Михаил Каратеев - Карач-Мурза

• Название: Карач-Мурза
• Автор: Михаил Каратеев
• Жанр: Историческая проза

Автор знакомит нас с главными событиями из жизни нескольких удельных княжеств в эпоху раздробленности Руси и татаро-монгольского ига, с жизнью Белой и Золотой Орды.

---

Не спесивясь более, мертвые листья безвольно кружатся воздухе, оседают на плоские крыши и на покрытые осенней грязью улицы городка, прижавшегося к берегу Миаса. Мал и неказист городок,– сотни полторы глинобитных или сложенных из камня домиков да вьющийся вокруг, по земляному валу, почерневший бревенчатый тын. Но и того бы здесь не было, не занеси судьба в этот дикий край, лет тридцать тому назад, чужого, русского князя. Вздумал он строить этот городок, чтобы каким-то делом заглушить злую тоску по родной земле,– построил и в память своего отчего города назвал его Новым Карачевом. Но сколь ни рвался он душою в Карачев старый,– видно, на роду ему было написано оставаться тут вечным жителем: вон, поодаль, чернеет на кургане высокий дубовый крест,– спит под ним князь Василий непробудным сном. Но городок, им поставленный, не умер. Заселили его татары и, чтобы было полегче и попонятнее, стали называть Карачелем.

Мало что изменилось тут со времен князя Василия. Разве что прибавилось дюжины две таких же приземистых, невзрачных домишек, да по повелению нового владетеля улуса, Карач-мурзы-оглана,– лишь однажды заглянувшего сюда на короткий срок,– выросла посредь города скромная каменная мечеть и при ней небольшая школа, где старенький мулла, когда не слишком докучали ему боли в пояснице, обучал грамоте десятка полтора татарчат.

Ничем не взял Карачель,– небогат городишко,– но во многих татарских улусах и такого нет. Величаться ему нечем, да он и не величается, не бьет путнику в глаза никакими затеями, даже и казать-то себя не любит: летом прячется под густою листвой деревьев, а осенью так приладятся его мазаные домишки к поблекшему цвету берега, что только по черному тыну и можно распознать городок.

Так оно было, так оно будет. Но сейчас все тут выглядит по-иному: в один день прибавилось тысяч тридцать жителей,– а было их здесь не более пятисот. Подошли два тумена конницы, за ними обозы с семьями воинов, и маленький каменный городок сразу оброс огромным городом войлочным, раскинувшимся по берегам реки в обе стороны, насколько хватает глаз. Куда ни глянь,– всюду стоят кибитки, шатры и юрты, большие и малые, нарядные и замызганные, белые, серые, желтые, черные…

А одна юрта, что стоит на бугре, окруженная плотным кольцом других,– не юрта, а целый походный дворец: синие войлочные стены ее, расшитые серебряными драконами, плотно натянуты на легкий, но прочный бамбуковый остов.

У входа – высокий шест с золотым полумесяцем наверху, а на нем семь белоснежных конских хвостов: бунчук великой хотуни Тулюбек-ханум. По бокам – парные стражи, в кольчугах и островерхих шлемах, двое с копьями, двое с обнаженными кривыми мечами.

Носится по степи осенний ветер, леденит путнику кровь. Но в роскошном шатре татарской ханши тепло и уютно. Стены его изнутри увешаны драгоценными тканями, пол застелен пышным узорчатым ковром, ласкающим ногу, как соболий мех; по ковру раскиданы шелковые подушки, у боковых стен поставлены низкие диваны – оттоманки; с потолка, на серебряной цепи, свисает масляный светильник золотисто-розового стекла, в виде лотоса; под ним, на полу,– затейливый бронзовый мангал, полный искрящихся червонным жаром углей. Время от времени бесшумно появляющаяся рабыня подбрасывает в него шарики душистых смол и раздувает темнеющие угли пристроенным сбоку мехом.

Тешит глаз богатое убранство шатра, хорошо тут сидеть, когда рыщет снаружи неугомонный ветер! Много золота и много жизней отдано за то, чтобы окружить прекрасную хатунь Тулюбек-ханум всем этим уютом. Сотни воинов сложили свои головы, отбивая у маньчжурского хана синюю юрту с драконами; долгие месяцы, теряя людей и верблюдов, шел через горы и пустыни караван с этими тканями из далекой Индии; не одна бухарская женщина, приступив к работе на заре своей жизни, успела поседеть и ослепнуть, пока был закончен этот огромный ковер. А за розовый лотос-светильник отдал Азиз-ходжа фряжскому купцу столько дирхемов, сколько в том светильнике поместилось.

Но сейчас не радует все это великолепие молодую женщину, лежащую на одном из диванов, закинув за голову руки. Еще месяц тому назад – великая хатунь и любимая супруга могущественного повелителя, сегодня она лишь жалкая беглянка, без спросу поставившая свой шатер на земле чужого улуса. Чего может она ждать от будущего? Положения второстепенной жены в гареме пьяницы Айбек-хана? Ну, пусть Даже не второстепенной, а главной,– уж это бы она сумела…

Фрягами называли тогда итальянцев.

Нет сомнения, что Айбек хочет взять ее в жены не только в силу обычая, – как ближайший родственник убитого Азиза-ходжи,– видно, что он и впрямь потерял от нее голову. Не зря же он всю дорогу ей надоедал и добивался ее согласия, ничуть не считаясь с тем, что до истечения пятидесяти дней вдовства с женщиной и говорить о том не пристало. Пусть так, пусть без ума от нее Айбек, но зачем он ей нужен? Владетель дикого и холодного Тобольского улуса, у которого не наберется и трех туменов войска, даже если он посадит на коней всех своих пастухов и подростков! Разве смеет он помышлять о захвате власти в Сарае, разве сможет он ей когда-нибудь дать хоть десятую долю тех богатств, могущества и блеска, к которым она привыкла? А если нет, то что ей за радость быть женой и утехой этого грубого, пропахнувшего лошадиным потом степняка, с кривыми ногами и с лицом, похожим на перезрелую тыкву? Правда, он помог ей вырваться из рук изменников и убийц, и не стоило его раздражать, покуда нужна была его защита. Но теперь, если только ей не лгут глаза и зеркало, в помощи Айбек-хана, пожалуй, больше не будет надобности…

Упругим движением поднявшись с дивана и отведя назад свои смуглые руки, Тулюбек-ханум потянулась всем телом, как бы желая проверить его безупречную гибкость. Потом с удовлетворением поглядела на маленькие ступни своих стройных ног, схваченных у щиколоток обшлагами розовых шальвар, оправила складки темно-зеленого, шитого жемчугом халатика и приблизилась вплотную к висящему на стене серебряному листу, отполированному до зеркального блеска и лишь по краям, в виде рамы, украшенному резьбой и драгоценными камнями.

Зеркало покорно и беспристрастно отразило прелестное, почти юное лицо, с огромными, завораживающими своей бархатной глубиной глазами, гордым разлетом тонких, черных бровей и маленьким, греховно-чувственным ртом. Нет, зеркало не лжет ей, не лгут и глаза! Тот, кто способен устоять перед ее красотою,– тот не мужчина! И она смело может рассчитывать на лучшего мужа, чем ничтожный и уныло-назойливый хан Айбек…

Но так ли ей нужен муж, даже могущественный и прекрасный? – думала она, снова ложась на диван.– Азиз-ходжа был красив и всесилен, он любил ее и не жалел для нее самых дорогих подарков. Но все же она была только его покорной рабой, его игрушкой. И в тот день, когда бы она ему наскучила, разве не мог он просто прогнать ее от себя, сделав предметом снисходительных сожалений и насмешек, или,– что еще хуже,– запереть в задних комнатах гарема, куда не ступает нога повелителя и где безотрадно доживают свой век нелюбимые и стареющие жены.

И разве всякий другой, кто станет ее мужем теперь, будь он даже великим ханом,– не оставит всю власть и все радости свободы и жизни себе одному, снова посадив ее, как птицу в золотую клетку?

Но ведь на царских тронах сидели и женщины! Разве после смерти Гуюк-хана не правила всей необъятной Монгольской империей его жена, Огуль-Гаймиш? Разве после Бату-хана не повелевала Золотой Ордой, хотя и недолго, хатунь Баракчина? Правда, обе они опирались на могущественную поддержку тех, кого дарили своей любовью… Они были мудры: если бы они согласились сделаться женами тех, чья поддержка была им нужна,– царствовали бы не они, а их мужья! И разве не может так же мудро поступить она сама, Тулюбек-ханум? Ведь она не только жена убитого великого хана,– в ней самой течет кровь Чингиса, она имеет двойное право царствовать!

Конечно, без помощи мужчины, обладающего умом, храбростью и силой, захватить власть в Сарае будет невозможно… Но разве не сказало ей это зеркало, что такой помощник у нее будет? И этим помощником должен стать, разумеется, не глупый хан Айбек, а тот, кого сразу указали ей и сердце и разум, едва только она начала обо всем этом думать…

На этом месте размышления ханши были прерваны появлением пожилой татарки, смотрительницы ее шатра. Низко поклонившись, она сказала:

– Пришел Айбек-хан, великая госпожа. Он желает тебе много лет счастливой жизни и просит позволения говорить с тобой.

– Пусть войдет,– с неудовольствием ответила Тулюбек-ханум, садясь на диване и оправляя халат и волосы.

Айбек– хан вошел. Это был высокий и грузный мужчина лет тридцати. Его некрасивое, побитое оспой лицо, сдавленное висков, и впрямь напоминало попорченную дождями тыкву.

– Привет тебе, прекраснейшая ханум! И да умножит Аллах красоту твою, если только это возможно,– прикладывая Руку ко лбу и к сердцу, вымолвил Айбек заранее приготовленную фразу.