Михаил Каратеев - Ярлык Великого Хана

• Название: Ярлык Великого Хана
• Автор: Михаил Каратеев
• Жанр: Историческая проза

В 1958 году, в Буэнос-Айресе, на средства автора, не известного в литературном мире, вышел тиражом в тысячу экземпляров исторический роман «Ярлык великого хана», повествующий о жестоких междоусобицах русских князей в пору татаро-монгольского ига, жертвой которых стал молодой князь Василий Карачевский. Впрочем, немногие из читателей, преимущественно земляков, могли вспомнить, что Каратеев уже печатался как очеркист и выпустил документальные книги о судьбе русских эмигрантов на Балканах и в Южной Америке. Аргентина (заметим, как и весь субконтинент) считалась, и, вероятно, не без оснований, некоей культурной провинцией русского зарубежья. Хотя в результате второй мировой войны, по крайней мере вне волны повторной эмиграции – из Китая и Балкан (с их центрами в Харбине и в Белграде) – выплеснулись широко, от Австралии до Южной Америки, литературными столицами по-прежнему оставались русский Париж (правда, заметно ослабевший) и русский Нью-Йорк (во многом усилившийся за его счет). Поэтому удивительно было появление в далеком Буэнос-Айресе романа М. Каратеева, вызвавшего восторженные отклики критики и читателей в тех русских диаспорах, куда он мог попасть при скромности тиража...

---

Когда голод был утолен, образовывали круг, и начинались пляски. Это было невеселое зрелище: под заунывную какофонию бубнов и дудок танцоры двигалась по кругу, расслабленно вихляя телами и нелепо подергиваясь. Под конец начинали петь, а Василий долго не мог привыкнуть к этому дикому пению, более похожему на волчий вой, чем на голоса веселящихся людей.

Так пировали и веселились на площади. Во дворце у хана развлекалась более утонченно. Здесь гостям подавали несколько искусно приготовленных блюд из дичи, а из баранины, дорогие вина, фрукты в меду и в сливках, бекмес и обильный достархан из всевозможных сладостей.

*Бекмес – прохладительный напиток из воды и арбузной патоки, со специями.

Затем обычно появлялись танцовщицы-рабыни, почти, а иногда и вовсе обнаженные,– смуглые и бронзовые, кофейно-черные и белые как алебастр, стройные и гибкие, как змеи. Под звуки зурен и бубнов они кружились и извивались в восточных танцах, дурманящих, как вино,– то томяще-длительных, то огненно-страстных,– пока хану это не надоедало. Тогда, одарив более искусных какими-либо драгоценными безделушками, он приказывал им уйти, и снова все принимались пить и есть, обсуждая достоинства и недостатки танцовщиц, поднимая глаза к небу и восторженно цокая языками.

Василий и Никита всегда получали приглашения на такие празднества. Быстро познакомившись со всем окружением хана, они стали водить приятельство со многими из ак-ордынских вельмож. В этой среде к Василию все относились благожелательно, отчасти потому, что Мубарек к нему так относился, а главное – потому, что причин для недоброжелательства никто не видел: Василий никому не был опасен и на дороге ни у кого не стоял, ибо явно не искал никаких должностей и милостей у хана. Он хорошо говорил по-татарски, со всеми был приветлив, с ним было весело, скакал он превосходно, на охоте был умел и отважен,– этого было более чем достаточно, чтобы заслужить уважение татар и привлечь к себе их симпатии.

Высшую знать Орды составляли темники, на должность которых обычно назначались члены ханского рода или же князья не чингисиды. Впрочем, среди них бывали люди и незнатного происхождения, выдвинувшиеся своими способностями и боевыми заслугами. Большинство темников находилось обычно при своих туменах, кочевавших в степи, но некоторые почти постоянно жили при ставке хана, в качестве его ближайших советников. За ними, по положению, следовали везир и тысячники. Кроме того, при ставке проживали без определенных занятий два или три дальних родственника хана и его младший, ныне единственный сын, Булак-оглан. Это был вялый и болезненный юноша, ни во что не вмешивающийся и явно не пользовавшийся расположением отца. Старший сын Мубарека, Саур-оглан, несколько Лет тому назад был убит необъезженным конем.

*Везир – в Орде нечто вроде дворцового министра.

**Оглан – царевич, сын Хана.

Один из темников, эмир Суфи-ходжа, красивый и стройный хорезмиец, выделявшийся из всех приближенных Мубарека подчеркнутой опрятностью я даже некоторым щегольством, питал к Василию особую симпатию, которая вскоре перешла в настоящую дружбу. Они часто проводили время вместе, а Василий с интересом слушал восторженные рассказы молодого эмира о его солнечной родине – Хорезме, так же как и Русь, покоренной монгольскими ордами. Но в то время как Русь под татарским ярмом продолжала жать своей собственной жизнью, накапливая силу для свержения ненавистного ига, Хорезм пошел по иному пути: покорившись завоевателям и смешавшись с ними, он постепенно растворял их в своей среде, мирным путем изживая и перемалывая монгольский элемент. И потому неудивительно, что эмир Суфи, принадлежавший к роду Чингиса, чувствовал себя подлинным хорезмийцем.

В ханской ставке он был человеком влиятельным, и дружба с ним еще более упрочила положение Василия. Однако, несмотря на общее расположение, вскоре у него при дворе Мубарека появился неожиданный враг.

Случилось это уже зимой. Суровые холода и вьюги часто заставляли теперь обреченных на полное безделие людей подолгу отсиживаться в своих юртах, и Василий начал ощущать острые приступы тоски по родине. Однажды, именно в такой момент, к Никите пришел Кинбай и сообщил, что воины его десятка нашли в нескольких верстах от лагеря медвежью берлогу. Василий с радостью ухватился за предстоящее развлечение, и было решено взять зверя в первый же погожий день.

Ждать пришлось недолго. Дня через два Василий, Никита, Лаврушка и Кинбай, вооружившись рогатинами, выехали после обеда из лагеря, миновали Чингиз-Туру и по дороге, идущей берегом реки, направились к лесу, где была обнаружена берлога.

Не проехали они и двух верст, как навстречу им из-за поворота показался отряд из полусотни всадников. Шагов за десять впереди всех, в крытой малиновым сукном шубе и в остроконечной рысьей шапке, ехал дородный мужчина лет сорока, в котором сразу можно было узнать монгола. Его одутловатое, надменное лицо Василию было совершенно незнакомо, но ехавший впереди Кинбай, видимо, прекрасно его знал ибо тотчас соскочил с коня и склонился в низком поклоне. Василий и остальные вежливо поклонились встречному всад-ннку и придержали своих коней, давая ему дорогу. Но это его не удовлетворило. Не отвечая на их приветствие, он остановил коня прямо перед ними и крикнул:

– А вы чего ждете? Чтобы вас с седел плетьми согнали?

– Тебя я не знаю, батырь,– ответил Василий, которому вся кровь ударила в голову, – но знаю, что не родился еще тот человек, который бы меня плетью ударил и жив остался!

– А вот сейчас узнаешь такого! – крикнул монгол, поднимая плеть.

– Полегче, батырь,– спокойно сказал Никита, опуская острие своей рогатины на уровень его живота. – Да и людям своим скажи, чтобы стояли на месте, коли не хочешь, чтобы я тебе брюхо проткнул.

Побледневший татарин опустил плеть и гневным движением руки остановил передних всадников, двинувшихся было к нему. Видя, что они остановились, Никита тоже убрал свое оружие.

– Кто вы такие? – задыхаясь от злости, спросил монгол.

– Вот с этого ты бы и начал,– усмехнувшись, сказал Василий.– Я русский князь и гость хана Мубарека. А ты, видать, такая важная птица, что тебе до воли великого хана и нужды нет?

– Скоро ты узнаешь, какая я птица! Да и я узнаю, правду ли ты говоришь. Айда, поворачивай за мной в ханскую ставку!

– Что же, поедем,– промолвил Никита.– Только ты, батырь, будь ласков, поезжай вперед, а мы трое будем следом держаться, промеж тебя и твоих людей. Эдак и мы не сбежим, да а ты будешь спокоен и не станешь зря назад оборачиваться, чтобы ненароком не порвать шубу о мою рогатину.

Метнув на Никиту злобный взгляд, монгол тронул своего коня, и отряд шагом двинулся по направлению к лагерю. Татарские всадники,– которым присоединившийся к ним Кинбай успел сообщить, что это и есть знаменитый Никита-батырь, всем уже известный по слухам,– спокойно ехали в десяти шагах сзади, переговариваясь вполголоса и тихонько посмеиваясь. Незавидное положение их начальника всем было ясно, но он не отдавал никаких приказаний, его никто не трогал,– значит, им беспокоиться было не о чем.

Едва приехав в становище, монгол спрыгнул с коня и бросился в шатер Мубарека. Через четверть часа вышел битакчи и позвал к хану Василия, ожидавшего снаружи. Мубарек-ходжа встретил его хмурым взглядом.

– Хисар-мурза говорит,– сказал он, движением головы указывая на стоявшего в стороне монгола,– что ты и твои люди, встретившись с ним на дороге, грубо оскорбили его ханское достоинство, грозили убить, а потом, под угрозой оружия, привели сюда. Верно ли это?

– Не верно, великий хан! Мы мирно ехали на охоту, когда он на нас наскочил и хотел согнать с коней плетьми, не спросивши даже, кто мы такие. Да и мы до сей норы не знали, кто он. А как мы его сюда привели под угрозой оружия, когда со мною было два человека, а с ним пятьдесят, суди сам.– И Василии в точности рассказал все, что произошло на дороге.

– Ты что же, думал меня обмануть, Хисар? – гневно спросил Мубарек, когда Василий кончил.– Выходит, что это ты, как разбойник, напал на моего гостя и осмелился ему угрожать! И ты сам виноват, что впереди целого отряда твоих воинов эти трое русских вели тебя в лагерь как барана, чуть не подкалывая сзади рогатиной!

– Я их привел, а не они меня! – прохрипел Хисар.

– Вот как! А только что ты говорил иное. Запомни крепко: князь Василий мой гость и мой друг. И коли будет нужно, я кого угодно сумею заставить относиться к нему с почтением. – С этими словами Мубарек поднялся с дивана, давая понять, что разговор окончен.

Выйдя от хана, Василий направился прямо к эмиру Суфи, Рассказав ему все, что произошло, он спросил, что собою представляет этот Хисар-мурза?

– Дрянной человек,– ответил эмир.– Это не здешний чингисид,– он из династии Чагатая и к нам приблудился недавно, после того как устроил в Мавераннахре неудачный заговор против своего дяди, хана Касана. Боясь, что Узбек его выдаст, он бежал не в Золотую Орду, а к хулагидам, но вскоре и там что-то натворил и тогда явился к нам. Наш хан его принял потому, что собирается воевать с Золотой Ордой и этот Хисар ему может пригодиться, если Мавераннахр станет на сторону Узбека. Но Мубарек его не любит и ему не доверяет. Он не дал Хисару ни улуса, ни тумена, а держит егопри себе и иной раз посылает по всяким, не очень важным делам. Вот и сейчас, по поручению хана, он объезжал степные тумены, проверяя поголовье лошадей. Это злой человек, подлый человек! И угораздило же тебя с ним связаться! – закончил Суфи-ходжа.