Михаил Каратеев - Ярлык Великого Хана

• Название: Ярлык Великого Хана
• Автор: Михаил Каратеев
• Жанр: Историческая проза

В 1958 году, в Буэнос-Айресе, на средства автора, не известного в литературном мире, вышел тиражом в тысячу экземпляров исторический роман «Ярлык великого хана», повествующий о жестоких междоусобицах русских князей в пору татаро-монгольского ига, жертвой которых стал молодой князь Василий Карачевский. Впрочем, немногие из читателей, преимущественно земляков, могли вспомнить, что Каратеев уже печатался как очеркист и выпустил документальные книги о судьбе русских эмигрантов на Балканах и в Южной Америке. Аргентина (заметим, как и весь субконтинент) считалась, и, вероятно, не без оснований, некоей культурной провинцией русского зарубежья. Хотя в результате второй мировой войны, по крайней мере вне волны повторной эмиграции – из Китая и Балкан (с их центрами в Харбине и в Белграде) – выплеснулись широко, от Австралии до Южной Америки, литературными столицами по-прежнему оставались русский Париж (правда, заметно ослабевший) и русский Нью-Йорк (во многом усилившийся за его счет). Поэтому удивительно было появление в далеком Буэнос-Айресе романа М. Каратеева, вызвавшего восторженные отклики критики и читателей в тех русских диаспорах, куда он мог попасть при скромности тиража...

---

– Так призывал же Новгород к себе князей, и не один раз! И средь тех князей бывали мужи вельми достойны, вспомни хотя бы двоих, память коих вся Русь чтит и даже Церковью нашей они к лику святых сопричислены: Михаила Всеволодовича Черниговского и Александра Ярославича Невского. Оба в свое время в Новгороде княжили. А Мстислав Удалой чем тебе был плох?

– Да рази ж те князья в Новгороде волю имели! Их призывали на воеводство, не боле, а заправляла всем опять-таки господа! Али тебе не ведомо, что по вечевому закону во всех володениях Великого Новгорода князь не может своего клочка земли иметь? Простые воеводы в других русских землях больше нрав имеют, нежели в Новгороде князь! Нет, боярин, там надобен такой князь, который бы, допрежь всего господу обуздал, а после бы уж правил по своей единой воле. И супротив такого простой новгородский люд николи не пойдет: на кой лапоть сдалось ему господское вече?

– Стало быть, ты от тех порядков сюда и подался?

– Истинно, боярин! И рази же я один? Тута, по крайности, мы от всех вдалеке и живем сами по себе, как птахи Божьи.

*Господой в Новгороде называлась правящая верхушка, состоявшая из бояр и богачей и купцов.

– Ну, что ж, давай вам Господь. А ты вот скажи мне – как нам отсюда получше в Хлынов проехать?

– Дело это не мудреное. Есть отседа тропа прямо на город Котельнич. Ведет она лесами да болотами, но сбиться нельзя: по ей через каждую версту-другую горки камней поскладены. В энту пору дорога еще суха, и на третий день будете вы в Котельниче. Ну, а оттеда, берегом Вятки, до Хлынова еще два либо три дня пути.

– А путь безопасен ли?

– Об эту пору, почитай, безопасен. Вотяки больше по весне пошаливают, а волки зимой. И волки будут похуже вотяков.

– Что, много их тут?

– Несметная сила! Зимою сбираются они в стаи по сотне в больше голов, и тогда не попадейся! Поверишь, однова, в какой версте от поселка, отсиживался я от них на дереве полдня и целую ночь! Хвала Христу, что не обмерз до смерти.

****

С рассветом выехав из Шулепникова, Василий и его спутники, невыносимо страдая от гнуса, три дня пробирались топкими болотистыми низинами, пока наконец не выехали к берегу Вятки. Здесь, чуть ниже впадения в нее реки Моломы, с незапамятных времен стоял черемисский городок Каршар, захваченный новгородскими ушкуйниками в 1181 году и переименованный ими в Котельнич.

Сейчас это был довольно многолюдный и хорошо укрепленный городок, с населением почти сплошь русским. Проведя в нем сутки, путники двинулись вверх но берегу Вятки, заночевали в большом русском селе, обнесенном крепким бревенчатым тыном, и на следующий день, к вечеру благополучно прибыли в столицу Вятской земли – Хлынов.

Город этот, где они решили дать себе и измученным лошадям несколько дней отдыха, был довольно обширен и защищен солидными стенами, но поражал отсутствием патриархальности, свойственной всем старым русским городам. Впрочем, это было естественно: здесь не было княжьего двора, вокруг которого могла бы в определенных, освященных обычаем формах складываться общественная жизнь; не было и власти, способной призвать к порядку тех, кто в этом нуждался.

*Ушкуйниками называлась новгородская вольница, которая на ладьях называемые ушкуями, отправлялась по рекам завоевывать дальние земли и открывать торговые пути.

**Город Хлынов, позже переименован в Вятку, основан ушкуйниками в 1182 г. Назван так по имени речки Хлыновицы, впадающей здесь в Вятку.

Вятская земля, давно отложившаяся от Великого Новгорода, управлялась собственным вечем, иными словами – членами нескольких влиятельных семей, разбогатевших не столько на поместном хозяйстве и торговле пушниной, сколько на военно-грабительских походах против инородцев и всех своих нерусских соседей. Каждый такой представитель местной знати имел нечто вроде собственной дружины, вернее, буйную ватагу людей – русских и вотяков,– которая вооруженной рукой добывала своему хозяину богатства и поддерживала его на вечевых сходах. Соответственно такому общественному укладу и сам Хлынов был более похож на полуразбойничий стан, чем на обычный город.

По существу, он и вырос здесь как город разбойников. Испокон веков из Новгорода в Вятскую землю уходил самый бесшабашный и буйный народ, которому невмоготу было жить в рамках хотя бы самой примитивной законности, который не пристал ни к какому общественному сословию, не имел постоянных занятий и ради возможности пограбить готов был претерпеть любые опасности и все невзгоды пути в неведомые дальние земли.

Подобный люд, оставаясь в Новгороде, был вечной угрозой порядку и питательной средой всякой смуты. Господа его всегда побаивалась и старалась держать подальше. Отправляясь же в свои полуразбойничьи походы «встречь солнца», -он приносил пользу всем, кроме тех несчастных туземцев, которых грабил. Новгороду он, почти без всяких затрат, добывал новых данников и покорял обширные земли, которые помаленьку прибирала к рукам та же господа. И потому новгородские правители предпочитали иной раз терпеть неприятности из-за бесчинства своих ушкуйников в чужих землях, чем терпеть самих ушкуйников в Новгороде. А Хлынову прощали его независимость ради того, что он вбирал в себя и удерживал все наиболее опасные и действенные слои новгородских подонков.

Хлынов был последним городом на пути следованья Василия, и дальше предстояло ехать около полутора тысяч верст местами дикими и почти ненаселенными. Где именно найдет он ставку хана Мубарека, Василий точно не знал. В Хлынове ему сказали, что, по слухам, белоордынский хан кочевал нынешним летом между Каменным Поясом и рекой Тоболом, но что на зимовку он, как обычно, возвратится в свою временную столицу, город Чамга-Туру, стоящий в низовьях реки Туры. Осень была на пороге, и потому Василий решил держать путь прямо туда, не сомневаясь, что, пока он доедет, ханская ставка будет уже на своем зимнем стойбище.

Глава 40

О, светло светлая и украсно украшена земля Руская! Многими красотами дивить еси: озеры многими, реками и кладезями месточетьными, горами крутыми, холмы высокими, дубровами частыми, польми дивными, зверьми разноличными, птицами бещислеными,– всего еси исполнена земля Руская! «Слово о погибели Руская земли» Неизвестного автора Х II в.

Запасшись в Хлынове всем необходимым, путники выступили из него в последних числах августа и направились к устью реки Чепцы, впадающей в Вятку недалеко от Хлынова. Тут на высоком, гористом берегу стоял небольшой, укрепленный бревенчатым тыном город Никулицын, или иначе Болванский городок,– такое прозвание он получил от ушкуйников, которые, отбив его у вотяков, нашли там языческое капище со множеством деревянных идолов, «болванов». Их новгородцы выбросили в реку, а самое капище превратили в христианскую церковь, во имя святых Бориса и Глеба. Василий решил в этот город не заезжать, и, минуя его, они двинулись дальше берегом Чепцы, вдоль которой им предстояло ехать верст четыреста, до самых ее истоков. Туда вела широкая тропа, местами даже превращавшаяся в хорошо наезженную дорогу, ибо по пути еще встречались русские погосты и полуразрушенные, но все же обитаемые вотяцкие городища, вокруг которых виднелись остатки земляных валов и глубоких рвов. По всему было заметно, что туземное население этого края было некогда довольно многочисленным и жило оседло.

*Чамга– Турой русские называли тогда татарский укрепленный городок Чингиз-Тура, взятый Ермаком и позже превратившийся в русский город Тюмень.

**Погостом тогда называлось село в приписанные к нему отдельные мелкие поседения – позже волость.

Последнее вятское поселение – три избы, вкопанные в землю почти по самые крыши и огороженные деревянным палисадом, они миновали в верховьях Чепцы. Здесь жило довольно многодетное семейство зверовщиков, народность которого трудно было определить: из трех братьей, выходцев изНовгорода, двое были женаты на вотячках. Взрослые членысемьи говорили на русском языке, с обильной примесью вотяцких слов, детвора лопотала по-вотяцки. В божнице, побокам потемневшего от копоти образа Божьей Матери с Младенцем, как стражи, стояли вотяцкие деревянные идолы – воршуды. Приезжих тут приняли радушно и толково объяснили им, как покороче выйти на Каменный Пояс.

Дальше около двухсот верст снова пришлось пробираться глухими лесными тропами, не встречая никого, кроме диких зверей. К счастью, стояла ясная погода, позволявшая держать верное направление по солнцу, и путники, на десятый день по выезду из Хлынова, благополучно вышли к поселку Егошихе, стоящему на берегу Камы, чуть ниже впадения в нее реки Чусовой.

Теперь они находились уже на Пермской земле. Редкое население этого обширного края принадлежало к финскому племени пермь, вело полукочевой образ жизни и промышляло главным образом охотой. Впрочем, это указывает скорее на здравый смысл пермяков, чем на их отсталость: земледелие было им известно, но в условиях сурового северного климата оно было нелегким делом и особого распространения не получило. С другой стороны, пермские леса изобиловали самым ценным и самым ходким пушным зверем: соболем, горностаем, куницей и белкой. Пермякам несравненно выгоднее было охотиться и менять меха на хлеб и другие продукты потребления, что они и делали.