Герхард Кегель - В бурях нашего века. Записки разведчика-антифашиста

• Название: В бурях нашего века. Записки разведчика-антифашиста
• Автор: Герхард Кегель
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

Воспоминания немецкого коммуниста-интернационалиста Г.Кегеля – это страницы жизни подлинного патриота своей родины, избравшего в годы кровавой фашистской диктатуры путь активной борьбы против нее на самом передовом и опасном участке. Автор рассказывает о своей разведывательной деятельности, о пребывании в довоенной Польше, о работе в немецком посольстве в СССР и в аппарате фашистского МИД в Берлине, подробно описывает обстановку в Германии военных лет. Последняя часть воспоминаний посвящена участию автора в строительстве Германской Демократической республики.

---

Через несколько дней после этого взрыва – а на Крещатике произошло еще несколько взрывов и пожаров – повсюду на улицах города появились объявления с приказом всем жителям еврейского происхождения явиться в установленный день к определенному месту в восемь часов утра. Им следовало взять с собой лишь самое необходимое. А тем, кто не явится, грозил расстрел.

В тот день на сборный пункт для «переселения» пришли десятки тысяч людей. Среди них почти не было молодежи. Ее либо уже призвали ранее на военную службу, либо она ушла из города с Красной Армией или эвакуировалась вместе со своими предприятиями. Большинство составляли старики и женщины с детьми. Среди собравшихся находились даже больные и совсем слабые люди, которых привезли сюда на колясках. Поскольку здесь было много людей, состоявших в так называемых смешанных браках, вместе с женщинами-еврейками пришли их украинские или русские мужья, а мужчин-евреев сопровождали их украинские или русские жены. Они хотели разделить со своими близкими судьбу «переселенцев».

Я видел своими глазами эти состоявшие из десятков тысяч людей колонны, – продолжал майор Кох. – Клянусь вам, даже я не знал, куда лежал путь «переселенцев». Я думал, что для них где-то был подготовлен концлагерь или что-либо подобное. И хотя колонны «переселенцев» сопровождали вооруженные до зубов эсэсовцы, которые при любой попытке к бегству сразу же открывали огонь, я все еще не мог понять, что же здесь, собственно, происходило.

И вот я уже потерял из виду казавшиеся мне бесконечными колонны. В тот же день поздно вечером ко мне зашел знакомый украинец. Он был врагом большевиков и советского строя, и я считал, что могу твердо рассчитывать на его сотрудничество. Он пребывал в крайней растерянности и просил, чтобы я помог ему: один из его братьев оказался среди «переселенцев». Мой украинский знакомый не смог уговорить брата, который был женат на еврейке, но, как и он, враждебно относился к Советской власти, не идти вместе с женой к назначенному месту сбора «переселенцев». Из-за этого между ними даже произошла размолвка, они поссорились. Но теперь, когда он знает, что все эти «переселенцы» должны быть убиты – резня уже идет вовсю, – я должен помочь ему спасти его брата, ведь он действительно не еврей и не коммунист.

Прежде всего, – продолжал Кох, – я попытался успокоить своего знакомого, а затем направился в комендатуру. Там мне сказали, что мои сведения, пожалуй, соответствуют действительности. Но комендатура не имеет никакого отношения к этому делу, которое входит исключительно в компетенцию имперского главного управления безопасности и его органов в оккупированных областях. И заполучить обратно людей из этих колонн «переселенцев» просто невозможно. Согласно сведениям, которыми располагала комендатура, операция должна быть закончена не позднее, чем через день-два. «Переселению» подлежало, по приблизительному подсчету, более 30 тысяч человек.

Из того, что мне удалось разузнать самому, и из рассказа знакомого офицера вермахта, направленного комендатурой, чтобы подтвердить, что «операцию» осуществили по всем правилам, выяснилась следующая картина.

Местом, куда была направлена колонна «переселенцев», являлась разветвленная сеть противотанковых рвов, которая вместе с естественными глубокими канавами и оврагами образовывала оборонительную систему Киева. Там был выбран и оцеплен большой участок местности. Поскольку для охраны и расстрела согнанных людей специальных отрядов службы безопасности не хватило, для оцепления использовали и несколько рот эсэсовцев.

Сначала «переселенцы» проходили вдоль ряда столов, где они должны были сдать документы и находившиеся при них вещи, прежде всего – ценности. Затем их гнали к другому ряду столов, где они раздевались и сдавали одежду. После этого они, раздетые донага, должны были выстроиться группами вдоль самого края противотанковых рвов. И тогда их расстреливали сзади из автоматов. Многие женщины несли на руках младенцев или вели за руку детей постарше. Раздавались пулеметные очереди, и все они падали в противотанковые рвы или овраги.

А если кто-нибудь в ямах еще шевелился, то вновь гремели выстрелы. После того как в противотанковом рву или в овраге оказывалось два-три слоя трупов, края этих могил частично взрывались и убитые засыпались слоем земли. Затем все начиналось снова, и так до тех пор, пока общая могила не была заполнена доверху. При этом, конечно, происходили ужасные сцены, поскольку многим лишь на месте казни становилось понятно, что их ожидало.

Вся эта «операция» потребовала больше времени, чем предполагалось вначале. Для того чтобы убить таким путем примерно 33 тысячи человек, понадобилось двое суток.

Брата своего знакомого украинца, говорил майор Кох, он, к сожалению, так и не смог разыскать. У некоторых молодых эсэсовцев, участвовавших в этой страшной экзекуции, помутился разум – они не выдержали такого истребления людей. Их пришлось поместить в психиатрическую больницу.

В дополнение к вышеизложенному хочу заметить, что в ряде опубликованных после войны книг и мемуаров, в которых рассказывается об этом массовом убийстве на окраине Киева (Бабий Яр) и делаются ссылки на документы нацистских властей, не говорится о том, что для охраны там привлекались отряды эсэсовцев. Не говорится и о том, что некоторые из молодых эсэсовцев лишились рассудка. Из этих публикаций можно узнать лишь о том, что некоторые из убийц испытывали «недомогание» и их на месте «лечили» (водкой. – Авт.). В расстреле же участвовали главным образом служащие отрядов особого назначения 4-й оперативной группы охранной полиции и сотрудники службы безопасности.

Учитывая сложившуюся обстановку, сказал майор Кох, я должен понять, что он, к сожалению, вряд ли сможет теперь помочь чем-либо в выполнении возложенной на меня задачи привлечь несколько украинских интеллигентов для ведения антисоветской пропаганды в пользу Германии. Тем более что, как я ему говорил, речь идет о людях, которые должны пользоваться авторитетом и известностью. Он, конечно, даст мне один или два адреса. Но вряд ли я могу надеяться, что из этого выйдет толк.

По одному из адресов, к пожилому художнику, который почему-то враждебно относился к Советской власти, я направил сопровождавшего меня сотрудника. Он вернулся с листом бумаги, содержавшим совершенно непригодную для целей министерства иностранных дел грубую брань на коммунистов и на Советскую власть. Неоднократные попытки разыскать кого-либо по второму адресу результатов не дали. Этого оказалось достаточно, чтобы понять нецелесообразность моего дальнейшего пребывания в Киеве. У меня были вполне убедительные доводы, чтобы поскорее вернуться в Берлин, так и не выполнив порученного мне задания. В этой связи я очень надеялся, что за время моего отсутствия Ильзе Штёбе удалось вновь установить надежную связь с Центром; некоторые факты из моего отчета о поездке, несомненно, представили бы для него интерес.

И вот мы отправились в обратный путь. Во Львове мы провели лишь одну ночь. В Кракове, напротив, я пробыл два дня, так как должен был выполнить свое обещание посланнику фон Вюлишу и рассказать ему кое-что о своих впечатлениях, полученных во Львове и в Киеве. Мы просидели с ним до раннего утра. В Кракове у него явно не было никого, кому бы он мог излить свою душу. И когда я закончил свой рассказ, он не скрывал своей глубокой тревоги за возможный исход этой войны, за будущее Германии.

Прощаясь, он настоятельно просил меня обязательно заглянуть к нему, если мне вновь случится приехать в Краков. Такого случая, однако, более не представилось.

Кажется, в конце 1942 – начале 1943 года в МИД я узнал о том, что посланник фон Вюлиш скончался в Берлине после вскрытия фурункула в полости носа. Вскоре после этого умер и бывший посол в Варшаве фон Мольтке, который после Варшавы стал послом в Мадриде. Он умер якобы от аппендицита. Я уже писал о весьма странных обстоятельствах его смерти. В конце 1942 года в Берлине от руки нацистского палача погиб фон Шелиа – он был повешен. Убежден, хотя у меня и нет доказательств, что между смертями трех главных руководителей бывшего германского посольства в Варшаве – фон Мольтке, фон Шелиа и фон Вюлиша (все они ушли из жизни в конце 1942 – начале 1943 года) существует взаимосвязь.

«Окончательное решение»

Возвратившись в Берлин, я прежде всего условился с Ильзой Штёбе о встрече. Была середина октября 1941 года. Заканчивался четвертый месяц «восточной кампании» – задуманного нацистской Германией «блицкрига» против Советского Союза. Что касается установления связи с Центром, то Ильза Штёбе не могла сообщить мне пока ничего утешительного.

Затем я принялся за подготовку отчета Кизингеру о результатах моей поездки. Этот отчет я хотел сделать по возможности устно, передав ему лишь некоторые непригодные для нацистской пропаганды записи, сделанные во Львове и в Киеве. Докладывая Кизингеру об увиденном и услышанном мной, я старался говорить тоном человека, раздосадованного тем, что непредвиденные обстоятельства помешали ему выполнить порученное задание так, как ожидало от него начальство. Это представлялось мне единственно возможным способом описать, с использованием ставших мне известными подробностей, ужасные преступления, совершенные и каждодневно совершаемые от имени Германии и по поручению ее нацистских заправил в Польше, на Украине, а также, конечно, и в других местах. Я хотел, чтобы у господ из берлинского министерства иностранных дел не оставалось никаких сомнений в том, что они работали на шайку убийц, на клику преступников. Я решил и, пожалуй, не без оснований, что гестаповцам будет совсем не просто обвинить меня в «подрыве военной мощи», или в «разглашении военной тайны», или в «гнусной пропаганде», направленной против «третьей империи». Ведь я всего лишь отчитывался перед руководством своего учреждения, учреждения именно этой самой «третьей империи», правдиво докладывая о результатах своей служебной поездки. А это входило в мои служебные обязанности.