
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-026056-0, 978-5-9713-3642-6, 978-5-9762-1471-2

Джентльмены предпочитают блондинок?! А как же! Но – кого, простите, предпочитают блондинки? Ах, джентльмены об этом обычно не задумываются? И зря! Перед вами – истории современных блондинок. Блондинок, нахально опровергающих своим стилем жизни все известные стереотипы – и пытающихся жить в «большом городе» по-своему!

---

– Микробов и психопатов, – добавляю я.

– Она принцесса до мозга костей, – констатирует Д.У., – я всегда твердил ей, что если бы она не вышла замуж за тебя, ей оставалось бы выйти только за принца Чарлза.

– Я бы тогда сдохла, – отвечаю я.

– Это было бы ужасной трагедией. Не только для Хьюберта, но и для всего человечества, – говорит он елейным тоном.

– Я бы хотела сдохнуть. И я совсем не думаю, что это было бы плохо, – настаиваю я и вижу, как Хьюберт и Д.У. переглядываются. – К тому же, – добавляю я, наливая себе кофе, хотя кофе входит в те СОРОК МИЛЛИОНОВ вещей на свете, от которых меня РВЕТ, – если бы я не вышла за Хьюберта, я бы вышла за кинозвезду.

Я протягиваю Д.У. свою чашку кофе:

– Попробуй.

– Зачем? – спрашивает он.

– Просто попробуй.

Д.У. и Хьюберт переглядываются.

– Это кофе, – сообщает он, возвращая мне чашку.

– Спасибо. – Я осторожно делаю глоток. – Я только хотела убедиться, что он не отравлен.

Бедный, бедный мой муж. Он бросил европейскую девушку и получил нечто намного худшее. Нечто невообразимое. И он вынужден закрывать на это глаза.

– Но ты не была бы счастлива, – говорит Хьюберт, вновь обмениваясь взглядом с Д.У. – Никакой киноактер никогда не любил бы тебя так, как я.

– Ну, – пожимаю плечами я, – раз уж ты меня совсем не любишь, то какая мне, собственно, разница.

– Ой, да брось, – говорит Д.У.

– А что ты знаешь? – спрашиваю я с ненавистью, и смотрю на Хьюберта, и вижу ту самую отчужденность на его лице. Снова. В миллионный раз.

Он выливает остатки кофе в раковину и ополаскивает свою чашку.

– Мне надо идти.

– Он вечно уходит в свой идиотский офис, – бросаю я небрежно.

– Это называется «студия», – поправляет Д.У. – Когда мужчина – исполнительный продюсер популярного телешоу на крупнейшем канале, он ходит в студию.

Хьюберт целует меня в лоб.

– Пока, малышка, – говорит он, – повеселитесь вдвоем сегодня.

Я бросаю на Д.У. злобный взгляд.

– Не надо, – просит он, – не надо глупостей, особенно после твоего совершенно бессмысленного выступления.

Бедный мой муж.

Я бегу в гостиную и хватаю Мистера Смита, который что-то вынюхивает возле дивана, бегу к двери, мимо кухни, где Д.У. замечает меня и кричит:

– Не приближайся ко мне с этой псиной!

Я бегу вниз, все еще прижимая к себе Мистера Смита, который никак не может понять, что происходит, и выскакиваю на Принс-стрит, где Хьюберт уже сидит в лимузине (он вроде бы говорил, что ему не нужен лимузин, но телекомпания настояла). Я колочу в стекло, и Хьюберт его опускает. Он смотрит на меня, словно думает: «О Боже, вот моя сумасшедшая жена стоит босиком на улице в мятой старой пижаме, с собачонкой в руках», и говорит (достаточно любезно):

– Что?

И я отвечаю:

– Ты забыл сказать Мистеру Смиту «до свидания».

Он говорит:

– До свидания, Мистер Смит, – вытягивает шею и чмокает Мистера Смита в нос.

Это как раз то, что нужно, и я думаю, может, со мной все будет хорошо в следующие несколько часов, но тут слышу предательское «щелк, щелк, щелк» за моей спиной и поворачиваюсь – там фоторепортер в полном боевом снаряжении, он бешено щелкает затвором и кричит:

– Улыбочку!

Лимузин трогается, я подношу к лицу Мистера Смита (который яростно вырывается) и бегу сломя голову вниз по Принс-стрит, пытаясь спастись в газетном киоске.

У хозяина этой замызганной лавчонки, торгующего непомерно дорогими сигаретами, хватает наглости сказать:

– Никаких собак. Никаких собак в магазине. – Он машет руками так, словно боится, что на него станут прыгать блохи.

Я готова наброситься на него с бранью (уже открыла для этого рот) и вдруг вижу НЕЧТО: обложку журнала «Стар» с фотографиями парочки актрис и моим снимком – рот у меня открыт, я в мешковатых шортах и в безрукавке с треугольным вырезом, стою подбоченясь и расставив ноги. Снимок был сделан несколько месяцев назад, на баскетболе, на матче для знаменитостей. Хьюберт не только заставил меня пойти, но и настоял, чтобы я участвовала в игре (это оказалось к лучшему, поскольку я была таким ужасным игроком и так взвинтилась из-за пережитого стресса, что Хьюберт обещал, что мне никогда больше не придется делать ничего подобного). Под фотографией было написано: «Принцесса Сесилия, 5 футов и 10 дюймов, 117 фунтов». И это нагромождение лжи увенчивал заголовок: «Уморит себя голодом?» Меня затошнило, ведь на самом-то деле в тот день я съела два хот-дога. Я хватаю Мистера Смита и «Стар», бегу домой и бросаю дверь открытой. Д.У. сидит в гостиной, спокойно пьет кофе маленькими глотками и внимательно рассматривает фотографии в журнале «Нью-Йорк». Я задыхаясь падаю на стул.

– Ну же, Сесилия, – говорит он, взглянув на часы, – уже восемь сорок три. Тебе не кажется, что пора бы и одеться?

Я действительно не знаю, что ему сказать, поэтому валюсь на пол, судорожно извиваюсь и хватаюсь за горло, пока он не выплескивает мне в лицо стакан воды.

Когда я, по обыкновению в темных очках и платке, прижимая к груди Мистера Смита, ехала в город, меня придавила такая тоска, будто тело мое уже погребено под бетонными плитами. Когда мне так худо, то трудно двигаться, трудно сделать любой пустяк, например, прикурить сигарету, а временами – раз уж так часто остаюсь в квартире одна – я просто сижу целыми часами, уставясь в пространство, то на лестнице, то в кухне на полу. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, насколько все плохо, поэтому обычно я вру примерно так: «О, я весь день читаю журналы или кручусь по хозяйству, забираю какую-нибудь ерунду из химчистки…» Но очень часто я ловлю себя на том, что вывожу у себя на ладони шариковой ручкой: «Помогите, помогите», – и к концу дня надпись всегда смывается. Мои мысли зациклены на одном и том же и кружатся маленьким электрическим паровозиком: «Все ненавидят меня и смеются за моей спиной, а может, и не смеются, но только того и ждут, чтобы я опозорилась, ляпнула какую-нибудь глупость (или все равно что, ведь если люди так бдительно следят за каждым вашим шагом, практически все, что бы вы ни делали, кажется им глупостью), а некоторые дожидаются моего пристального и неодобрительного взгляда, чтобы иметь возможность наябедничать друзьям и коллегам: „Я встретил принцессу Сесилию: она сущая стерва, что правда, то правда“.

И куда бы вы ни пошли, люди смотрят на вас так, словно готовы возненавидеть, и взгляды их – будто камни, градом летящие в вас, и вы наконец не выдерживаете, вы останавливаетесь, вы обхватываете голову руками и медленно уходите в небытие.

* * *

Д.У. барабанит пальцами по подлокотнику.

– Я был женат, – сообщает он, – дважды.

– Знаю, – вяло говорю я. Я и в самом деле расстроена той фотографией в «Стар» и статейкой, где меня заклеймили как голодающую до потери пульса истеричку, а я вовсе не такая, просто так сложена, вот бы мне еще объяснить это самой себе.

– Я был женат, – повторяет Д.У., – и одно уяснил совершенно точно. Самое важное в браке – это антураж. Например, легкая беседа за завтраком, добродушное подтрунивание на вечеринках. Комплименты раз или два за день значат куда больше, чем так называемое чувство, о котором, прямо скажем, никто особо не заботится.

Я молча склоняю голову; интересно, почему это мы с Д.У. все время говорим об одном и том же и я даже не пытаюсь ему напомнить, что его последний брак обернулся таким кошмаром (и настоящим скандалом в прессе), и его жена, которой сейчас по меньшей мере лет восемьдесят, но которая раз двенадцать подтягивала лицо и не выходит без розовых солнечных очков, всегда покидает компанию, стоит кому-нибудь упомянуть его имя.

– Я бы даже сказал, – продолжает Д.У. рассеянно, – что антураж – это самое главное в жизни, куда ни взглянешь. Ну, правда, кому есть дело до того, что ты просто кусок дерьма, если на обеденном столе у тебя чудесные цветы, а слева сидит человек-легенда, и справа тоже, и тебя снимают фоторепортеры, а твои носки, благодарение Богу, из кашемира, и ты улыбаешься соответственно, и без твоей фотографии не обходится обзор светской хроники журнала «Вог». Ведь только это и ценится, не правда ли? Ты, конечно, можешь не понимать всего этого, потому что, как все люди с психическими расстройствами, зациклена на себе. Тебе нет никакого дела ни до меня, ни до того, что твоя собака пускает слюни на мой костюм от Прады.

– Мистер Смит не пускает слюни, – говорю я, не в силах даже разозлиться.

– Ох, извини, я имел в виду тебя, – говорит Д.У.

Все еще прижимая к груди Мистера Смита, я позволила ему увести меня от машины на Мэдисон-авеню, где бурят и долбят тротуар, из проезжающего спортивного «мерседеса» вырываются звуки рэпа, люди двигаются под ритмичное громыхание «ну-ка глянь, ну-ка глянь, ну-ка глянь», и в этот краткий миг я чувствую, что звуки города поднимаются грохочущей волной и сокрушают меня. Мы идем по узкой терракотовой лестнице и входим в красивый салон со стеклянной крышей, мраморными колоннами и фонтаном посередине (вероятно, подразумевалась некая имитация римских терм); вокруг него женщины в белых купальных халатах и тюрбанах, лениво развалясь, читают журналы. Я проскальзываю в отдельный кабинет, где обычно угождают знаменитостям, и кто-то одетый в сари снова и снова предлагает мне кофе, чай или минеральную воду (когда я прошу «Кровавую Мэри», все выглядят шокированными) и все сует под нос Мистеру Смиту чашку с водой и ломтиками лимона, от чего Мистер Смит благоразумно отказывается.