Фридрих Незнанский - На Большом Каретном

• Название: На Большом Каретном
• Автор: Фридрих Незнанский
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 2007
• ISBN: 5-17-041236-3

Убийство, произошедшее ранним утром на Большом Каретном, потрясло всех, кто знал известного фотокорреспондента Юрия Толчева. В собственной спальне также убита его молодая жена, а сам Юрий погиб от выстрела в висок из пистолета, который хранился в его сейфе. Версия прокуратуры – ревность. Но у сотрудников агентства «Глория» есть иная версия. И тогда за дело берется жена А. Б. Турецкого, недавно окончившая курсы психологов-криминалистов.

---

Она замолчала, оборвав себя на слове, сжала голову руками. Наконец оторвала глаза от пола и совсем уж упавшим голосом произнесла:

– Да, клялся, когда выпрашивал у меня прощения. Клялся, что, как только вернется с охоты и утрясет дела с официальным разводом, тут же вернется домой, если, конечно... если дети его простят.

– А зачем ему, да в такой момент, на охоту надо было ехать? – не выдержала Ирина Генриховна. – Он что, твой Толчев, жить, что ли, без нее не мог, без этой охоты проклятой?

– Мог, – уже совершенно тусклым, бесцветным голосом отозвалась Алевтина. – Только на этот раз он давал мне время подумать серьезно да в чувствах своих разобраться. Чтобы потом не было, когда он домой вернется... Ну, в общем, ты меня понимаешь.

Ирина Генриховна все прекрасно понимала: ее Турецкий тоже был не подарок, особенно по молодости, и сейчас размышляла о только что услышанном. Если все это Алевтина не придумала сама, пытаясь в более-менее приличном свете представить общим друзьям своего Толчева, которому, согласно русской пословице, бес саданул в ребро, когда уже седина полезла в бороду...

И Алевтина словно прочитала ее мысли:

– Ирка, дорогая! Не мог, ну не мог Юрка стрелять в эту сучку. Не мог! Хотя бы потому не мог, что он никогда, ты понимаешь меня, ни-ко-гда не мог поднять руку на человека. А тут... из обоих стволов сразу... И еще... Он давно уже остыл к ней. Она стала для него совершенно чужим человеком. А это, как сама понимаешь...

По ее лицу пошли красные пятна, нервным тиком поддернулась щека, и она закончила через силу:

– Да и себя он не мог кончить. Не мог! Потому что очень любил Жеку с Лешкой. И... и когда он был в последний раз у меня, много говорил о том, что уже начал деньги подкапливать, чтобы дать им приличное образование.

Ирина Генриховна молча водила вилкой по тарелке.

Не мог... А пулю себе в висок пустил. Да и его молоденькую женушку не топором зарубили. И в то же время в словах и в голосе Алевтины было что-то такое, что заставляло верить ей.

Уже поздним вечером, когда уставший до чертиков Турецкий приехал домой и даже от ужина отказался, сказав, что перекусил в прокуратуре, Ирина Генриховна все-таки заставила его выпить чашку чая с бутербродом и, пока он безо всякого удовольствия жевал бутерброд с ветчиной, рассказала ему о том, как прошли похороны, кто из общих знакомых остался на поминки, а заодно и о сомнениях Алевтины относительно случившегося на Большом Каретном. И замолчала настороженно, ожидая, что скажет муж.

Турецкий же допил остатки чая, поставил фаянсовую чашечку на стол, сказал «спасибо» и поднялся из-за стола. Ирина Генриховна удивленно смотрела на мужа.

– Но, Саша...

– Да?

У нее перехватило дыхание. Еще не отошедшая от похорон и от того, что говорили о Толчеве приехавшие на похороны люди, она в каком-то онемении шарила глазами по бесстрастному лицу Турецкого, на котором, кроме усталости, ничего более невозможно было высмотреть.

«Господи милостивый! – думала она. – Чего это с ним? Были бы они с Толчевым чужими людьми, а то ведь... И это холодное как лед „да“.

На нее накатила волна возмущения:

– Послушай, Турецкий, я ведь тебе не кино пересказываю! Я тебе рассказала о том, что гложет сейчас Алевтину и спать ей не дает. Я тебе о том рассказала, что...

– Успокойся, – устало и в то же время с ноткой снисходительности в голосе, которую Ирина Генриховна не могла не уловить, произнес Турецкий. – Я все прекрасно слышал. И Алевтину с ее сомнениями могу понять. Мужик обещал одно, а на деле вышло другое. И я вполне могу допустить, что он действительно в какой-то момент мог искренне раскаиваться в том, что бросил детей ради соблазнительных ножек. Но вы обе забываете о том, что он именно бросил Алевтину из-за этой бабенки, он порвал с ней, как ему тогда казалось, навсегда, в нем бурлила любовь, которая, как ему опять же таки казалось, будет пребывать с ними вечно. Но когда он увидел себя рогоносцем и стал осмысливать понемногу, что сломал жизнь не только Алевтине, но и себе, любимому...

Турецкий махнул рукой.

– Вот он и заметался, как заяц в клетке. Приполз к Алевтине прощение выпрашивать. И я вполне допускаю, что в какой-то момент они действительно подумали оба, что это все искренне, а на самом-то деле... На самом деле он все еще оставался там , на Большом Каретном, со своей страстью и тем чувством унижения, которое ему пришлось пережить. И он бы... он бы простил свою любовь, уверяю тебя, если бы она, конечно, подала ему хоть какой-нибудь знак. Он ждал этого, но вместо раскаяния, на которое он, видимо, надеялся все последнее время, очередной мужик в его постели. И как итог... Короче говоря, не выдержали нервишки у мужика. Слабоват оказался в коленках.

Ирина Генриховна прищурившись смотрела на мужа. Наконец разжала плотно сжатые губы:

– Как... как ты так можешь... о Юре? Ведь он был твоим другом. И теперь, когда его нет...

Турецкий пожал плечами:

– Ну, положим, я ничего плохого о нем не сказал, просто нарисовал психологический портрет униженного женщиной мужика, который, не справившись с раздирающими его чувствами, сначала ее порешил, а потом и себя на тот свет отправил. Это во-первых, а во-вторых... Я лично никогда его другом не был, тем более близким другом. Да, ты с Алевтиной дружила давно, и так уж вышло, что мы стали встречаться семьями, по праздникам друг к другу в гости ходили. Но поверь, это еще ничего не значит.

Слушая мужа, Ирина Генриховна угрюмо кивала. И когда он замолчал, спросила, нахмурившись:

– Значит, ты не веришь тому, что говорила Алевтина?

– Отчего же? – удивился Турецкий. – Верю. Очень даже верю. И тому, что он клялся ей в любви, и тому, что жить без детей не может. И тому верю, что в какой-то момент даже раскаивался в том, что польстился на свежачка. Но вот относительно того, что Алевтина уверяет, будто он не мог стрелять в Марию, а потом и самому себе пустить пулю в лоб, – это уж, простите, оставьте для любовных романов о раскаивающихся мужьях и терпеливых женах.

В глазах Ирины Генриховны мелькнули злые искорки.

– Циник!

– Возможно, – довольно спокойно согласился Турецкий. – Однако к жизни отношусь трезво.

– И ты, значит, продолжаешь верить в то, что Толчев мог совершить подобное?

Турецкий удивленно смотрел на жену:

– А почему, собственно, я не должен верить следствию, а должен верить чувственному наитию убитой горем женщины, к которой якобы пообещал вернуться ее ненаглядный?

В его словах теперь также звучали нотки злости.

– Да потому... потому что она женщина, жена и мать! – повысила голос Ирина Генриховна, на что Турецкий уже более спокойно сказал:

– Ты бы того... чуток потише свой гнев выражала. А то ведь эдак и дочь можешь разбудить.

– Да, конечно, прости, – сразу сникла Ирина Генриховна и уже потускневшим голосом произнесла: – Насколько я понимаю, ты отказываешься помочь Альке?

Теперь уже в глазах Турецкого сквозило сплошное удивление.

– В чем помочь, Ирина?! И чем помочь?

Она, видимо, хотела произнести слово «истина», однако тут же оборвала себя и словно замкнулась, устав от непонимания. Устал от этого разговора и Турецкий. Попытался было приобнять жену, однако она вывернулась из-под его руки, и он, уже начиная злиться, попытался закруглить этот никому не нужный разговор:

– Да ты пойми, Ирка! Следствие закончено, факты убийства и самоубийства налицо, и к этому делу уже никто никогда не вернется, можешь мне поверить. Сегодня днем я разговаривал с начальником следственного отдела прокуратуры.

– Это той прокуратуры, которая...

– Да, той самой! – довольно резко оборвал он жену. – И я не вижу оснований не верить следователю.

– Ну а с Яковлевым ты говорил? Кстати, он тоже сегодня приезжал на кладбище, чтобы проститься с Толчевым.

– Даже так? – удивился Турецкий. – Впрочем, это его личное дело.

Глава пятая

После того как над могилой Толчева поднялся холмик, обложенный венками, и приехавшие на кладбище люди потянулись к кладбищенским воротам, Яковлев подошел к Алевтине Толчевой, которая словно застыла в своем горе, еще раз выразил ей свои соболезнования, попросил ее звонить, если вдруг потребуется в чем-нибудь его помощь, приобнял за плечи Лешку с Женькой и спорым шагом направился к выходу, где его ждала машина.

В МУР возвращался в том самом препаскудном состоянии, когда самому себе становишься противен.

Вопреки здравому смыслу, но, видимо подчинившись окрику «сверху», межрайонная прокуратура закрыла уголовное дело, и он, генерал-майор милиции, начальник Московского уголовного розыска, вынужден был проглотить эту пилюлю. Правда, попробовал было возмутиться, но его тут же поставила на место прокуратура города, указав тем самым, у кого погоны круче и власти больше. Там же напомнили и о том, что не надо мочиться против ветра, себе же в убыток будет.